- Круто берешь! - крикнул Марьев.
- Желающие могут сойти!
Господи - куда же несемся мы?
Крот в своей речи поведал нам, что его увлекли наши гуманные идеи, поэтому он участвует. Его конкретный план - тендер, то есть конкурс, заявленный правительством на строительство нефтяного терминала. Проект обязан быть не только экономически выгодным, но и духовно насыщенным. И тут он надеется на нас.
- Проект может в себя включать экономические, социальные и даже, не скрою, политические изменения в жизни края. Незыблемость "красного пояса" может быть нарушена!
Ждал восторга! Жидкие аплодисменты. Не тот уже накал!
- Понятно. Трест "Шантажмонтаж"! - бестактно произнес Петр.
- Кстати, - явно обидевшись, сухо добавил Крот, - за реализацию этого проекта взял с меня немалые деньги известный режиссер Фрол Сапегин... которого я здесь почему-то не вижу.
Все вежливо поозирались... Да, Фрола нет. Как и всегда, впрочем. Это птица дальнего полета: где-нибудь над Австралией машет крылами.
Видя, что бури или даже волны сообщение его не вызвало, Крот наддал:
- Еще могу добавить, что уже осуществленные мною проекты все имеют мировой сертификат и всегда безупречны. Жизнь возле наших терминалов, как правило, значительно улучшается. И по поводу экологии (взгляд на Берха) можете не беспокоиться. Возле таллинского моего терминала плавают лебеди.
Максимальный эмоциональный взлет, который позволял ему его образ, был омыт жидкими аплодисментами. Совещание заканчивалось (как и капустный салат).
- А что мы будем иметь? - выкрикнул Петр.
- Вы уже имеете обратный билет домой, - сухо пошутил Крот. Всех, оказывается, различает! Желающие посмеялись. В общем, его сообщение мне понравилось больше других.
- А горячее будет? - выкрикнул кто-то, вызвав смех.
Крот сделал сдержанный жест в сторону Любки. Любка, комиссар бронепоезда, соревнуясь в сухости с предыдущими ораторами, сказала, что дисциплина должна быть железной, обстановка рабочей...
- А как же! - выкрикнул кто-то.
- И главное - никаких отставаний от поезда. А если кто-то все же отстанет и не сможет добраться до цели - пусть сеет разумное, доброе, вечное там, где окажется, - на обратном пути его заберут! Горячее будет, но в четыре часа. Все! - Она поднялась.
- ...Лебедь, рак и сука! - так кто-то вполголоса охарактеризовал президиум, но обиделся - причем явно - только Берх, который как раз и не вошел в список.
И все разбрелись по углам. Как ни странно, общественной жизни не хватило лишь Петру, который пошел после этого по купе, бурно полемизируя. Проходя в туалет, я услыхал его голосок из купе аж самого Луня (начал с головы), и главное - знал, что нужно:
- ...Чудовищная коррупция, чудовищная!.. И бездуховность!
Лунь, растрогавшись от такого слияния с народом, щедро подливал.
Через полчаса я слышал уже из другого купе:
- ...Экономику просрали - так? А идеологию?
Это уже - елей на душу Сысоя. Интересно, что они пьют?
Утомившись, я только что прилег, как дверь в купе резко отъехала, и появилась Любка... как частное, надеюсь, лицо? Но здесь, оказывается, теперь все дела были общими.
- Пошли, - сказала она.
Я с трудом приподнялся - что за команды? Ее слово вовсе для меня не приказ! Вот слово Етишина - для меня приказ.
Тем не менее я поднялся.
- Жаждет ласки.
- Кто это?
- Твой.
- Кто это - мой?
Она молча пошла передо мной по коридору.
И мы оказались в купе Крота. Это ему - ласка?
Я сел рядом с ним, Любка - напротив, слегка приоткрыв веснушчатые свои коленки, на которые Крот даже не глянул.
- Вы говорите, что уж такая я... ради денег крикнутая. Так вот вам, пожалуйста: абсолютно бескорыстный человек!
Я заерзал. Представать перед миллионером таким совсем уж бескорыстным мне бы не хотелось.
Тот досмотрел наконец свои узоры на экранчике и, чуть дернувшись, слегка подвинулся - но не ко мне, естественно, а от меня, как бы освобождая место.
- Да, дорого вы свою совесть цените! - Он насмешливо глянул на меня.
- ...Дорого? - удивился я.
- Десять тысяч баксов взяли с меня.
- Десять тыщ? - Я изумленно уставился на Любку. Она, вильнув бедрами, вышла.
- Может, вам лучше подмять под себя шоу-бизнес? - посоветовал я.
- Уже, - ответил он сухо. - Но меня больше интересуют духовные ценности.
- Так где же их взять?
- А вы не знаете?
- Н-нет.
- А разве это не вы тогда заходили ко мне по поводу просьбы старушки сверху? Просили умерить мою аппаратуру, которая мешает ей... наслаждаться телевизором?
- А, да... и как вы - умерили?
- И, кстати, - продолжил он, - это единственное проявление духовности, которое я здесь встретил. Пока. И не скрою: если бы не тот ваш визит, я бы и не подумал к вам присоединиться.
...Значит, я теперь отвечаю тут за духовность? И при таком-то начальстве? Во влип!
- А я как раз хотел тут расслабиться, - признался я.
- ...Тогда давайте выпьем, - улыбнулся он, доставая виски.
