Посѣщеніе это подѣйствовало на Анфису Ивановну несравненно благотворнѣе капель прописанныхъ фельдшеромъ Нирьютомъ, такъ что старушка совершенно успокоилась, выкинула за окно пузырекъ съ каплями и отправилась въ садъ потолковать съ Брагинымъ о войнѣ 12 года.
Предъ обѣдомъ возвратилась Мелитина Петровна и разказала теткѣ что на обратномъ пути ей встрѣтился Знаменскій, остановилъ ее среди поля и, ухвативъ ее крѣпко за руку, принялся, читать ей газетныя статьи о морскихъ чудовищахъ и, окончивъ чтеніе, принялся ругать авторовъ этихъ статей, не понимающихъ что Грачевка не Норвегія, не Оркнейскіе острова, что онъ не капитанъ Древаръ и не епископъ Понтопидагъ, а учитель Знаменскій, а кончилъ тѣмъ что объявилъ ей: если дѣло этимъ не кончится, то онъ перестрѣляетъ всѣхъ этихъ писателей искажающихъ истину.
— Ну что же ты? спросила Анфиса Ивановна.
— Я прозвала его Донъ-Кихотомъ и посовѣтовала ему зайти къ фельдшеру Нирьюту.
И Мелитина Петровна, весело расхохотавшись, привилась обнимать и цѣловать тетку и обѣщала ей прочесть когда-нибудь Донъ-Кихота, такъ какъ Анфиса Ивановна думала что это какой-нибудь генералъ тоже сражающійся въ Сербіи.
Вечеромъ Мелитина Петровна начала чтеніе Всадника безъ головы, а чтеніе это такъ заинтересовало Анфису Ивановну что она прослушала до двѣнадцати часовъ ночи и только въ первомъ часу улеглась въ постель совершенно спокойная что крокодиловъ только одинъ, да и тотъ въ домъ залѣзть не можетъ.
Однажды вечеромъ пришелъ къ Анфисѣ Ивановнѣ отецъ Иванъ. Анфиса Ивановна очень обрадовалась увидавъ своего любимаго священника, поспѣшила усадить его на самое мягкое кресло и распорядилась на счетъ чая. Отецъ Иванъ объявилъ старухѣ что онъ пришелъ къ ней провести вечеръ, что его гложетъ какая-то тоска и что онъ не знаетъ куда дѣваться ему съ этою тоской. При этомъ онъ разказалъ старухѣ что ему сильно нездоровится, но что онъ боится лечь въ постель и именно потому что не увѣренъ встанетъ ли онъ съ этой постели, или нѣтъ. Анфиса Ивановна посовѣтовала обратиться къ фельдшеру Нирьюту, но услыхавъ отъ отца Ивана что такихъ болѣзней фельдшера лѣчить не умѣютъ и что единственный врачъ подобныхъ болѣзней есть милосердый Богъ, Анфиса Ивановна замолчала и смекнула что дѣйствительно отецъ Иванъ что-то выглядитъ плохо.
— Что же съ вами? спросила старуха съ участіемъ.
Отецъ Иванъ вздохнулъ и передалъ что вчера получилъ онъ изъ Москвы отъ одного тамошняго священника, съ которымъ полвѣка тому назадъ вмѣстѣ учился въ семинаріи, весьма непріятное письмо.
Анфиса Ивановна спросила было что пишутъ ему, но отецъ Ивамъ содержанія письмa не передалъ и опять повторилъ что ему тяжело, что ему скучно, а что на него нападаетъ тоска. Анфиса Ивановна почувствовала что бесѣда не ладится и потому очень обрадовалась когда въ комнату вошла Мелитина Петровна вся раскраснѣвшаяся и усталая, со Справочнымъ Листкомъ въ рукахъ. Снявъ поспѣшно шляпу и поздоровавшись съ теткой и съ отцомъ Иваномъ, Мелитина Петровна объявила что принесла очень утѣшительную новость.
— Про крокодила что ли? почти вскрикнула старуха.
— Нѣтъ, не про крокодила, а про Сербію! заговорила Мелитина Петровна. — Сербы одержали побѣду и разбили Турокъ на голову.
Анфиса Ивановна пригорюнилась, потому что ей гораздо было бы пріятнѣе послушать что-нибудь про крокодила нежели про Сербію. Мелитина Петровна принялась читать извѣстіе сообщающее какъ генералъ Черняевъ взялъ штурмомъ турецкій лагерь при Бабиной Главѣ. Отецъ Иванъ слушалъ со вниманіемъ, и когда чтеніе было окончено, перекрестился.
— Помоги имъ Господи! проговорилъ онъ. — Пора наконецъ избавиться имъ и вообще балканскимъ христіанамъ отъ невыносимо тяжелаго турецкаго ига. Благодареніе и нашимъ русскимъ добровольцамъ, взявшимся за оружіе и отправившимся въ ряды Сербовъ. Сербское дѣло есть общее дѣло всѣхъ турецкихъ христіанъ. Оно настолько же сербское, насколько болгарское, герцеговинское, боснійское, оно настолько даже и русское, такъ какъ и предки наши вышла оттуда и оттуда же озарилъ васъ божественный свѣтъ христіанскаго ученія.
— А про мужа твоего ничего не напечатано? спросила Анфиса Ивановна.
— Мужъ мой мелкій офицеръ, возразила Мелитина Петровна, — послѣдняя спица въ колесницѣ…
— Все-таки онъ можетъ отличиться…
— Конечно можетъ, перебила ее Мелитина Петровна. — Когда отличится, тогда и прочтемъ, а пока еще нѣтъ ничего.
