Солдаты – те же дети.
Корнилов отрывисто благодарил проходящие роты за отличный воинский вид.
Его – опять подхватила толпа на руки и понесла в штаб.
Дети.
Таня Белобрагина в Новочеркасске. – Захватывают власть чужаки? – Казачий Донской союз.Идя на войну, уверена была Таня Белобрагина, что, останься жива (а лучше – умереть), – ни за что не вернётся в Новочеркасск. После смерти матери – близких тут не было у неё, только родня подальше. Вернуться туда, где любовь её была обманута и унижена, – и на какой-то улице вдруг встретиться с ним! и с ней!
Но, отбыв два года тяжкого немецкого плена – не ей тяжкого, а нашим страдальцам-солдатикам – с первой осени в лагере Гаммерштейн, без бараков и землянок, на голой земле, голодали, и косил сыпной тиф, и потом цепь лагерей, где пленных могли загнать побоями в торфяное болото и не выпускать оттуда, или, в Ортельсбурге, застрелить пленного за то, что развёл огонь для чайника не в положенное время, заколоть штыком за то, что унёс две картофелины с кухни; беглецов привязывали к столбу, ноги на весу, на неделю, и круговые наказанья всем за побег одного-двоих; где собирали коренья, где отбросы из помойных ям, и к привозимой группе сестёр тянулись с жалобами на многие болезни и болячки, которых знать бы не знали в молодом теле, а в твоих руках почти никаких лекарств, – перед этими отрогами скорби начисто иссякла, излечилась, даже уже с недоумением вспоминалась боль самой Тани. И когда она попала прошлой осенью в возвращаемую партию пленных сестёр, вернулась в Петроград (получила там георгиевскую медаль 3-й степени) – то без колебаний отлилось в ней: конечно в родной Новочеркасск, где родилась, училась, стала сестрой, в неповторимую раскинутую просторную казачью столицу – с её крутыми булыжными взъёмами, лещадными плитами тротуаров, ракушечным устилом нежных бульваров, садами, садами, замкнутыми в заборах при сотнях нескученных деревянных и каменных особнячков, ветровой Соборной площадью у купола-шлема и плечей несравненного Собора, бородатым Ермаком с протянутой на ладони подарком-державой, пирамидальными тополями по Московской, раскидистыми туркестанскими по Платовскому и Баклановскому, дальними видами на аксайские луга, – да нет такого второго города в России! И вернулась. И стала работать в больнице Общества донских врачей на Ратной улице. Непереносимое в двадцать лет – к двадцати двум пережито и отвалилось.
Тут и застал Таню новочеркасский переворот с его странностями: составлявшее дух города важное казачество и казачье чиновничество – враз куда-то заглубилось, отошло, в свои особняки? Атаманом Дона! – стал заведующий портняжными и сапожными мастерскими военно-промышленного комитета Волошинов. А власть в городе, безо всяких выборов, захватил комитет из натолкавшейся образованной неказачьей публики, объявил же себя Областным Исполнительным, то бишь – власть на весь Дон, занял Атаманский дворец и стал распоряжаться не только по Новочеркасску – распустили городскую думу, упразднили полицию, взяли телеграф и почту, – но и по всему Дону смещали с должностей, и даже окружных атаманов, не спрашивая те округа, лишь не смогли сменить начальника юнкерского училища: юнкера заявили, что будут защищать его с оружием в руках!
Эта мальчишеская отвага – звоном отозвалась в таниной груди! Не за короткие недели фронта в Восточной Пруссии, но за два года плена она ощутила себя военным человеком. И отец – войсковой старшина, погиб на Японской. И Мариинский институт кончала, для военных дочерей.
Но рядом с Областным исполнительным комитетом быстро вспухало чудовище и похуже: Военный Отдел. Отдел – будто бы того комитета, а по-верному – отдельная власть над городом крикунов из солдатского гарнизона. В Новочеркасске стояло два не донских запасных полка, их 16 тысяч, в Отдел полезли все, у кого глотка, или жажда власти, или жажда мести, – и в руки этой орды попала казачья столица. Заняли протяжное здание областного правления у крутого булыжного Атаманского спуска – и там вседневно кипел их солдатский конвент. Малочисленные голоса делегатов казачьих частей там были забиты двумя бешеными вожаками – армейским поручиком Арнаутовым и есаулом Голубовым, всякое выступление против них объявлялось контрреволюцией. Голубов на солдатском митинге сорвал с себя погоны: он – стыдится своего офицерского звания, а кто ещё носит погоны – тот контрреволюционер. И хотя сам он казак, но в борьбе за солдат и крестьян готов отдать последнюю каплю крови. (Потом огляделся – и снова те погоны прицепил.) Этот Голубов был – ватажник «сарынь на кичку!», и когда говорил перед толпой, то злобно захлёбывался – но и толпу увлекал, круговоротил. Но и обдуманные же листы «Известий Донского исполнительного комитета» печатали для Новочеркасска и Дона: «Покончить с казачьей гегемонией. Казаки – приверженцы буржуазии, отразить их удар».
