говорила: мне некуда идти. Куда мне, по-твоему, идти? Тут мы с тобой похожи, Йорген. Нам обоим некуда деться.
Она взяла его руку, теплую и немного влажную. Он помнил, что они больше не играли, что они сломаны. Они сломаны, хотя он понятия не имел, что это вообще значит. Как будто он когда-то был другим?
— Так и есть, — сказала она.
Но он не знал как. Он все еще не знал что и как.
— Если хочешь, — продолжила она, — если у тебя нет другой женщины, я могу медленно снять перед тобой одежду. А ты будешь смотреть, если хочешь. В качестве благодарности за кров и стол.
Она снова превратилась в жалкую развалину, как только что в гостиной. Он подумал, а когда это началось, когда она вдруг начала разваливаться? И может, из-за этого ей некуда было идти?
Если она превратилась в развалину, то кем тогда был он сам? Почему ему не удалось состариться так, как делают это другие люди? С достоинством и более или менее постепенно. Как и положено всем в животном мире. Со спокойным принятием естественного процесса распада собственного тела и всех остальных.
— Пап?
«Какой же красивый голос у Тирзы», — подумал он.
Она звала его сейчас, как тогда, когда была совсем малышкой и сидела на горшке. Или кричала ему из своей комнаты, когда у нее были вопросы с домашней работой.
— Иду! — крикнул он в ответ и подумал: «Это, наверное, такси». Поэтому она его позвала: приехало такси.
Он быстро пошел в сарай.
— Твое такси, — сказал он Эстер, которая до сих пор сидела на ведре.
Она не поднялась. Она на него даже не посмотрела.
— У тебя есть деньги на такси? — спросил он. — Сколько сейчас стоит такси до Амстелфейна?
Она молчала.
Он поискал в карманах кошелек, достал купюру сто евро и протянул ей, но она не захотела брать деньги:
— Это слишком много.
— У меня нет мельче. Занесешь сдачу, когда придешь к нам в следующий раз поужинать. Или просто когда будет время. Заходи к нам как-нибудь.
Он поднял ее с ведра. И она на минуту опять оказалась так близко, у него в руках. Он почувствовал ее дурманящий запах. Только так и никак иначе пахли молодость, здоровье и женщина. Все, чего не было и никогда не будет уже у него самого. Именно поэтому он так ему нравился, этот запах.
— У тебя не заболела попа, весь вечер сидеть на ведре? — спросил он.
— Попа у меня не болит, — ответила она. — Не больше, чем обычно.
Он протащил ее через кухню к двери, как будто она была ранена и не могла ходить. На пороге он уже просто поддерживал ее за руку выше локтя. Как придерживают ребенка, который боится переходить дорогу. Отец, который побаивается потока несущихся машин и сжимает детскую руку сильнее, чем надо.
Тирза болтала на пороге с каким-то парнем. Отца она проигнорировала.
Такси еще не было. Хофмейстер не понял, зачем она его позвала. Но не решился спросить. Она была занята разговором. Не нужно было ей мешать.
На улицу вышла госпожа Ван Делфен и стала снимать замок с велосипеда. Она помахала на прощание Тирзе, но сделала вид, что не заметила Хофмейстера и Эстер. Хофмейстера это укололо. Его невидимость, вынужденная невидимость.
— Счастливо добраться до дома, госпожа Ван Делфен! — крикнул он.
Никакой реакции. Она перевесила цепочку с замком на руль.
— Счастливо вам доехать, госпожа Ван Делфен! — крикнул Хофмейстер еще раз. — Спасибо, что пришли.
Опять никакой реакции. Она села на велосипед и укатила, как будто была в гостях не у Хофмейстеров, а у их соседей.
Это была уже не спокойная, легкая грусть, а сильная боль. Боль увольнения, отверженности, падения.
— Милая женщина, — сказал он Эстер, когда госпожа Ван Делфен свернула за угол. — И так хорошо сохранилась для своего возраста.
Они остались ждать на улице, Эстер и Хофмейстер. На его улице, на улице Ван Эйгхена, на лучшей улице Амстердама и лучшей улице в стране. Там он жил. Он жил там до сих пор. Но только это не помогло.
Когда такси наконец-то подъехало, на улицу вышла Тирза.
Он затолкал Эстер в машину.
— Какой у тебя адрес? — спросил он.
Ответа опять не последовало.
Наглый взгляд. Но уже, как бы лучше сказать, не без нежности. Во взгляде этой девочки он увидел отблески собственной страсти, а как только он узнал эту страсть, тут же вспомнил, как жадно хватал ее пальцами между ног и какая мокрая она была там. Для него. Для него и из-за него.
И ему показалось, что все его человеческое достоинство, которое у него еще оставалось, пряталось там, между мокрыми срамными губами этой девочки, как будто там, в этой влаге, в этой страсти, он смог найти свое человеческое достоинство и забыть госпожу Ван Делфен, а с ней и всех остальных, вместе взятых, хотя бы на немного.
— Где ты живешь? — снова спросил он и ущипнул себя за руку.
— Где-то в Амстелфейне, — сказала Эстер без буквы «ха».
— Ей нужно в Амстелфейн, — сказал Хофмейстер водителю.
Тот посмотрел на него с недоумением и даже с презрением, как показалось Хофмейстеру.
— В Амстелфейн, — повторил отец Тирзы с улыбкой человека, который никого не боится.
Водитель нажал на газ.
Хофмейстер, сам не зная зачем, помахал вслед уехавшему такси, даже не подумав, что Эстер может смотреть сейчас на него. Он помахал ей, как будто махал воображаемым пассажирам в аэропорту Схипхол, чтобы остаться незамеченным.
Когда он собрался вернуться в дом, оказалось, что входная дверь закрыта, а ключей у него с собой не было. Ему пришлось позвонить. Сначала коротким звонком, но потом, когда через полминуты ему никто не открыл, он нажал на кнопку уже сильнее. Нетерпеливо. Хотя и не хотел быть таким.
Его била дрожь.
Тирза открыла дверь.
— Иби уже спит, — сказала она немного укоризненно, но без злости.
— Все разошлись?
— Да, все разошлись.
Она не отошла в сторону, чтобы его пропустить, и прислонилась головой к холодным настенным плиткам в коридоре.
— Тебе понравился праздник, Тирза? Несмотря ни на что, это ведь был прекрасный праздник?
Она не ответила.
Она только повторила за ним: «Несмотря ни на что», но как будто спросила: «В каком смысле несмотря ни на что?» Так это прозвучало.
— Папа?
Он хотел зайти, ему было холодно.
— Папа, — сказала она снова. — Когда я отсюда уеду, как все тут будет? Я хочу знать.
— Дай я пройду.
— Как все будет?
Хофмейстер вспомнил то время, когда
