Вдруг оглушительный взрыв потряс все здание. И еще один!..
И еще!.. Пламя подобралось к ящикам с гранатами...
Пылающий купол рухнул вовнутрь. И сразу, ничем больше не удерживаемые, обвалились высокие кирпичные стены.
Рвались гранаты и патроны под развалинами. Облако гари и сажи висело над уничтоженным огнем мавзолеем. Но земля под гробницей не разверзлась. Святой Али не явил чуда...
И, потрясенные этим несбывшимся предсказанием Мияна Кудрата и неисполнившейся волей аллаха, жители кишлака начали постепенно покидать холмы Шаланга и уходить подальше от проклятого места, где было совершено небывалое святотатство и невиданное надругательство над мусульманской верой.
И самое страшное заключалось в том, что надругательство это - сожжение усыпальницы святого Али - благословили столпы шариата, отцы веры.
Только на пятый день в ущелье Шахимардана появились первые воинские части Красной Армии. За ними шел отряд коммунистов-добровольцев Ферганы. Хамза был среди них.
Потрясенный, стоял Хамза перед дымящимися руинами мавзолея, под которыми погиб Степан. Слезы застилали ему глаза.
Но потом пришла ярость. "Я рано выпустил из рук винтовку, - думал Хамза. - Борьба не утихла, борьба не окончена. И гибель Степана - жестокое напоминание об этом. Надо продолжать борьбу. Враг исчез, враг скрылся. Он ушел в горы, он затаился, но он рядом, он будет нападать еще не один раз. Он изменит свое обличье, он будет действовать другими способами, но это ничего не изменит, это не спасет его. Пощады ему не будет нигде и никогда!"
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава одиннадцатая
ДВУГЛАВЫЙ ШАЙТАН
1
В Самарканде кончалась пора осеннего листопада. Сады и бульвары сбросили свой зеленый наряд. Пришло время, сказав слова благодарности кормилице земле и воздав должное щедрости солнца, считать дары урожая. По оживленным улицам города катят арбы, идут, подгоняемые хозяевами, в сторону рынка трудолюбивые ослики, нагруженные корзинами и мешками с фруктами, овощами, арбузами, дынями.
На базарной площади, как всегда, - столпотворение: шумят, кричат, торгуются, размахивают руками... но вдруг произошло что-то необычное появился какой-то странный караван. Раздвигая удивленно примолкшие толпы продавцов и покупателей, медленно продвигался он вперед.
На пестром палантине, установленном на переднем верблюде, сидели музыканты. Они были так ярко одеты, что невольно привлекали к себе внимание.
- Артисты! Артисты приехали! - раздались крики.
На верблюдах, следовавших за первым, действительно ехали артисты. Один был загримирован под бая, второй - шейхом, третий - муллой, четвертый купчиком... остальные - дехканами, рабочими, красноармейцами. Это была агитационная труппа местного театра, руководимого Хамзой Хаким-заде Ниязи.
На голове последнего верблюда красовался огромный цилиндр.
- Чемберлен! Чемберлен! - слышалось отовсюду.
Осел, замыкавший караван, изображал бюрократа. К его спине был привязан огромный бутафорский карандаш, несколько бутылок с чернилами и груда бумаг, папок, жалоб, заявлений...
Все артисты держали в руках злободневные лозунги и плакаты.
Красочная процессия остановилась в центре базара. И сразу прекратилась торговля. Народ обступил караван. Все с откровенным любопытством - кто с восхищением, кто разинув рот, кто с ухмылкой, а кто и с явной злобой рассматривали прибывших.
Юсуфджан-кизикчи (да, да, он самый, наш старый кокандский знакомый, знаменитый народный острослов, а ныне артист государственного театра Юсуф Шакарджанов, постаревший погрузневший, но все еще бодрый, веселый), с напускным величием сидевший на одном из верблюдов и изображавший из себя глашатая, обращаясь к народу, начал громко вещать о последних событиях, излагая их. по традиции складно и в рифму:
- Эй, люди добрые! Кто хочет вкусить новости как лепешечки сдобненькие?! Кто хочет увидеть муллу дородного как шакала голодного, который за драконовский аппетит прозван всеми паразит?! На плов везде первым поспевает, всех больше пожирает, потом от осла в бок копытом получает и только потому не подыхает, что день и ночь четки перебирает!.. Кто, увидев такое, желает похохотать, должен к нам скорее бежать!
Показывая рукой на "великих мира сего", заносчиво восседавших на верблюдах, Юсуфджан представил их народу - Ребра - как лестница, худущ как кляча, тощий и длинный, глазами своими крысиными так и рыщет... Дяде мулле наш салям!
Взрыв хохота, восторженные крики, аплодисменты.
