сочла его объяснение хэллоуинской маски безвкусным.
– Но я продолжу, чтобы вы окончательно убедились, какой я несносный субъект, – рявкнул Плайбон, повернувшись к грилю, – чтобы те, кто считает себя сносными, таковыми и оставались. Так говорил Бакунин, дурачье!
С этими словами Плайбон засунул в бумбокс заигранный компакт-диск с надписью фломастером «Сонни Шэррок» [68], и полившиеся оттуда скрежещущие рулады электрогитары стали подходящей заменой его зажигательной речи.
Бруно наконец-то уловил надежный ритм обжарки ингредиентов на гриле. И перестал пережаривать мясо. Двигаясь, точно задерганная марионетка, Плайбон складывал по пакетам плоды своих трудов, выбивал чеки, скидывал сдачу в ладони, время от времени засовывая долларовые банкноты в пластиковый стаканчик для чаевых и устремляя гневный взгляд на всякого, кто собирался возразить.
И так же внезапно, как они с Бруно вдруг стали слаженной командой, очередь растворилась.
Плайбон увеличил громкость до невыносимого уровня, отчего засидевшиеся посетители мигом освободили табуреты у прилавка. Какое-то время повар не обращал внимания на Бруно, отчищая стальной лист от нагара, и накладывая на горячие подносы пухлые бледные булочки, и выравнивая ряды сырых котлеток и сырных квадратов. Затем он уменьшил громкость и резко обернулся к Бруно, напугав его.
– Ты хоть знаешь, что самое дерьмовое в Хеймаркетском процессе?
– Извини, нет.
– Какой же ты тогда «Мученик анархизма»? И кто только придумал эту хрень, ты или его величество Зодиак?
– Это Столарски придумал, – признался Бруно.
– Восемь анархистов судили в Чикаго в 1886 году, четверо были повешены после подставы и лживого суда. Их оставили болтаться на виселице, вместо того чтобы, как полагается, открыть дверцу люка и столкнуть их в подвал, и они умерли мучительной смертью от медленного удушения. Думаю, твой дружок детства считает это жутко прикольным.
И тут Бруно все понял: Плайбона оскорблял вид маски висельника.
– Не думаю, что это вызвало у Кита такую историческую ассоциацию. По-моему, он все это придумал совершенно случайно. Если бы у него под рукой валялась маска с мясницким тесаком, он наверняка дал бы мне ее.
– Не надо недооценивать Столарски. Вот, к примеру, взять тебя. Он же растоптал на хрен твою гордость уже шесть раз с прошлого воскресенья просто из-за того… потому что однажды в 1978 году на детской площадке ты какой-то девчонке показался смазливее, чем он?
– Операция спасла мне жизнь.
– Ну, коне-е-ечно, и чего она стоит? – Глаза Плайбона забегали за толстыми стеклами очков.
Бруно не вполне понял смысл вопроса.
– Моя жизнь?
– Для Столарски – да. Сложи его расходы на операцию и на твой авиабилет, плюс упущенную выгоду от аренды квартиры и прочее. Потому что каков бы ни был ценник, Столарски никогда не делает ставку, не рассчитывая получить куш в десятикратном размере. У тебя сложилось впечатление, что он оказывает тебе безвозмездные услуги? Но уж поверь мне, ты – его человеческий капитал. Король Телеграф-авеню может немного потерпеть. Черт побери, да он скупил здесь все пустыри и будет платить за них налог хоть десять лет кряду, лишь бы вынудить конкурентов попытаться делать бизнес на этой бесполезной земле, напоминающей Дрезден после бомбежек союзников. Но при этом он, как всегда, что-то проворачивает втихаря. И для тебя у него заготовлена роль, бедный мученик. Просто ты еще не знаешь какая.
– А как насчет Бет? Она тоже была его человеческим капиталом? Кит вроде как готов признать, что с ней он дал маху.
– Послушай, Столарски давно искал повод уволить Бет, потому что она его сильно разочаровала.
– Разочаровала чем?
– Он пытался вырастить из нее своего тайного агента. Бет должна была стать его глазами и ушами, его кротом на нашей борозде. Вместо этого она прониклась идеей солидарности трудящихся, синдикалистским духом, который, признаюсь, внушил ей я. Среди прочего, изначально предполагалось, что она будет шпионить за мной – он и тебя, видать, попросил этим заняться.
– Ну, в общих чертах.
– Ха!
– Но я не стану.
– Станешь, товарищ, вопреки своим желаниям. Ты же течешь, как сито. Я ничего не имею против тебя. Слушай, хочешь знать, с кем ты связался? С обычным мстительным типом. Столарски прислал ей предписание освободить квартиру.
– Погоди, она разве не в «Джеке Лондоне»?
– Не-а. В какой-то безликой многоэтажке-коробке на Баудич-стрит, Столарски и там владеет недвижимостью.
– Это жестоко.
– Я еще не все рассказал. Он постарался, чтобы в ученом совете Бет узнали о ее, так сказать, неприглядном поведении на работе. А у нее была назначена дата защиты диссертации – через полтора месяца. И она, вся в слезах и расстроенных чувствах, сбежала обратно в Чикаго. Алисии пришлось взять отпуск, чтобы сопроводить безутешную подругу до дома.
Беркли, где царил Столарски, был гигантской шахматной доской, с которой ничтожные пешки исчезали без предупреждения. Бруно всегда недолюбливал шахматы за их неукоснительную иерархию и агрессивную неуязвимость их чемпионов, свято верящих, будто они неподвластны судьбе.
– Он и впрямь способен заставлять людей исчезать.
– Он – местный эталон. «Никакая революция не может быть истинно и безусловно успешной, если она не налагает решительное вето на любую тиранию и централизацию власти – поэтому только полный отказ от этих авторитарных принципов и будет служить делу революции». Так говорила Эмма Голдман.
– Прошу прощения, но почему же он не уволил тебя? Ты же как-никак имел прямое отношение к бунту Бет.
– Отличный вопрос. Я смотрю, ты начинаешь докапываться до тайных ниточек и рычагов, и это первый проблеск грядущего пробуждения.
– Да, но почему?
– В основном из-за его самоуверенности. Кроме того, я лицо франшизы. Он дал мне сценарий, я его реализовал, и теперь это вроде его забавляет.
– Какой сценарий?
– Он придумал для этой забегаловки название «Слайдеры Кропоткина». Не скажу, что он сразу усек, в чем фишка. Мне пришлось его малость просветить на этот счет. Но наша репутация основана на тайном вкладе Столарски, верно? Кроме того, у него нет ни малейшего намерения искать мне замену.
Плайбон начал колдовать над слайдерами, словно давал кулинарный мастер-класс. Почти не глядя, он закидывал булочки на сетку в чане с кипящим бульоном, потом укладывал готовые котлетки на медленно пассеруемый лук и черпаком взбаламучивал бульон, чтобы поднять в чане клубы пара. Появились новые посетители, Плайбон ни о чем их не спросил – либо они были его завсегдатаями, либо он мог читать их мысли, – а просто запаковал готовые слайдеры и, отдав, получил за них деньги. А может быть, их настолько смутила беседа Бруно с Плайбоном, что они постеснялись попросить о незначительном усовершенствовании основного рецепта: «Добавить сыра? Лука больше или меньше?» Но повар был ясновидящим по умолчанию,
