и немеет в носу.
Он застонал.
Его били сапогами и прикладами — в лицо, по голове, в живот, по ребрам. Он согнулся в позе эмбриона и пытался уворачиваться, но снова прилетало по лицу и хлюпало в носу, толкало в ребра, било сзади по рукам.
— Все, все, хватит! — раздался голос старшего лейтенанта. — Сдурели совсем? Не бить! А ну хватит!
Еще один удар прикладом пришелся в бок, и Гельмут сдавленно вскрикнул.
— А ну хватит, я сказал! Под трибунал всех отдам! Все, сказал! А ну!
Бить перестали.
Гельмута осторожно перевернули сапогом на спину. Он разлепил распухшие глаза и снова сощурился от неожиданно яркого света. Все тело страшно ныло, нос онемел, он не чувствовал губ. Во рту стало кисло от крови — Гельмут пошевелил языком и ощутил отвалившийся зуб, и еще один, и, кажется, еще. С трудом повернул шею, выплюнул вместе с кровью.
Его подняли за локти. Ноги не слушались, и он снова чуть не свалился, но теперь его крепко держали.
— Ну даете, а, — в голосе старшего лейтенанта слышалось раздражение. — Ладно, хер с вами, но чтобы больше даже пальцем не трогали. А ты, — Гельмут увидел перед собой его лицо с искривленным от злобы ртом, — а ты скажешь, что упал с лестницы. Два раза. Понял?
Гельмут кивнул.
Беспощадно пекло солнце, и от него еще сильнее болели окровавленные губы, из-за опухших век было невозможно смотреть на небо — а оно совсем недавно было таким синим, подумал Гельмут, а какое оно сейчас?
Он с трудом запрокинул голову, попытался разлепить глаза и посмотрел на небо. Оно казалось белым.
Раздался гудок прибывающего поезда.
Здравствуйте, мама и папа! Здравствуй, Танечка. Почти нет свободной минутки, чтобы написать вам; вот как только появилось время, сел за это письмо. Со мной все в порядке. Наша дивизия сейчас стоит у берега Десны возле совхоза Гостиловка [19] — да, это те самые места, где мы часто бывали в этих краях у бабки с дедом. Остальные ребята, которые служат рядом со мной, в основном из Белгорода. Есть парни из Тулы, из Можайска, из Калуги. Здесь, конечно, все совсем по-другому, чем в гарнизоне, но жаловаться не приходится. Командиры относятся к нам хорошо, всегда подбодрят добрым словом. Ребята тоже хорошие, дружные.
Войны мы еще не видели, но все очень нервничают, потому что немцы вот-вот выйдут к Десне, и нам, судя по всему, придется держать здесь оборону. Комдив говорит, что мы не позволим взять Брянск, как они взяли Смоленск.
Ребята все гадают — какие они, немцы, и каково с ними воевать. Тут все совсем молодые и зеленые, никто из них нигде раньше не воевал. Но учили всех хорошо, так что мы справимся.
Страшно ли мне? Да, мне страшно, и всем остальным ребятам тоже страшно. Но это обычное дело — бояться на войне. А страх — на то и страх, чтобы с ним сражаться. Что уж тут поделать!
Неделю назад — представляете? — меня вызвали на беседу в особый отдел. Спрашивали о каком-то человеке из Москвы, которого я в глаза не видел, а больше рассказать вам ничего не могу. Не переживайте, пожалуйста: все хорошо, и после беседы меня отпустили. Я надеюсь, что помог им, чем мог.
Я пытаюсь сочинять нечто вроде записок о войне, но ничего не получается. Будто напрочь все отшибло — двух слов связать не могу, представляете? У меня с собой был мой сборник «Цвет звезд», но ребята так хотели его почитать и все время передавали друг другу, что теперь даже и не знаю, у кого его спрашивать. Надеюсь, найдется где-нибудь.
Но сейчас я помогаю Родине не писаниной своей, а винтовкой. Не бойтесь за меня, родные мои, и не переживайте. Нам никак нельзя оставлять эту землю и никак нельзя сдаваться или отступать. Держитесь, родные, и крепитесь.
А я не пропаду, вы же хорошо знаете меня. Я сильный, смелый и здоровый. Да и никак нельзя мне пропадать, потому что у меня еще новая книга, идею для которой я придумал, еще когда писал «Цвет звезд», а в середине лета появилось еще больше мыслей и несколько набросков. Я начал ее писать. Там и про вой ну будет, но совсем немного. Я назову ее «Колокольчики». Помните, в одном рассказе было про колокольчики, которые звенят во сне? Это будет очень хорошая книга. Вот закончится война — и допишу. А пока некогда.
Держитесь, родные. Все будет хорошо.
Танечку целую.
Пишите.
Из письма Юрия Холодова родственникам, 30 августа 1941 года
* * *
Народный комиссариат внутренних дел
22 июня 1941 г.
Сов. секретно
экз. № 4
товарищу БЕРИЯ Л. П.
ДОНЕСЕНИЕ
Операция по задержанию агента «Гельмут» завершилась успехом, но прошла не по плану. Группа захвата ожидала агента на вокзале в Брянске, но объект, видимо, обнаружив за собой слежку, вышел на станции Калинова Яма. Мы заблаговременно разместили ориентировки на всем пути следования агента, и в итоге он был задержан не нашими людьми, а сотрудниками милиции гор. Калинова Яма.
По словам работников милиции, подозреваемый был обнаружен неподалеку от гостиницы «Железнодорожная» по адресу ул. Фрунзе, д. 6. Он был измазан в крови и вел себя неадекватным образом, чем вызвал подозрения у окружающих, немедленно позвавших постового. Вовремя прибывший на место наряд милиции схватил подозреваемого. В гостинице, в номере 16 на втором этаже был обнаружен труп ЮРЬЕВА Максима Дмитриевича 1921 г. р., беспартийного, ранее попадавшего в поле зрения органов гос. безопасности из‐за разговоров в защиту кулаков. Известно, что ЮРЬЕВ Дмитрий Олегович, приходящийся убитому отцом, в 1936 г. осужден за хищение колхозного имущества на 10 лет. Убитый получил множественные ножевые ранения в область груди и живота. В номере также был обнаружен финский нож, которым, предположительно, был убит ЮРЬЕВ, и радиопередатчик с шифром. По нашим сведениям, ЮРЬЕВ мог действовать в агентурной сети в качестве связного. Проследить его связи пока не удалось, оперативные сотрудники ведут соответствующую работу. Все доказательства говорят о том, что ЮРЬЕВА убил агент «Гельмут». Мотивы убийства выясняются.
Агент «Гельмут» на первичном допросе, проведенном сотрудниками милиции гор. Калинова Яма, вел себя неадекватно, выглядел пьяным, но спиртным от него не пахло.
При обыске у агента «Гельмут» обнаружено и изъято:
— паспорт на имя гражданина СССР САФОНОВА Олега Сергеевича 1905 г. р., уроженца гор. Оренбурга;
— паспорт на