А кизикчи продолжает:
- Как мыло скользкому, как тухлая дыня трухлявому нашему старому дедушке баю салям!.. Как топор грозному как жена шейха толстому, дяде ишану со всеми его мюридами-лизоблюдами салям!.. Как рыба арычная дохлому, как прошлогоднее мясо червивому, древнему дедушке полицейскому наш салям!
Толпа вокруг каравана все время увеличивалась. Некоторые торговцы даже лавки свои закрыли, чтобы только не прозевать начало представления.
Один из артистов, загримированный под знатного духовника - легкий белый камзол, на голове огромная чалма, - закричал хриплым басом:
- Внимайте и трепещите! Эй, погрязшие в грехах! Кто я есть - всем ведомо! Кто не ведает, да будет знать! Я непревзойденный в хитрости обжора и обдирала правоверных, утонувший по уши в похоти шейх по имени Исмаил!
Когда смех и крики утихли, Юсуф-кизикчи стал перечислять "достоинства" Исмаила:
- Наш уважаемый шейх в последнее время настолько отоЩал, что если на одну чашу весов поместить его, а на другую самого пребольшущего из всех больших быков, то шейх, ей-богу перетянет! Если кто усомнится в этом, того жена покинет! Полнота - есть благо, получаемое нашими духовниками в наследство от святых прародителей! По этой самой причине им иногда даже нет дела до собственных жен - брюхо не позволяет! Их святейшество желало бы, обратившись в прах, пребывать подальше от жены и от бренного мира! Но, как говорится, хочется и колется!
Пока же этот почтенный шейх предпочитает пичкать себя дармовой едой от паломников, получать денежки и пожертвования, из коих более всего он любит юных красоток! От их улыбок и чар их святейшество настолько располнело, что поручили молебны одному своему мюриду, а святые радения другому!
Снова раздался хохот.
Юсуф-кизикчи, обращаясь к народу, продолжал:
- Разлюбезные! Наш святой и ныне хотел бы одним глазом зариться на денежки, другим - на коран! Но сейчас его опалило каким-то огнем, и он обратился теперь в новую веру!.. Одним словом, добрые люди, перед выборами в местные Советы депутатов трудящихся, которые скоро произойдут, наш духовный наставник своими устами хочет высказать вам свое напутствие.
Ваш долг - внимать ему и выполнять все его пожелания...
Неожиданный поворот представления озадачил зрителей.
Тихо стало на базаре, и артист, исполнявший роль шейха Исмаила, с присущей его сану величественностью во взгляде и самоуверенностью произнес:
- Аллах великий и всевидящий внушил мне такие слова... - И, еще больше приосанившись, начал читать стихотворение Хамзы "Перед выборами", на инсценировке которого был построен весь агитационный спектакль:
Эй, преданные мне ислама сыны!
В Совет избрать вы меня должны!
На этом свете, как и на том,
На пути истинного бога святом
Я все затруднения вам облегчу,
Грехов прощения исхлопочу...
И тут же Юсуф-кизикчи, сбросив с себя маску глашатая, превратился в батрака. Гневно взглянув на святого, он сказал:
- Бьем вас так и сяк мы, бедняки, а вы по-прежнему проворны и ловки! Ваш язык - жало острейшее, с него капает яд святейший!
И снова, теперь уже от имени батрака, зазвучало стихотворение:
Ты голову нам, святой, не морочь!
Друзья, гоните мошенника прочь!
Нас обмануть он хочет, лжец,
Пускай о нас не хлопочет, подлец!
Шкуру с нас он будет сдирать,
Что ни год, дочерей наших в жертву брать,
Кровью заставит плакать он...
Эй, негодяй, проваливай вон!
Зрители захлопали, а Юсуфджан опять стал глашатаем, ведущим спектакль. Вытянув палец в сторону артиста, игравшего роль бая, он сказал:
- Друзья мои, любовно и почтительно внимайте теперь тому, что поведает вам дедушка бай!
"Бай" выпрямился во весь рост на верблюде и льстиво заговорил:
В доме моем для вас готов
До самой смерти и чай, и плов.
Ушли от меня земля и вода,
Но при моей голове и беда не беда!
Уж как-нибудь я в добрый час
Заработком обеспечу вас.
Меня изберите тоже в Совет
Друга у вас надежнее нет...
Юсуф-кизикчи ("батрак") состроил брезгливую гримасу, саркастически усмехнулся:
- Это он-то будет вас радовать и ублажать? Да когданибудь погладил он кого-нибудь по голове, утер хоть одному человеку слезы?
Презрению кизикчи, казалось, нет предела. С яростью обрушил он на слушателей слова Хамзы:
Гоните бая! Ведь это волк!
