Последний Император
Я думаю, что не нарушу врачебную тайну, если расскажу нижеследующее. И Клятву Гиппократа не нарушу - тем более, что я давал не ее, а присягу врача Советского Союза, каковой никак нельзя считать правопреемником Гиппократа. Да и ее не давал, а только губами шевелил, как рыбка гуппи. И говорил совсем другое.
Когда я учился на пятом курсе, мы изучали психиатрию. И нам, ознакомления ради, поручали курировать больных. Как будто бы вести их, лечить, но понарошку, разумеется.
Мне достался человек, который жил в той больнице уже десять лет. При поступлении, как я выяснил из бумаг, он был буен, разбил молотком какие-то трубы во дворе, говоря, что нельзя живых закапывать в землю. Потом взял топор.
К моменту нашего с ним знакомства он был Императором Советского Союза. Потому что, по его словам, у него был золотой императорский радиоприемник. На голове он носил корону из фольги, но называл ее, правда, планетой Луной.
У нас завязался разговор.
- Императрица Иза, голая, лежит на знаменах, потому что Леонид Ильич Брежнев застрелил ее из ружья. А почему? А потому что ружье, топор, бревно. Все-то бомбят нас, гречневой кашей с говном. Ворона полетела - ко-ко-ко-ко!
Помочь ему было трудно, а для меня - тем паче, но я добросовестно стал его курировать.
На следующий день мы сели на диванчик, и он достал лист бумаги, взял ручку. Император, называя меня Сергеем Сергеичем, нарисовал аккуратный круг, поставил в центре точку и протянул от нее лучи так, что получилось нечто вроде колеса со спицами. Он ткнул в центр и сказал:
- Смотри, вот это океан.
И пустился в объяснения.
В какой-то момент я похолодел, ибо вдруг заметил, что начинаю его понимать.
Больше я к нему не подходил.
Краб
Однажды, очень давно, в посудную лавку явился слон. Слоном был я, посудной лавкой - кухонька в хрущевке, где нас с невестой ждала будущая свидетельница нашего брачного ритуала. Предвкушая церемонию и заранее празднуя оную, мы сели пить. Посудная лавка была очень тесная, повсюду торчали полки с банками, коробками и безделушками.
На одной из полок был Краб.
Это был настоящий засохший Краб, которым хозяйка квартиры очень дорожила. Он прибыл к ней откуда-то из-за океана, что было диковиной на первом году перестройки.
Мы все смотрели на Краба, радовались ему, улыбались ему. Мы пили за него.
Краб был большой и колючий, в его взгляде читались неодобрение и тревога.
Наконец, слон начал подниматься из-за стола, сопровождая подъем угловатыми телодвижениями. Одним из телодвижений слон задел полку с Крабом.
Мы все следили за его падением, которое происходило, как в замедленной съемке. Прекрасное мгновение остановилось. Ловить его было бессмысленно, он бы рассыпался вмиг. Но он и так рассыпался, ударившись об пол, он разлетелся на тысячу кусочков, в пыль.
После долгого молчания мы занялись бесполезным делом: стали разыскивать уцелевшие части. Их все не было, и наконец одна-единственная нашлась под столом. Это была нога, бедрышко. Мы, полные скорби, взяли останок и внимательно рассмотрели, прощаясь с иллюзиями.
На внутренней стороне бедрышка мы увидели надпись, о существовании которой никто раньше не подозревал.
Это было одно слово.
"БЫЛ".
Подвиг Разведчика
Не исключено, что я сотрудник КГБ. В 1988 году меня туда вызвали.
Я только что закончил перепечатывать на машинке "Москва" первую часть "Архипелага ГУЛАГ", и вот меня вызвали.
Время было черт-те какое, непонятное.
Мне позвонили по телефону и со здоровым юмором предложили посетить это славное место. "Нет, если вы не можете, то можно потом", - озаботился и встревожился голос.
"К вам - в любое время суток", - верноподданно ответил я. И долго сидел потом у притихшего телефона.
Потом я собрал всю клевету, что была в доме, и отнес другу. Конспирация, конечно, была аховая. Жена говорила, что грохот моей машинки был слышен за два квартала, с автобусной остановки.
И я пошел. Жена уже почти приготовила узелок. Его еще не было, но будущее содержимое успело прочно запечатлеться в сознании.
Меня встретил человек-невидимка. Он был, и его не было. Я ничего не могу о нем сказать - ни какой он, ни во что был одет. Он провел меня в маленькую комнату с задернутыми шторами и мягкой мебелью. На столе стояла пепельница с одиноким окурком. Я сел и стал ждать.
