его сущности, его «я». Более или менее ясно, откуда он идет, но — куда? И — чего ищет? Его формула двойной мистики — сырой и сухой — невразумительна. Чем привлек он Елену — нельзя понять.
И Елена тоже очень слабо очерчена Вами: ее тяготение к хлыстам — не объяснено, ее психическое состояние во время «верчения» и после — Вы не изобразили. Смерть — явилась неожиданностью. Жена Матвея — туманность; чем привлек ее Матвей, о котором Алтаев говорит: «актер». Но я не стану перечислять все недостатки повести, повторю лишь, что — как таковая — она мне кажется неудавшейся. Кроме этого — у Вас много погрешностей в языке, очень небрежном и, местами, бессильном, слишком сухом, вялом.
Если позволите советовать Вам — я советовал бы следующее: разбейте повесть на ряд отдельных очерков. Это Вам легко будет сделать, а материал значительно выиграет, ибо, если его сжать, он сверкнет ярче, убедительнее и станет читателю более понятен.
Для первого очерка была бы вполне пригодна вторая глава — «Общие» в прошлом» — возникновение секты, рост и изменение ее учений.
Второй очерк — «Общие» в настоящем» — обрядовая, бытовая и экономическая стороны, как они сложились в наши дни.
Третий — «Отношение «общих» к другим сектам».
Четвертый — «Положение личности в секте «общих», — вот тут можно рассказать историю Матвея, Михайлова, Алтаева, Анания, вообще — дать характер старых и новых людей в секте.
Пятый — «Женщина у «общих», — здесь Вы могли бы рассказать историю Марьи Денисовны, Марфуши как воспитанных сектою, историю жены Матвея и Елены как чужих.
И, наконец, — в шестом очерке Вам следовало бы рассказать о том, как относятся сектанты к миру — к таким, например, реальным его усилиям изменить формы жизни, каковыми являются социализм, революционная борьба, культурная работа и т. д. Как отзываются сектанты на вторжение в их жизнь науки под видом техники — автомобиль, машина — и «курьезов», каковыми являются граммофон, синематограф и т. д.
Расположив весь материал, изложенный Вами в хронике, Вы тем самым и себе облегчите труд, да и самый материал сильно выиграет, будучи освобожден от излишнего — путающих похождений и настроений Алтаева — фигуры неинтересной и тусклой.
Если Вам улыбается это предложение — переработайте вторую главу сообразно с новым планом и пошлите очерк на имя Евгения Александровича Ляцкого, по адресу: СПб., Каменноостровский, № 65, кв. 31.
Тогда с января месяца Ваши очерки будут печататься в журнале «Современник», который реформируется и редактором которого является Ляцкий.
О согласии или несогласии Вашем уведомьте меня письмом.
Очень хотелось бы, чтобы Вы отнеслись к «общим» не как беллетрист, а как бытописатель-историк и, поскольку это доступно Вам, как социальный психолог.
Пишите проще, объективнее и — позвольте сказать — этим Вы достигнете той мягкости, отсутствие которой очень заметно в Вашей работе.
Русские люди — люди мучительно тяжелой истории, и судить их надобно, не забывая пережитого ими в веках.
После 3 [16] ноября 1912, Капри.
…Вот в чем дело: в рукописи есть хорошо написанные страницы, чувствуется «искра божия», и, м. б., я не понял какого-то, видимо, недоступного мне, смысла. Поэтому я советовал бы Вам: сократив длинноты, исправив небрежности языка и вообще хорошенько прочитав работу Вашу, послать ее в редакцию журнала «Заветы». А я бы попросил Вас: напишите небольшой рассказ на какую-нибудь самую простенькую тему, без мудрствований лукавых, без «надрыва» и прочих приправ, порядком уже надоевших читателю. Жду рукопись. На заметки на полях не сердитесь. Столько читаешь, что — устаешь и немножко сердишься порою.
Между 10 октября и 7 ноября [23 октября и 20 ноября] 1912, Капри.
Виктор Сергеевич,
письмо Туркина я переслал Пятницкому, он и возвратит Вам это письмо.
Вы просите у меня рассказ, — Вы, очевидно, забыли, что я известил Вас о том, что сотрудничать в «Заветах» не стану.
Чернов тоже спрашивал меня — в Аляссио — когда я пришлю рукопись, — значит, Вы не сообщали ему о моем отказе? Это напрасно.
Желаю всего хорошего.
Дня два тому назад выслал Вам рукопись Тренева, — получили?
Посылаю рукопись Шейх-Гассана, это бывший сотрудник «Нашей жизни», издатель журнала «Друг народа», человек, много работавший в русской журналистике. Может быть, он Вам будет полезен как корреспондент из Турции, из Персии.
25 ноября [8 декабря] 1912, Капри.
Дорогой Евгений Александрович!
Посылаю повесть Тимофеева «Сухие сучки». Мне кажется, что ее следует напечатать, — написана она — недурно и должна вызвать в «уездной России» сочувственный отзвук. Надо, чтоб телеграфисты, дьякона, доктора знали, что они не забыты, о них думают, пишут, и не одиноки они на обширной русской земле.
«Задача — служебная» — да, но — журнал не должен уклоняться от выполнения этой задачи. А впрочем, я предоставляю решение печатать — не печатать усмотрению редакции.
Читаю письма Ваши не без уныния, как говорил уже. Так известны мне эти многословные «переговоры» о модусах, о конституциях, которые, будучи установлены, — через месяц превращаются чудесно в аристократии и деспотии. Скажу по совести — жалко мне Вашего времени, хотя я и верю, что Вы затрачиваете его с несомненной пользой: журнал мы наладим и затем — отойдем от него к новым делам и задачам.
Гг. меньшевики и меня одолевают. Это племя «дипломатическое» и безмерно скучное.
Если они захватят журнал целиком в свои руки, И его будет температурой трупа. Но — этого не случится, я уверен.
Вы очень обрадовали меня обещанием приехать в январе, это хорошо!
На-днях, отвечая Л. Андрееву на его письмо, я предложил ему поделиться сокровищами своими с нашим музеем и указал Ваш адрес. Так что, если б Вы получили от него некий взнос, — не удивляйтесь.
Я думаю, что о таких книгах, какова «Красная» Беликовича, «Поздно» Драгейм и т. п., — не следует давать рецензии: да погибают без шума! Изумительно пошл этот Беликович; имена его фигур: Иануарий Иувенальевич Вевея, Фива, Фавета — мужское имя, кажется? Сюжеты рассказов: человек пьет кровь живых гусе?! и даже детей! Автор колотит его по затылку и этим излечивает от болезни. Другой герой — «фетишист», тоже психиатрия и — все безграмотно.
Меня немного пугает обилие бездарных книг, и я, м. б., слишком внимательно относясь к ним, переоцениваю это явление. Тут есть одна черта: все бездарное всегда злобно, у нас, на Руси, — особенно злобно!
Узнайте мне адрес Ценского, я попрошу его дать рассказ для «Совр[еменника]», а, м. б., Вы сами
