— В четырнадцать пятнадцать. Завтра. На вилле министра.
Он положил перед послом шифровку.
— Прочти! — Посол не сразу, кивком пригласил Корсакова к столу.
— Значит, «в двадцать четыре часа? В Москву?»
Старик хмыкнул.
— Подпись-то Нахабина! Но ты у меня… Ведь — по другому ведомству? «От соседей»? «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат»! — усмехнулся он.
Петр Николаевич поднялся во весь свой немалый рост.
— Нет! Не полезут социалисты в такую глобальную аферу. Слишком дорого им досталась власть!
Корсакову показалось, что эти слова были сказаны для Ратушного…
Когда Ратушной вышел, посол добавил:
— И ты! Мне здесь… воду не мути!
Это походило на выговор.
— Тебе сколько лет? — неожиданно, тише, спросил, Петр Николаевич.
— Сорок пять. Скоро…
— Мальчишка! — вздохнул посол и положил на корсаковское плечо большую тяжелую руку. — Пережди момент! Знаешь, что такое дипломатия? Это искусство долготерпения… Уйдут одни… Куда-то денутся другие… Там что-то сменится! Здесь какая-то новая волна… Тогда и видно будет! — И добавил серьезно: — Не твое время… Не твой раунд! Мой мальчик…
* * * — Я скромный, скромный, скромный, Застенчивый насквозь. Я словно пес бездомный, Что вынь, отрежь и брось…
Стихи звучали в темном, длинном ангаре, где каждый был поэтом.
Или пил, как поэт!
Или просто пил и «курил травку»…
И все они — совершенно не интересовали Бена!
Тернер лежал на асфальтовом полу. Потом поник, вытянув свое огромное тело на какую-то подвернувшуюся циновку.
Он ругался на нескольких языках. Вставляя то слово, то выражение, что даже Кирилл не мог его понять.
«Да, это был он — Бен Тернер… Собственной персоной!»
На нем были линялые джинсы, майка с вырезом, чуть ли не до пупа, сабо. Голые, грязные щиколотки… Нечесаная, полуседая борода. И пьяная улыбка, обращенная к Корсакову.
— На скромности… Оказывается… Тоже можно делать… миллионы! — наконец-то начал что-то понимать в его болтовне Кирилл. — Все! Что касается миллионов — это всегда большие деньги! Скромность! Фасоны! Дудки, куклы! Фильмы! Идея простая, как надувной шар. Важно только, чтобы миллионы… А лучше бы больше… Как будет больше? — наклонился он к Корсакову.
— Больше — миллиард!
Кирилл размышлял, как увезти отсюда Бена.
— Да! Господи! Миллиарды… Хочешь, я тебя познакомлю с миллиардером? — вдруг потянулся к нему Бен. — С настоящим! Миллиардером? Он стар, как Буриданов осел. А почему он такой старый? Ты не знаешь?
— …Такой я от макушки И аж до самых пят, В округе все подружки об этом говорят!
Кто-то свистел в одобрение! Кто-то орал. Кто-то взвизгивал.
Но большинство никак не реагировало.
Но все равно мощный, как шум самолетного двигателя, гул заполнял весь ангар.
— Сегодня… Я — не человек! — признался Бен. Он посмотрел на Кирилла из-под кустистых, уже седых бровей.
И вдруг предложил: «Давай бороться? А? Прямо здесь! Никто не обратит внимания. Ты сильный? Да?»
Он схватил руку Кирилла и хотел было провести прием, но Корсаков легко увернулся от его пьяной атаки.
— Поднимайся. Идем! — тоном приказа сказал Корсаков. — Ты мне нужен…
— Я многим нужен! Президенту США — я тоже нужен! Не веришь? — Бен все-таки поднялся на ноги и теперь нависал над Кириллом, чуть опираясь на его плечо.
— Нет! Ты будешь… Бороться?
Они шли к выходу по длинному, гулкому, пустому коридору. Не оглядываясь, Корсаков чувствовал, что за ними идет кто-то, такой же очень тяжелый и большой… Не меньше Бена, которого ему приходилось почти тащить на себе…
— Я тебе нужен? Ты вспомнил обо мне? Ты еще помнишь? Что есть великий Бен?! — бормотал Тернер. — Вдруг он начал своим могучим басом: — Бом! Бом! Бом! Старый Бен!
— Прекрати! — спокойно сказал ему Кирилл, и тот тут же замолчал, поднеся длинный палец к губам.
Когда они вышли на улицу, Корсаков попытался окликнуть такси.
В это время он почувствовал, что туша Тернера уже не так тяжко висела на его плече.
Он обернулся… И увидел молодую копию Тернера.
Такой же огромный, мускулистый… Почти такое же хипповое одеяние. И главное, копна мелких, еще густых, вьющихся волос… Чуть наивное, интеллигентное выражение глаз, так похожих на трезвого или задумавшегося Бена.
— Не надо такси!
Сын Тернера распахнул дверь длинной, не новой, но очень дорогой машины. Он подсадил отца на огромное заднее сиденье.
«Я скромный, скромный, скромный…» — бормотал Бен из глубины машины и тыкал пальцем в спину своего отпрыска, который привычно и мастерски вел «рыдван» в вечернем беспорядке машин.
— Знаем… Какой ты скромный! — вдруг со злостью проговорил сын Тернера.
В ответ Бен только расхохотался с ласковой, пьяной веселостью.
Завтрак на открытой террасе виллы, которую снимал Бен, был поздним. Солнце уже успело затопить город золотом, скрыть дымы окраин, погрешности старых домов.
Идеально-свежее белье… Дорогой восточный халат… Тщательно причесанные волосы… Все вместе делало Бенджамена тоже неузнаваемым.
Доктор Тернер всегда любил окружать себя дорогими игрушками — старинной мебелью, отличным фарфором, серебром.
— «Папа Долгоносик… должен помнить, как мы резвились в Вене? — усмехаясь, спрашивал Бен, имея в виду сегодняшнюю встречу Кирилла с министром.
Он подмигнул Кириллу, показывая на чуть покрасневшего, зарывшегося в газеты сына. Тот делал вид, что дела, шутки и веселье взрослых его не интересуют.
— Ты куда? Джереми! — засмеялся Тернер, когда юноша встал из-за стола, захватив газеты. — Я забыл тебе рассказать… как я как-то застал этого Долгоносика с Диной Хольстед! Из «отдела гарантий»? Ты помнишь тетю Хольстед?
Могучий парень с неожиданно запунцовевшим лицом обернулся у двери.
— Отец! Ты не очень умелый актер… Не пытайся выдавать себя… За какого-нибудь деревенщину! Из Айовы!
И
