они выложили трейлер, не согласовав с ней. Она звонила в редакцию, но там не понимали, чего она хочет. Она извинялась перед ним, звонила организаторам фестиваля, пыталась всё уладить.
В своих самых сладких мечтах он ехал автостопом из Москвы в Восточную Европу, нелегально пересекал границу, покупал у румынских мафиози потёртый, но надёжный «Калашников», приезжал в Прибалтику, где в семикомнатной квартире находилась редакция «Гидры», и в костюме доставщика пиццы – новоявленный Геракл нашего времени – хладнокровным шуттингом прижигал комнату за комнатой, отрубая головы мерзкой рептилии.
В реальности же, в комментариях к трейлеру уже вскакивали как прыщики едкие редкие – каждый врезался Саше в память вместе с аккаунтами типа Alter Ego1 или yy fky или user1488:
«уж лучше это чем ваш сквиртонит (на самом деле нет)» (24 лайка)
«когда забыл, что на дворе 2к18» (20 лайков)
«почему в кадре нет костра» (16 лайков)
«жену дома ждёт серьёзный разговор» (52 лайка)
«когда гидра довела пару до развода» (71 лайк)
В реальности же, когда она дозвонилась до Горизонтовой, та начала нахваливать её трейлер и просила выслать хотя бы черновой монтаж – как можно скорее, а она улыбалась и кивала, он пытался сказать ей – попроси удалить трей… – т-с-с-с! – шипела она на него, корчила страшную гримасу, махала рукой, уходила в кухню, улыбалась голосу, говорила трубке «да-да, конечно, я понимаю», он психанул, стал одеваться, чтобы уйти.
– Куда ты собрался, что случилось.
– Ты сказала им удалить трейлер?
– Она за это не отвечает, я позвоню в редакцию, Саш, тут ещё…
– Когда.
– Сейчас попробую ещё раз. Тут ещё…
– Что.
– Она просит разместить тизер на сайте «Горизонта».
– Что?
– Ей очень понравился тизер, и герой, она хочет разместить его и несколько других на сайте.
– Ты отказала?
– Саш, это мой шанс, чтобы…
– Что?!
– Саш…
– Ты же мне обещала? Сколько тебе, блядь, ещё нужно шансов? Сколько? Зачем ты меня убиваешь. Мы же договорились…
– Саш.
– …что мы важнее! У тебя есть всё! Заказы, фестивали, всё есть. У меня нет ничего, надо мной все смеются из-за этого тизера…
– Да кто, блядь, надо тобой…
– В комментариях, кто!
– Три человека?
– А тебе мало?
– Они ещё фильма не видели…
– Да они и не увидят его!
– Что?
– Я запрещаю тебе публиковать фильм со мной. И тизер.
– Ебать.
– Да.
– Я опубликую, Саш
– То есть, тебе насрать на меня?
– Нет – это тебе насрать на меня и мой фильм! А мнение трёх сранных комментаторов тебе важнее мнения жены-профессионалки…
– Ахуеть! «Профессионалка»! Режиссёрка, блядь,....
– … потому что ты всегда ведёшься на чужое мнение и мнение других людей тебе важнее…
– …смешала мужа с говном, видимо, чтобы угодить трендам…Что?
– …а не родного человека… что?
– Да пошла ты нахуй!
– Да пошёл ты в пизду!
Если застенаграфировать все их ссоры, и проранжировать такой архив ругани по степени ужаса, этот двухстраничный протокол даже не казался бы самым тяжким – они говорили друг другу вещи и похлеще. Но они уже устали. Устали оба. Любой, кто оказался бы с ними незримым оком – а ему теперь вся жизнь мерещилась докфильмом про абьюзера-неудачника, и невидимый зрачок камеры жёг край глаза – любой бы услышал в этой ссоре – всё.
Это было в том, как подрагивали их голоса. Как её глаза стали колюче-зелёными от гнева. Как у него тряслась губа. Они просто устали кружить в этой петле и решили выйти. Устали оба и решили оба. Они оба сделали это. Так он себе это объяснял потом. Они оба, оба, повторял он, поспешно одеваясь, бросая первые попавшиеся вещи в сумку, хлопая дверью, сбегая по лестнице, они оба, повторял он это себе сейчас, после ухода Алины, докуривая траву на Щёлковской, они оба, повторял он и тогда в Непале, на Випассане.
Они оба, думал он тогда, обкуриваясь с Ритой на её хате, они оба, думал он про неё всё время, и даже тогда утром, проснувшись на полу, в грязной одежде, липком белье, он думал про неё. Ему стало стыдно, нестерпимо стыдно, как не было стыдно ещё никогда в жизни, это была ещё не вина, но стыд. И Рита опять что-то говорила про Индию, запалила первый косяк, давай уедем, перезимуем, я так каждый год делаю, что здесь ловить, что тебе здесь ловить, тем более, после этого фильма, ты говоришь, она тебя в нём высмеяла, да? Зачем она тебе нужна, и он лежал, уставившись в грязные цветастые шторы, в дым от благовоний, в статуи индийских божков, и стыд не умещался в нём, казалось, стыд сейчас опрокинет все эти полки и статуэтки, и «водный» на грязной кухне, и он поспешил к ней, побежал прочь от этого кошмара, Индии, травы.
Да, это были дни тумана, особенно потом – дни тумана, сумрака, всё смешалось в какой-то ком, но ту ссору он помнил отчётливо. Как отпечаток в цементе на ступенях их дома в Горловом, куда пришёл раньше её на полчаса. У подъезда, где воровато оглянулся. Словно в последний раз – на знакомый двор.
День был солнечный и морозный, самое начало ноября. Солнце лежало на стенах домов, балконах, торцах и всё было таким резким, объёмным. Мальчик и девочка играли на детской площадке. Девочка отчитывала мальчика – ты не по правилам играешь. Мальчик виновато улыбался.
Дома никого не было, он испугался, что она съехала, но вещи были на месте. Он написал ей, она сказала, что будет через полчаса.
Он сидел на кухне, перечёркнутый солнцем на пополам. Вслушивался в полость подъезда, словно в морскую раковину. Словно у него отрос ещё один орган слуха – спираль в четыре этажа. Два раза безошибочно узнавал её шаги, оба – ошибался. На третий понял – она. Вошла молча, раздевалась в прихожей бесконечно долго. Без слова прошла на кухню, поставила пакет на стол, села – как сейчас помню – в зелёном свитере за стол. Посмотрела в него своими круглыми зелёными глазами.
– Ну?
– Привет.
– Привет.
– Давай поговорим.
– Давай.
– Мы оба вчера наговорили. Я понимаю, что тебе важен этот фильм. Но я в нём…
– Где ты был?
– Что?
– Где ты был.
– У друзей.
– У друзей?
– Да
– Ясно.
Он уселся поудобнее на скрипучем стуле. Она смотрела в окно. На холодильнике стыл след от удара.
– В общем. Я против трейлера на сайте. Удалите его оттуда, пожалуйста. Если ты так хочешь фильм…
– Я ничего не буду удалять.
– Тогда я против этого фильма вообще
– Ясно. Всё?