Казачье население Новочеркасска было враз сбито и ошеломлено: у себя дома – они оказались совсем не дома! И даже громко голоса подать нельзя – а только друг к другу домой ходили и приглушённо гуторили. Молча отступившее, невысказанное, но потрясённое казачье несогласие.
И при такой развязке глóток от Военного Отдела – что же творилось с солдатской тучей? И на улицах, и во всех залах кричали: «Не верьте офицерам! бойтесь казаков! тех и других надо бить!» И прямо казакам: «Доберёмся до вашей землицы! Довольно поцарствовали! Теперь все равны!»
И всё больше пьяных солдат на улице. И начались грабежи домов. И на памятники Ермаку и Платову цепляли оскорбительные для казаков скабрезные рисунки и ругательные надписи.
И это – неужели же были те самые братцы, те самые страдальцы, на которых изливалось мукой танино сердце в германском плену?? Не те самые – но ведь братья же тех? Но ведь каждый мог попасть не сюда, а туда? не туда, а сюда?
Однажды на пьедестал Ермака рядом с Арнаутовым взобрался кряжистый вахмистр Подгорнов да в простоте казачьих ухваток закричал:
– Эх, Ермак Тимофеевич! Что ты стоишь и молчишь? А дай-ка Арнаутову по потылице, всё он брешет, сукин сын! Когда ты Сибирь брал – не было розни между казаками и крестьянами, вместе шли! Брешет, а ещё поручик.
И – сбил Арнаутову выступление, гоготала толпа.
Слухи о том, что в Новочеркасске всем вершат солдаты, доходили до станиц – и станицы похмурялись. Какие-то неизвестные у власти, начиная и с этого атамана Волошинова. Стали окружные комитеты там да там – не подчиняться Областному.
А среди всего беснования этих двух недель – держался нетронутый, каким и был, Войсковой атаманский штаб. К нему и тянулись последние казачьи надежды.
И вдруг вчера к этим полковникам прислал Военный Отдел – своего комиссара: рядового солдата Рябцева.
А Войсковой штаб, с достоинством, – отказался его принять!
Тогда Голубов и Арнаутов потребовали, чтобы Войсковой штаб в полном составе – ушёл!
А Войсковой штаб – отказался!!
Голубов бушевал: всех переарестовать!
И вчера же Областной комитет выпустил воззвание: в октябре будет созван Донской областной съезд – а до тех пор комитет будет стоять на страже народных интересов и завоеваний революции.
То есть: растянуть свою власть до октября?
А почему областной съезд, а не войсковой? Чтоб обошлось без строевых казачьих частей? опять подавить казаков?
И в несколько часов – замелькали казачьи смельчаки по городу: в Войсковой штаб, из штаба.
Немедленно учредить наш Донской Казачий Союз!
В другом бы русском городе – как объединиться? А мы – донцы, вот и сразу все вместе.
Дон – это наше!
А – где собираться? Все общественные здания уже захвачены ими.
А у нас же есть в Новочеркасске – ещё Новочеркасская станица, отдельность одних казачьих жителей. И её правление близ соразмерно стройной Троицкой церкви – сегодня к вечеру принимало устроителей Донского казачьего союза.
И Таня с колотящейся страстью – поспела сюда. И её, в сестринской повязке и с георгиевской медалью, охотно приняли, потеснились.
Вот это воины! Давно бы так! Там где-то гудят, сколачиваются арестные отряды – а мы открываем здесь нашу сходку!
Простые военные казаки, синие кителя, красные лампасы, вперемежку с казачьими офицерами – и сколько-то штатских стариков, своих, казачьих, – жили городом, считали, что у нас умов интеллигенции полно, – а она на поверку вышла не наша. И вот – средь нас нет имён.
Но есть – сердца. И сабли.
Казаки – хотят быть хозяевами своего исконного края! Дон – для казаков!
Наболела казачья душа, пора объединяться! Плечо к плечу! стремя к стремени!
Докладчик: с казачьих вольностей спали вековые оковы. Единая казачья семья, свободная от партийности… Исторические основы казачьего самоуправления и уклада… Восстановить их, используя революцию. Областной комитет ведёт к тому, чтоб обезличить Новочеркасск как духовно-культурный центр войска. Конечно, мы будем в содружестве и с донским коренным крестьянством. (Иногородних в области уже больше, чем казаков.) Но юртовая и войсковая земельная собственность казаков должна остаться неприкосновенной как их справедливое достояние.
