- На книге клятва, - прошептал над ухом Шо-Пира Мамаджан, - не стреляй, начальник. Кто в бога верит, не нарушит клятву над книгой... Скажи ему: пусть отойдет, мы подумаем.
- Нечего думать тут! - гневно крикнул Шо-Пир. - Ты с ума сошел, Мамаджан!
Мамаджан оглянулся на караванщиков, и все они разом заговорили:
- Пусть отойдет, подумаем мы! Правду он говорит!
- Конечно! - нетерпеливо закричал, поднимаясь от трупа Дейкина, фельдшер. - Нечего горячиться тут, дорогой товарищ. Скажи ему: пусть идет, посовещаться надо!
И, почувствовав, что убеждения сейчас бесполезны, с горечью воскликнув: "Эх, дураки вы все!", Шо-Пир махнул рукой риссалядару:
- Иди! Подождешь ответа!
Риссалядар повернулся и важно зашагал к мысу, за которым ждали его басмачи.
В пещере начался ожесточенный спор. Напрасно негодовал Шо-Пир; напрасно доказывал, что басмачи все равно перережут пленных; напрасно убеждал, что продержаться в пещере можно несколько дней и что помощь рано или поздно придет, - вещь если Карашир сумел предупредить о нападении, то, несомненно, и сейчас он не сидит наверху сложа руки... Жители гор, караванщики, поверили клятве на книге, Ануфриев трусил бесстыдно и откровенно. И когда Шо-Пир заговорил о том, что погибнуть в бою почетной смертью лучше, чем подвергнуться истязаниям и пыткам в плену, - никто не захотел его слушать.
- Сиди здесь, если тебе угодно! - злобно заявил фельдшер. - А мы пойдем и свои две винтовки сдадим. Надо быть дураком, чтобы лезть на рожон. Останемся здесь - наверняка крышка, сдадимся - вернее, что будем живыми... И нечего тут разговаривать, - разве не люди они? На кой черт им резать нас? Караван нужен им, а не мы! А коли нам каравана не отстоять, то чего без толку из себя корчить героев? Я - фельдшер, вот красный крест, ты думаешь, это им непонятно? И кончим разговор, вот белая тряпка, показывай им!
Вынув из аптечной сумки, висевшей у него сбоку рулон бинта, Ануфриев рывком руки распустил его и сунулся было к выходу из пещеры.
- Постой! - схватил его за руку Шо-Пир. - коли так, ваше дело, каждый за себя решать будет. Кто хочет - идите. Я здесь остаюсь и винтовки своей не отдам. Один защищаться буду, а патроны свои мне передайте...
- Если мы не сдадим патроны... - начал было Ануфриев, но Мамаджан перебил его:
- Хорошо, начальник! Патроны - тебе... Твое дело - смерть, видим мы... Ничего, ты храбрый человек, в раю будешь... Жены, наверное, у тебя нет, детей нет. У нас жены есть, дети есть, жить хотим... Придем в Волость, командиру расскажем... Давай руку, начальник.
И Мамаджан схватил, крепко пожал руку Шо-Пира, потом в неожиданном порыве склонился и поцеловал ее.
- Не сердись на нас. Молиться за тебя будем! Когда жизнь и смерть на скале встречаются, храбрым высокий путь!
Один за другим караванщики пожали руки Шо-Пира. Последний из них промолвил: "Милостив к тебе будет Аллах!"
Ануфриев тоже было протянул руку, но Шо-Пир презрительно произнес:
- Они фанатики, а ты, сукин сын, трус! Иди лизать пятки хану!
И, не препятствуя молча снесшему оскорбление фельдшеру выкинуть из пещеры белую ленту бинта, Шо-Пир сунул в карманы все предоставленные ему патроны, сел за камнями, прикрывающими вход в пещеру, положил на колени заряженную винтовку. Насупясь, молча смотрел он, как, выйдя из пещеры, один за другим караванщики, замыкаемые фельдшером, шли гуськом к мысу. Несколько басмачей во главе с риссалядаром вышли навстречу им, взяли у Мамаджана обе винтовки, проводили пленных за мыс.
Охотничье ружье Шо-Пира с десятком набитых дробью патронов осталось в пещере. Шо-Пир положил его рядом с собой, навел на тропу винтовку и, тяжело вздохнув, приготовился к защите.
Вскоре басмачи вновь перешли в наступление. Они подбирались по тропе и слева и справа; несколько человек, переплыв реку, заползли на противобережные скалы, прямо против пещеры, и стреляли оттуда. Надежно укрытый камнями, Шо-Пир посылал пули только наверняка, считая каждый израсходованный патрон.
Сумерки быстро сгущались, сливая в темные пятна очертания скал. Поглощенный стрельбой, Шо-Пир думал только о том, как бы не дать кому-либо незаметно подобраться к пещере.
