Не потому, что составление речей требовало от него такого уж непомерного труда. Нет, у него был достаточный опыт, он вполне мог, если понадобится, выйти на трибуну и без специальной подготовки. По разработкам, которыми снабжали пропагандистов и докладчиков, выступать он не мог. Иной раз пытался зачитывать их, но отказался от такой практики: чувствовал, что не возникает контакта с аудиторией. К отчетному докладу он потому готовился долго, что у самого было кое-что, о чем он хотел сказать и мимо чего не смел пройти.
Людей интересовало тогда то, что говорилось на Двадцатом съезде о Сталине. Об этом его спрашивали и с глазу на глаз, и на собрании в автобазе Он отвечал словами, которые сам слышал на семинаре пропагандистов, и понял, что люди ждут более обстоятельного объяснения. Собирался сделать это на отчетном собрании, но скоро увидел, что ставит себе непосильную задачу. Что же касается критики в адрес Сталина, то она потрясла его. Андреас отчетливо помнил те свои тогдашние терзания и те десятки и десятки вопросов, на которые он не находил ответа. Речи Сталина во время войны произвели на него сильнейшее впечатление. Сталин поистине воплощал в его глазах волю и мудрость партии. Ему не легко было отказаться от своих прошлых представлений. К тому же чувствовал себя совиновным в отдельных перегибах и думал, что коммунисты его поколения - в партию он вступил в Эстонском корпусе осенью сорок второго года, накануне сражения под Великими Луками, должны сделать все от них зависящее, чтобы исправить ошибки прошлого, И в тот вечер он ломал голову над всем этим, как раз перечел заново "Письмо к съезду" и другие ленинские работы, которые появились сперва в "Коммунисте", а потом вышли брошюрой на эстонском языке. За брошюрой и застали его друзья детства, уже изрядно подвыпившие, с бутылкой "Столичной" у Яака за пазухой. Андреас был дома один, Найма с детьми отдыхала в деревне у матери.
Да, он одним рывком стащил Таавета со стола и посоветовал ему испариться, но тот не ушел. Таавет сумел успокоить его.
Вся эта история произошла после того, как Тааает наконец перебрался из провинции снова в столицу, то ли в пятьдесят шестом или пятьдесят седьмом году, во всяком случае после Двадцатого съезда. Таавет Томсон привел с собой Яака Ноотма. И Яак Ноотма был с Юхкенталя, все трое примерно одного возраста. Таавет на год старше его и Яака. Вспоминали былые времена, даже растрогались и пришли к грустному выводу, что война их, юхкентальских парней, потрепала крепко, Кто погиб на фронте, кто сгинул в концлагере, кого перекрестные ветры унесли за моря-океаны. Поговорили и об Эт-се Тынупярте, его вспомнил Яак. И Андреас не забыл Этса. Даже очень хорошо помнил, но добрым словом не поминал. И на этот раз Андреас не смог промолчать - выпалил, что для него Этс больше не существует, все равно ему, вернись он сейчас, в эти дни великого прощения, назад из Сибири или загнись там в какой-нибудь угольной или свинцовой копи. Яак возразил, сказал," что столь сурово ни к кому нельзя относиться; хотя Этс никакой не ангел, его смерти он не жаждет. Таавет заметил, что стойкость характера и сила воли Этса вызывают уважение, но, увы, Этс не сумел оценить обстановку, и теперь его секут собственные розги. Андреас рубанул, что их прежняя дружба ничего не значит, с переметнувшимся к врагу нужно обходиться как с врагом. Андреас сказал это таким тоном, что Таавет посчитал за лучшее перевести разговор на другое. Будто они те же десятилетние мальчишки, когда слово Андреаса много значило. Смелость Атса Яллака, резкость и увесистые кулаки сделали его мальчишечьим вожаком, с которым считался даже Этс Тынупярт, такой же отчаянный, крутой и сильный сорванец.