Усѣлись за чай, но только-что Дарья Ѳедоровна принялась было разливать какъ на дворѣ послышался колокольчикъ. Колокольчиковъ Анфиса Ивановна тоже побаивалась не на шутку, такъ какъ звукъ этихъ колокольчиковъ всегда сопровождался прибытіемъ или становаго, или исправника, которыхъ Анфиса Ивановна хотя и задабривала носками, но все-таки не долюбливала. Къ колокольчику сталъ прислушиваться и отецъ Иванъ, а когда въ передней хлопнула дверь и послышалась чьи-то грубые шаги, то отецъ Иванъ даже и пошелъ было справиться о пріѣхавшемъ, но встрѣтился въ дверяхъ съ Потапычемъ.
— Кто это? спросила Анфиса Ивановна.
— Сотникъ изъ Рычей, за батюшкой пріѣхалъ, проговорилъ Потапычъ, показавъ глазами на отца Ивана.
Отецъ Иванъ вышелъ и немного погодя возвратясь объявилъ что къ нему пріѣхалъ становой и просить его къ себѣ.
— Вѣроятно мертвое тѣло! замѣтила Мелитина Петровна.
— Нѣтъ, должно-быть не мертвое…
И отецъ Иванъ распростившись сѣлъ вмѣстѣ съ сотникомъ на телѣжку и уѣхалъ. Немного погодя онъ былъ уже дома. Становой пилъ чай и бесѣдовалъ съ Асклипіодотомъ.
— Извините что заставилъ дожидаться! проговорилъ отецъ Иванъ, поздоровавшись со становымъ.
— Ничего, отвѣчалъ становой. — Мы здѣсь съ Асклипіодотомъ Иванычемъ бесѣдовали. Онъ угостилъ меня чаемъ.
— Закусить чего-нибудь не угодно ли?… Водочки можетъ-быть…
— Я ужь предлагалъ, перебилъ Асклипіодотъ отца. — Они отказалась.
— Это потому что хозяина не было дома, проговорилъ становой. — Безъ хозяина какъ-то неловко, а теперь другое дѣло, можно и водочки.
— Вотъ еще какія китайскія церемоніи! замѣтилъ Асклипіодотъ.
— Подай-ка водка да чего-нибудь закусить! проговорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ сыну. — Тамъ въ шкапу есть колбаса, сухари, сыръ, — неси все сюда. Еще груздочковъ принеси… Грузди хоть и не завидные, говорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ становому, — но за то свѣженкіе, недавно посоленые, самъ собиралъ.
Асклипіодотъ вышедъ изъ комнаты.
— А вы ко мнѣ по службѣ? робко спросилъ отецъ Иванъ,
— Да, по дѣду.
— Что такое случилось?
— Особеннаго ничего, но все-таки дѣло несовсѣмъ пріятное.
— Ужь не насчетъ ли сына что-нибудь? проговорилъ отецъ Иванъ, понизивъ голосъ.
— Да, насчетъ его.
— Опятъ новая шалость?
— Да, опять.
— Сердце мое чувствовало… На дняхъ получилъ я письмо изъ Москвы отъ одного священника…
И вынувъ изъ кармана письмо отецъ Иванъ подалъ его становому.
— Не по этому ли дѣду? спросилъ старикъ, стараясь скрыть навернувшіяся на глаза слезы.
Становой пробѣжалъ письмо.
— Да, но этому! проговорилъ становой возвращая письмо.
— Что же мнѣ дѣлать?
— Я совѣтовалъ бы вамъ какъ-нибудь замять это дѣло.
— Конечно, конечно.
— Съ сыномъ-то вы говорили что-нибудь? спросилъ становой.
— Нѣтъ, ничего. Тяжело какъ-то говорить мнѣ съ нимъ объ этомъ… А вы?
— Съ какой стати! Я хотѣлъ съ вами переговорить…
— Благодарю васъ.
Въ комнату вошелъ Асклипіодотъ съ подносомъ на которомъ стояли водка и закуска.
— Ну-съ, вотъ вамъ и закуска и водка! началъ Асклипіодотъ поставивъ подносъ на столъ. — Не привести да еще вина какого-нибудь… У насъ кажется есть хересъ и коньякъ… За стаканомъ вина, продолжалъ Асклипіодотъ, — бесѣда идетъ оживленнѣе, человѣкъ получаетъ краснорѣчіе…
— Что же, принеси… перебилъ его отецъ Иванъ.
— Я такъ и зналъ! подхватилъ Асклипіодотъ, — я такъ и зналъ что батюшка прикажеть и вина подать… Онъ только со мной скупится, а когда пріѣзжаютъ гости, то завѣтнаго ничего нѣтъ… Сколько разъ говорилъ я отцу: Батюшка, обѣдъ безъ вина, все одно что мущина безъ женщины… такъ нѣтъ!
И проговоривъ это Асклипіодотъ налилъ три рюмка водки.
— Прошу! проговорилъ онъ обращаясь къ становому и къ отцу, показывая на рюмки.
Становой взглянулъ за отца Ивана.
— Покорнѣйше прошу! проговорилъ стартикъ.
Всѣ выпили.
— Прекрасно! превосходно! замѣтилъ Асклипіодотъ. — Это будетъ поэфектнѣе чаю. Ну-съ, вы теперь побесѣдуйте, а я сію минуту принесу хересъ и коньякъ.
И Асклипіодотъ вышедъ въ сѣни и встрѣтивъ тамъ кухарку принялся обнимать ее и приглашать идти въ чуланъ за хересомъ.
— Какой тамъ еще хересъ! отбивалась кухарка.
— Ну, или что ли!
— Не пойду…