Стрельба басмачей то затихала, то становилась яростной и ожесточенной. Несколько раз они пытались подбросить к пещере охапки сухого кустарника, но Шо-Пир сбивал каждого, кто приближался. Вырванные с корнем кусты повалились откуда-то сверху, ложились на тропу под пещерой, груда их все вырастала, и помешать этому Шо-Пир не мог. "Но, - подумал он, - зажечь костер им все-таки не удастся".
Когда куча кустарника поднялась до уровня пещеры, Шо-Пир, схватив за ствол охотничье ружье, высунулся из-за прикрытия, надеясь сбить эту кучу прикладом. Басмачи только того и ждали - Шо-Пир сразу же был осыпан пулями. Что-то кольнуло его в левое плечо, он не подумал, что это пуля, но левая рука сразу повисла. Он подался назад, увидел на гимнастерке кровь. Понял, что ранен, выругался и быстро разорвал на себе гимнастерку. Сумка фельдшера валялась посреди пещеры; но басмачи снова стали стрелять.
Боясь потерять силы, Шо-Пир положил ствол винтовки на камень. Теперь стрелять было неудобно, и, увидев на противоположном берегу басмача, Шо-Пир в первый раз промахнулся.
Тоскливое чувство овладевало им. Было уже совсем темно, - Шо-Пир понимал, что скоро мушки не будет видно. Угрожающие крики басмачей надоели ему, но он продолжал отстреливаться, зная, что патроны уже на исходе.
Сверху на груду ветвей кустарника неожиданно полилась какая-то жидкость. Несколько капель брызнуло на Шо-Пира, - это был керосин. Шо-Пир сообразил, что басмачи захватили тот керосин, что был навьючен в железных бидонах на ослов, оставшихся позади каравана... Он понял еще, что теперь конец близок. Перед его лицом огненной полосой промелькнули зажженные клочья ватного халата, куча кустарника вспыхнула, затрещала, едкий дым повалил в пещеру. Шо-Пир сразу же стал задыхаться, слабость одолевала его, глаза заслезились, стрелять он больше не мог...
Сознавая, что погибает, Шо-Пир, широко размахнувшись, выбросил из пещеры винтовку. Кружась в темном воздухе, она полетела в реку. Шо-Пир здоровой рукой стянул с себя сапоги, выскочил из пещеры, ступил босыми ногами прямо в пылающий костер, оттолкнулся, сделал сильный прыжок и головой вниз полетел в черную, бурлящую внизу реку. А ущелье огласилось ревом торжествующих басмачей.
Когда взошла луна, вновь завьюченные лошади каравана, сопровождаемые воинством риссалядара, потянулись дальше, вверх по ущельной тропе. Вьюки, оставшиеся от убитых лошадей, были распотрошены басмачами. Подгоняемые плетьми, полураздетые и разутые, со связанными руками, фельдшер и караванщики брели между всадниками. На шее каждого пленника лежала петля, веревки тянулись к седлам погонщиков.
2
Дикие, ледяные вершины гор, среди которых до сих пор нечего было делать человеку, оказались единственным убежищем для беглецов, спасающих свою жизнь от воинства Азиз-хона. Фирны и ледники, объятые морозом, заиндевелые зубчатые скалы не знали весны, - они были так же неподвластны теплу, как и человеку. И те, кто до сих пор боялся горных дэвов и воющих страшных метелей, пробирались теперь по двое, по трое и поодиночке к каменным кручам водоразделов. На счастье беглецов, в последние дни метельные тучи курились только над самыми высокими пиками. Погода стояла ясная, ветры по горным склонам притихли. Все путники стремились к долине Большой Реки, надеясь найти приют в приграничных селениях, расположенных на пути к Волости.
В середине дня Саух-Богор и две ее подруги увидели на соседнем скалистом гребне ученицу Мариам - Туфу и ее мать. Перекрикиваясь через узкую котловину, они решили соединиться и, потратив несколько часов на преодоление преград, которые их разделяли, сошлись на другом склоне хребта, вознесенного над рекой Сиатанг.
Карашир, скитавшийся по скалам уже второй день, дав знать Шо-Пиру о басмачах, шел вдоль того же склона к селению. Он решил выбрать такое место, откуда можно было бы, устроив обвал, задавить басмачей камнями. Над собою, на фирновом скате, Карашир заметил людей: они пробирались гуськом, освещенные заходящим солнцем. Приняв их сначала за басмачей, Карашир спрятался, долго следил за ними. Они приблизились; он увидел, что это женщины, узнал Саух-Богор. Вышел из-за скалы, закричал, замахал руками.
Когда изнемогающие от усталости женщины, наконец, добрались до Карашира, он торопливо рассказал им о караване и объяснил, как хочет помочь Шо-Пиру.
Уже начинало темнеть. Послышалось эхо идущей внизу перестрелки.
Женщины и Карашир направились к реке Сиатанг, пока еще невидимой, скрытой внизу под ступенями огромных обрывов. Когда, наконец, путники увидели реку, перестрелка уже прекратилась.
Тьма сгущалась, и было непонятно, что происходит внизу. Где-то в черной бездне заиграли отсветы красного пламени. Женщины гадали: "Кто разложил на тропе костер?"
