значит, что нужно срывать свою злость на окружающих.
— Но она стерва, — огрызается Кейт. — Ты видела, как она таращилась на мой шарф?
— Может, ей просто приглянулся орнамент, — сухо отвечаю я.
— Да, и, может быть, завтра я проснусь здоровой. — Ее слова булыжником падают между нами, на тротуаре появляются трещины. — Мне не найти это дурацкое платье. Я вообще не знаю, почему согласилась пойти с Тейлором.
— Тебе не кажется, что все другие девочки, которые собираются на эту вечеринку, оказались в одной лодке с тобой? Пытаются найти платья, которые скроют трубки, синяки, провода, калоприемники и еще бог знает что?
— Мне нет дела до других! — заявляет Кейт. — Я хотела выглядеть хорошо. Действительно хорошо, понимаешь, всего один вечер.
— Тейлор и так считает тебя красивой.
— А я не считаю! — кричит Кейт. — Не считаю, мама, и, может быть, мне этого хотелось всего один раз.
День выдался теплый, один из тех, когда кажется, что земля у вас под ногами дышит. Солнце печет мне голову и шею. Что сказать на это? Я никогда не была на месте Кейт. Я молилась и хотела заболеть вместо нее, заключить, как Фауст, сделку с дьяволом, но так не бывает.
— Мы что-нибудь сошьем, — предлагаю я. — Ты придумаешь фасон.
— Ты не умеешь шить, — вздыхает Кейт.
— Я научусь.
— За день? — Она качает головой. — Мама, ты не можешь отвечать за все. Как случилось, что я понимаю это, а ты нет?
Бросив меня на тротуаре, она быстро уходит. Анна бежит за ней, подхватывает под руку и затаскивает в соседний с тем несчастным бутиком магазин. Я торопливо вхожу следом.
Это салон красоты, полный жующих жвачку парикмахерш. Кейт пытается вырваться от Анны, но та, если захочет, может проявить силу.
— Эй! — окликает Анна администратора. — Вы здесь работаете?
— Когда меня заставляют.
— Вы делаете прически для выпускных?
— Конечно, — отвечает парикмахерша. — Сложные? На длинные волосы?
— Да. Для моей сестры. — Анна смотрит на Кейт, которая перестала отбиваться, и на ее лице медленно, как пойманный в банку светлячок, разгорается улыбка.
— Да, верно. Для меня, — с лукавым видом говорит Кейт и снимает шарф с лысой головы.
В салоне наступает тишина. Кейт стоит, по-королевски держа осанку.
— Мы думали, не сделать ли французские косички, — продолжает Анна.
— Перманентные, — добавляет Кейт.
Анна хихикает:
— Может быть, миленький узел на затылке.
Парикмахерша сглатывает, она оправилась от шока и теперь разрывается между жалостью и политкорректностью.
— Ну, мы, наверное, могли бы что-нибудь сделать для тебя. — Она откашливается. — Есть же наращивание.
— Наращивание, — повторяет Анна, и Кейт прыскает со смеху.
Женщина пытается заглянуть за спины девочек, смотрит на потолок.
— Это что, «Скрытая камера»?
Тут мои дочери в истерике валятся в объятия друг друга. Они хохочут, пока не начинают задыхаться. Они смеются до слез.
Я помогаю организаторам вечеринки в больнице Провиденса и отвечаю за пунш. Как и вся пища, которая будет предложена гостям, он нейтропенический. Медсестры — добрые феи-крестные этого вечера — превратили конференц-зал в волшебный бальный, украшенный лентами, зеркальным шаром и дополнительной подсветкой.
Кейт лианой обвилась вокруг Тейлора. Они раскачиваются под какую-то совершенно другую музыку, не под звучащую песню. На Кейт обязательная голубая маска. Тейлор подарил ей бутоньерку из искусственных цветов, потому что на настоящих могут быть микробы, с которыми не справится ослабленный иммунитет. В конце концов я не стала шить платье, а нашла его в Интернете: золотистое, облегающее, с V-образным вырезом для катетера Кейт. Но поверх него надета рубашка с длинным рукавом, подвязанная на талии и поблескивающая, когда Кейт вертится туда-сюда, так что, если глаз зацепляется за какую-то странную тройную трубку, торчащую у нее под ключицей, можно решить, что это, вероятно, игра света.
Мы сделали, наверное, тысячу фотографий перед выходом из дома. Когда Кейт и Тейлор сбежали и сели в машину, чтобы ждать меня, я пошла убрать на место фотоаппарат и застала на кухне Брайана, который стоял спиной ко мне.
— Эй! Помашешь нам на прощание? Посыплешь рисом?
Только когда муж повернулся ко мне, я поняла, что он пришел сюда поплакать.
— Я не думал, что доживу до этого, — признался он. — Не думал, что у меня останется такое воспоминание.
В ответ я прильнула к нему, вжалась в него всем телом, так что стало казаться, будто мы высечены из одной гладкой каменной глыбы, шепнула:
— Дождись нас, — и оставила его.
Сейчас я протягиваю чашку с пуншем мальчику, у которого только что начали мелкими клочками выпадать волосы. Они сыплются на черные лацканы его смокинга.
— Спасибо, — благодарит меня паренек, и я вижу его прекрасные глаза — темные и спокойные, как у пантеры. Оборачиваюсь и замечаю, что Кейт и Тейлора нигде нет, они ушли.
Вдруг ее тошнит? Или его? Я обещала себе, что не буду опекать их сверх меры, но здесь слишком много детей, медперсонала не хватит, чтобы проследить за всеми. Я прошу одного из свободных от своих чад родителей занять мой пост у кастрюли с пуншем и заглядываю в женский туалет, проверяю хозяйственную кладовую, прохожу по пустым холлам и темным коридорам, не забываю часовню.
Наконец слышу голос Кейт, доносящийся из-за приоткрытой двери. Они с Тейлором стоят при свете луны, взявшись за руки. Дворик, который они нашли, в дневное время любят посещать постоянные сотрудники больницы; многие врачи, которые иначе не увидели бы света солнца, приходят сюда во время ланча. Я собираюсь спросить, все ли у них в порядке, когда Кейт произносит:
— Ты боишься смерти?
— Не особенно, — качает головой Тейлор. — Хотя иногда думаю о своих похоронах. Будут ли обо мне говорить хорошее? Заплачет ли кто-нибудь? — Он замолкает. — Придет ли вообще кто-нибудь?
— Я приду, — обещает Кейт.
Тейлор наклоняет к ней голову, и она прижимается к нему, а я понимаю, почему пошла их искать. Я знала, что увижу, и, как Брайан, хотела запечатлеть в памяти еще одну картинку, которую могла бы мысленно вертеть между пальцами, как кусочек морского стекла. Тейлор приподнимает за уголки голубую защитную маску, и я знаю, что нужно остановить его, что я должна это сделать, но ничего не делаю. Пусть Кейт получит хотя бы это.
Они целуются, и это прекрасно: склоненные одна к другой алебастровые головы, гладкие, как статуи, — оптическая иллюзия, отражение в зеркале, заворачивающееся само в себя.
Кейт отправляется в больницу для трансплантации стволовых клеток эмоционально подавленной. Втекающая в нее через катетер жидкость тревожит больную гораздо меньше, чем тот факт, что Тейлор не звонил ей три дня и не отвечал на звонки.
— Вы поссорились? — спрашиваю я, и она