Через минуту дверь распахнулась, и в комнату вошли двое. Один был высокий, другой - маленький, у них были совершенно разные лица, и в то же время они казались совершенно одинаковыми. Возможно, из-за восторга, который излучали их лица. Их прямо распирало от понимания, что вот, наконец-то, им выпал случай повстречаться с Алексеем Константиновичем.
Каюсь, я пожал им руки.
Они попросили меня рассказать давно известную им автобиографию. По ходу моего сухого изложения они одобрительно и понимающе кивали. А после доверительно сообщили, что нуждаются в медицинских кадрах на случай "чрезвычайной ситуации". "Для времени "Ч", на дай бог", - пояснил один и чуть ли не перекрестился.
"О, - сказал я на это. - Вы знаете, я не очень гожусь для вашего ведомства. Я очень болтлив, и вообще".
"Ха-ха, - вежливо улыбнулись они. - Вы, Алексей Константинович, никогда не будете знать, подошли ли вы нам. Но если подошли, и если наступит время "Ч", то с вами свяжутся. Всего хорошего, было очень приятно познакомиться".
Я попрощался, вышел и закурил.
Потом приехал домой, сел к телефону и рассказал об этом тайном свидании всем, кому можно, и всем, кому нельзя.
Водяной
Когда я был интерном в одной из питерских больниц, у нас там жил Водяной.
Это был немолодой уже мужчина с одутловатым лицом и безумными глазками. Они были рачьи, навыкате.
Мы с ним общались в буфете. Он брал капусту, винегрет, слабенький кофе. И говорил, говорил, говорил.
Он не был медиком, но главный врач, прогрессивная женщина, держала его на всякий случай. Никто не знал, кем он числился официально; ему была выделена комнатка в полуподвале, где он занимался электролизным разделением воды на живую и мертвую.
Водяной мыслил в планетарных масштабах, а то и покруче. Не ограничиваясь водой, он составлял долговременные прогнозы, касавшиеся буквально всего на свете - от прыщика на носу до рождения сверхновой.
- Миграция! - говорил он, показывая мне вилку со свеклой. - Все это явления одного порядка: перестройка, геологические сдвиги, нашествие змей. Я написал Горбачеву.
Он действительно написал Горбачеву, предупреждая его о какой-то страшной опасности, но письмо не пошло дальше обкома. Из обкома прислали короткий ответ с просьбой заткнуться.
Психиатрия большая и малая
Шизофреников жаль, но без них было бы скучно. Сижу и вспоминаю все случаи, когда с ними сталкивался.
Первым в голову лезет, конечно, хрестоматийный пример из учебника: человек выписал себе удостоверение номер один, гласившее, что он, выписавший его, является командиром роты тяжелых пулеметов и имеет право на ношение всех медалей, орденов и других блестящих предметов.
Но я с ним не сталкивался. Зато я сталкивался с человеком, который придумал себе псевдоним: Октябрь Брежнев. Правда, ему ставили диагноз не шизофрении, а обыкновенного слабоумия.
Вообще, фантазия обычно бывает бедная. "Приказ по армии номер один: Клим Ворошилов. Приказ по армии номер два: Иосиф Сталин".
Еще раз я столкнулся с шизофреником, когда работал в петергофской поликлинике. Он пришел на прием - черный, как жук, с длинными патлами и в солнцезащитных очках. Он сразу сел и начал рассказывать. Я ничего не мог понять из того, что он говорил, пока тот не пожаловался на укол, который ему сделали под лопатку в пионерском лагере. Тут он взял мой неврологический молоточек и начал многозначительно им поигрывать. Я снял трубку и вызвал психиатра, который пришел удивительно быстро, посидел полминуты, послушал и задал единственный вопрос: "Почему я его не знаю?"
Еще один самородок придумал всесезонную шубу, в которой должно было быть сотни две прорех на молниях. В этой шубе, в мороз, можно было войти в жаркое метро, расстегнуть все молнии и проветриться.
Другой написал текст, который смело можно было ставить в "Правду" или куда там еще. Там все было правильно: "КПСС - направляющая сила эпохи", "КПСС и ее борьба с международным империализмом". И почерк был очень хороший - гораздо лучше того, которым косо на этой бумаге, в верхнем углу, было написано: "В историю болезни".
И, конечно, я очень люблю историю, которую рассказал мне мой дядя, работавший одно время в патентном бюро. К нему явился изобретатель, принес техническое обоснование на полсотни страниц. Обоснование было вполне грамотное, с формулами и чертежами, но с одной загвоздкой: листаешь, листаешь, и вдруг наталкиваешься: "Не убий". Мелкими буковками, на полях или где-то внизу.
"Скажите, а зачем вы вот это написали? " - осторожно спросил мой дядя, предугадывая ответ и наслаждаясь заранее.
