посетителей. И там он мог наблюдать за лицевой стороной жизни тех, кого они обслуживали, словно стоя позади прозрачного зеркала, оставаясь на своей, изнаночной, стороне. То была зона привилегий и роскоши – единственное место, куда стоило попасть. Или так он тогда думал. И если раньше Бруно никогда не подвергал эту убежденность сомнению, то теперь, после того как во время операции он оказался на краю смерти и благополучно вернулся, на смену прежней убежденности пришло новое понимание. Пусть Кит Столарски был императором пластикового фасада Телеграф-авеню – ее лицевой стороны, абсолютно лишенной какого-либо шарма, но ведь Гэррис Плайбон – король изнанки Телеграф-авеню. И именно на эту сторону попал Бруно или пал – с радостью. И дело не в том, что он с удовольствием окунулся в прошлое, некогда им отброшенное, точно застрявший в ботинке камешек. Бруно перестал думать о том, что стало с Джун или с его школьными приятелями, а их помимо Столарски было немало, или с коллегами-официантами, или даже с Конрадом. Бруно не нуждался в том, чтобы в Беркли о нем помнили. И здесь, в «Кропоткине», он почувствовал себя вернувшимся в тот вневременной чудаковатый полусвет, к которому всегда принадлежал. Этот ресторанчик – обычный театр. Уходя, Бруно сунул маску и веревку с петлей в ящик, набитый кухонными прихватками. И на улице вмиг стал неузнаваемым для тех самых студентиков, кто еще час назад, завидев его за прилавком, шутливо обращались: «Эй, мертвяк!» Он забросил и свою медицинскую маску, став обычным человеком со шрамами. Его лицо все еще было ему непривычно, когда он на ходу замечал свое отражение в витринах. Но и прежнее лицо точно так же неприятно бы его поражало. Ведь это и впрямь поразительно: мертвец, а живой.
* * *
Бет Деннис вернулась из Чикаго и снова появилась в квартире Гэрриса Плайбона. После временного изгнания Бет с факультета риторики и утраты места менеджера торгового зала в «Зодиаке» ее гладко зачесанные черные волосы и свирепые очки выглядели куда менее забавными, скорее угрожающими. И сексапильнее – в стиле гангстерши 1950-х или старосты корпуса женской тюрьмы из старого боевика. Она была под стать Бруно – очередным солдатом тайной армии Плайбона. При первой же возможности, ковыряясь в котелке с нескончаемым супом Плайбона, Бет проявила живой интерес к Мэдхен Абпланальп. Они же вступили в забавный заговор: Мэдхен воспользовалась авиабилетом, из-за приобретения которого Бет осталась на бобах. Кроме того, Бет говорила по-немецки. Поглощенные беседой, обе забыли обо всем, но Бруно все равно не понял бы ни слова, даже если бы они не укрылись за завесой взаимного восхищения друг другом.
– Alexander ware perfekt fur dein Bankautomatenprojekt. Das Blode ist nur, dass er kein Girokonto hat… [69]
Бруно, радуясь своей невидимости, вылавливал из плошки плавающие куски, пытаясь разгадать рецепт супа. Он обнаружил, как обычно, обрезки моркови и сельдерея, а еще миниатюрные щупальца, лохматые желтые мидии и тминные зернышки. Этот суп – картина моей нынешней жизни, подумал Бруно. Этот суп – я. В какой-то момент крошечное морское чудовище… но вдруг попадается ломтик вареной картошки… Тем временем Плайбон вернулся из кухонного отсека с небольшим пластиковым контейнером, наполненным косяками, заново скрученными из окурков, которые он собрал с коврика в машине Тиры Харпаз. В своей новой жизни Бруно везде оказывался одурманенным травкой – занятно, что марихуана была единственным наркотиком, который никогда его ни в малейшей степени не интересовал. Неважно: он теперь ассоциировал себя не с собственными пристрастиями, но лишь с теми, что были привычными и естественными в его нынешних местах пребывания – в «Слайдерах Кропоткина» и в жилой многоэтажке «Джек Лондон». Аромат древнейшей дури проник глубоко в деревянные половицы и плинтусы – и если у кого-то из обитателей дома вдруг истощился бы запас травки, наверное, вполне можно было откалывать щепки и курить их.
– Er kann meine Karte benutzen, um Geld abzuheben. Es ist vollig egal, wessen Konto das ist [70].
– О чем вы, черт побери, болтаете, а? – Но подчеркнуто раздраженная интонация, с которой Плайбон задал вопрос, не произвела никакого впечатления на обнимающихся Мэдхен и Бет.
Бруно еще не слышал ни одного упоминания об Алисии, хотя он бы не стал утверждать, что их отношения исключали то или иное поведение. У лесбиянок, как и вообще у людей, много непонятного. Что касается Мэдхен, то хотя его немецкая подруга и превратила квартиру 25 в интимное святилище с уютно горящими свечами и ароматными курениями, их с Бруно еженощные возлежания рядом друг с другом так ничем и не завершились. Но он не ревновал. Что бы это ни было, они все в этом участвовали. А может быть, Бруно и сам оказался адептом лесбийской любви. Впрочем, в глубине души он испытывал чувство вины за то, что желал Тиру Харпаз. Однако Бруно понятия не имел, где сейчас могли находиться Кит и Тира. Регулярные исчезновения были особенностью стиля правления Столарски на Телеграф-авеню: император отказывался являть подданным свое лицо. А может быть, он был естествоиспытателем, скрытно взирающим с высоты, как мышки копошатся в его лабиринте?
– Я просто рассказывала Мэдхен, как снять наличные в банкомате, – лениво пояснила Бет. – Она считает, что Александер идеально для этого подходит.
– Идеально для чего? – спросил Бруно, завороженный изучением супа.
– Гэррис – член группы контрслежения восточной части залива, – пояснила Бет. – Они планируют устроить банкам одну подлянку. Я хочу все это снять на видео. – Тут она сделала вид, будто направила на Бруно маленькую видеокамеру. – Сам объясни, Гэррис.
Плайбон глубоко затянулся косяком.
– Хотим сказать «приветик» камерам, встроенным в банкоматы. Только и всего. – И повар изложил детали своего плана: днем 15 мая, в годовщину протестов в Пиплз-парке [71], десятки людей в масках должны снять из всех банкоматов в Беркли по двадцать долларов. Эта точно скоординированная и абсолютно легальная акция может встревожить власти и спровоцировать их нервную реакцию.
– Девчонки дело говорят, – продолжал Плайбон. – Ты уже вылитый Лон Чейни [72]. – Он передал косяк Бет, та – Мэдхен, и комната наполнилась дурманящим дымом.
– Боюсь, у меня нет банковского счета, – произнес Бруно.
– Ты можешь воспользоваться моей картой, – сообщила Бет. – С учетом перенесенной тобой операции, уйдешь в несознанку, если что, и станешь все отрицать. Да это будет cause célèbre [73]. И для съемки ты классно подходишь – с такой-то офигительной внешностью. Высокий, зловещий, не в обиду будет сказано.
– Я не обижаюсь. Я высокий и зловещий.
Его рука погладила