- Да я буду вам Иваном Сусаниным по нашим местам! - радостно кричал Петр за стенкой.
Впрочем, когда я вернулся в купе, то уже увидел его на месте. Петр, перехитривший тут, кажется, всех и выпивший все, стонал на полке.
- Хорош, - сказал я ему. - Постепенно превращайся в ветеринара.
- В ветеринара я превращусь лишь тогда, когда вы окончательно станете скотами! - произнес он запальчиво. Браво, Петр!
За стенкой Андре, свято верящий в пришествие Фрола, монотонно повторял:
- ...ему заказали фильм о настоящей жизни в России!
У меня, впрочем, тоже есть дела! Я задвинулся в уголок, зажег лампочку, достал тетрадку и написал: "Етишин ходил по кабинету".
ГЛАВА 5
Эта же фраза украшала мою тетрадь и через неделю, когда я, проснувшись, увидел ее прямо перед моим лицом. Видимо, накануне, измученный борьбой с молчаливым полковником, я так и уснул. Рассмотрев фразу внимательно и ничего больше не придумав, я стал делать зарядку.
Присев, я видел лишь лазурное небо, привстав, видел раздольный пейзаж. Из складки горы, плавно поднимающейся на горизонте, торчало белое облачко, похожее на растрепанную ватку. Во что это выльется? Надеюсь, ни во что. Все было рыжим - и травы, и злаки. Зелень была лишь вдоль реки.
В одном месте она приподнималась. Туда трудно было спокойно смотреть - это была огромная, может быть, столетняя груша. Под ней спрятался маленький саманный домик, из которого вышла вся наша семья: и мой отец, и его братья и сестры, а от них уже все мы. Теперь там жил Петр с семейством. Зина, его мать, не вышла, единственная, в столичные знаменитости, не стала (хотя могла бы) профессором, как мой отец, а вышла замуж за местного ухаря - красавца Петра Листохвата, который во время войны тут и скрывался в партизанах - в лесах и катакомбах. Кстати, насколько я знаю, нередко скрывался он из дома и после войны, но в катакомбах ли - точно неизвестно. Зина родила двух сыновей старшего, Юру, который был весь в нее, умный и спокойный, и стал-таки теперь профессором медицины в Москве (Зина, выходя замуж, была фельдшерицей). Младший, Петр, весь уродился в тезку-отца, и слишком бурный его нрав не позволял ему плавно идти по карьерной лестнице, благодаря чему он и остался здесь ветеринаром. Еще заимел редкую болезнь, которую по протекции брата-профессора прооперировал в Питере (почему-то не в Москве), и таким образом оказался на некоторое время у меня на шее. Теперь я надеялся сесть на его шею, но все было как-то некогда. Впрочем, я уже приезжал сюда в детстве и юности - тогда родственные связи были гораздо крепче. Брат Юра учился уже в Саратовском мединституте, а мой ровесник Петя устроил мне красивую жизнь. Сначала он с его уличными друзьями втянул меня в эпопею азартных игр (от орлянки до секи), мгновенно выиграв все мои деньги, которыми снабдили меня заботливые родители. После чего я перешел в его рабы, исполнял его приказы и капризы, бегал в сельпо за папиросами (на мои же собственные бывшие деньги). Вот когда еще у него зародилась страсть к казино! Старший брат Юра, приехав после экзаменов, попытался все ввести в приличное русло (хотя денег моих, конечно, было уже не вернуть). Юра взял в клубе шахматы и перевел бурную стихию азарта в мудрую древнюю игру. Тут я почти взял реванш и долго лидировал - за мной шел Юра, дальше - Петр, дальше тащились его уличные друзья. Победа уже была близка. Петр, правда, откладывал решающие схватки со мной и Юрой, и, как выяснилось, не просто так. Однажды на заре, когда тетя Зина выгоняла скотину в стадо, Петр резко разбудил нас с Юрой - но не до конца, - усадил нас, спящих красавцев, перед собой и выиграл у каждого по две партии, ходя, кажется, и за нас тоже. И стал победителем. Вот такой жук.
Теперь его бурная натура реализовалась вся здесь, за редкими (к счастью) выездами в столицы.
Впрочем, я приезжал сюда и еще, уже в юношеском возрасте, когда карты и шахматы интересовали меня уже меньше. Было другое на уме - и тут Петр тоже оказал колоссальное содействие моему развитию. Тетя Зина, кстати, тогда процветала, что было вполне естественно с ее талантами и красотой, и во второй мой, юношеский, приезд была уже главным врачом обосновавшегося здесь, на лечебных грязях, всеколхозного санатория "Колос". И жили они уже не в мазанке, а в уютном служебном домике. Санаторий, помню, был опорно-двигательный, что позволяло нам с Петром блистать всюду - и на волейбольной, и на футбольной площадке, - больные с неисправными руками и ногами не могли с нами соперничать, хотя азартно пытались это делать. Тут же, на танцплощадке, мы сделали с ним циничное наблюдение, что у женщин, имеющих пусть даже небольшие недостатки, резко снижена обороноспособность: не имея, видимо, больших успехов в той жизни, они активно добивались успехов здесь. Что вполне разумно. Помню, как мы с Петром сидели на меловой горке над танцплощадкой и с пресыщенностью восточных шахов взирали на танцовщиц: "Эта!.. Нет - лучше эта!"