Трезвый Яак вряд ли переступил бы порог его дома, они держались друг от дружки подальше из-за Ка-арин. Из-за нее они поссорились, из-за нее Яак, наверно, еще и сейчас чувствовал за собой вину. Среди них он был самым ранимым, причем до щепетильности честным парнем. По мнению Андреаса, Яак напрасно терзал себя, он не виноват был в том, что Каарин предпочла его. Да, сразу после войны, когда Андреас по возвращении в Таллин узнал, что Каарин не сдержала клятвы и не дождалась его, он действительно винил Яака. Ослепленный ревностью, отнесся к нему как к последнему негодяю, который использовал обстоятельства, уведшие его, Андреаса, за тысячи верст от Таллина, и прельстил Каарин. Ничьих доводов о том, что Каарин считала его мертвым - все говорили, что Андреас погиб под Великими Луками, - он и слышать не желал. Тогда Андреас убежден был, что никто иной, кроме Эдуарда и Яака, не мог пустить такой слух, он сказал об этом самому Яаку и поэтому возненавидел его. Презирал и Эдуарда, но Эдуард к тому времени исчез, с ним он не мог обойтись по-мужски. Зато обошелся с Яаком. В порыве гнева он набросился на своего друга детства и жестоко избил его, юхкентальские замашки и на этот раз прорвались в нем. Яак не отбивался, только отводил его кулаки и старался уберечь лицо, это Андреас понял только потом. В пылу драки Яак показался ему трусом, который пробует обойтись малой кровью. Хотел ударить как можно крепче, просто озверел от жажды мщения. Сильнее Яака он, правда, не был, но еще мальчишкой оставался куда бойчее и ловче. Хотя в школьные годы Яак был пошире в кости, Андреасу приходилось иногда вступаться и за него, тот словно бы не желал прибегать к кулакам. От нападавших Яак не удирал, но и сдачи не давал, старался лишь отпихнуть задиру, поэтому ему запросто разбивали нос или ставили синяк под глазом. Позже Андреас увлекся легкой атлетикой, футболом и баскетболом, занимался также борьбой и ходил в секцию бокса, он умел вложить в удар и силу и тяжесть своего тела, у него, как говорят боксеры, был резкий удар. Среди развалин на Селедочной улице, там, где теперь Центральный рынок, Андреас дважды сбил Яака с ног; упав второй раз, Яак потерял сознание, и только тогда Андреас унялся. Он не оставил Яака в развалинах - и в том, что вызвал его туда, стал в безлюдном месте выговаривать и дал наконец волю рукам, тоже сказались посадские замашки. Андреас привел Яака в чувство и отвел домой. Через неделю Яак отыскал его и пожелал помириться, но Андреас послал своего бывшего друга подальше. И Каарин тоже приходила к нему и объясняла, что Яак ни в чем не виноват, а если и виноват кто, то только она, Каарин. Сказала, что любит его, Андреаса, по-прежнему, даже больше прежнего, но не может бросить Яака, у них скоро будет ребенок. Каарин попросила Андреаса как следует приглядеться к ней, она распахнула пальто, чтобы Андреас видел, какой она стала. Унижение Каарин было противно Андре-асу. Спросил, когда они с Яаком поженились. Каарин ответила, что в сорок четвертом. "Могла бы еще подождать немного, до конца войны было рукой подать". - "Я считала тебя мертвым, Андреас, окончание войны ничего не меняло". - "Если бы я хоть что-нибудь для тебя значил, то дожидалась бы, многие ждали, и те, до кого дошел слух о смерти своих мужей или любимых". Тут Каарин разрыдалась, и Андреас грубыми словами выпроводил ее. От тогдашней встречи с Яаком и Каарин у него и осталось Бпечатление, что оба они чувствуют себя перед ним виноватыми.
Что было, то было, в одном Андреас был уверен - с трезвой головой Яак не пошел бы к нему в гости. Даже Таавет не смог бы уговорить его зайти.
Тогда Таавет не занимал нынешнего положения, и друзей у него было меньше. Видимо, Таавет считал его, Андреаса, человеком с большой перспективой. Согласно имевшейся у Таавета информации, Андреас должен был стать по крайней мере секретарем райкома.
Но секретаря из Андреаса не вышло. Не из-за кого другого, кроме как собственной жены. Как выяснилось позже, Найма посылала на него жалобы и в Таллин и в Москву. Если бы на бюро рассматривалось его персональное дело, Андреас смог бы объяснить все. После Руйквере он ни разу не изменил Найме, а то, что было десять лет назад, не должно бы стать решающим. Но его не вызвали на бюро, ни в чем не упрекнули, а послали "укреплять руководящие кадры автобазы". Конечно, руководство автобазы нужно было укреплять, погоду делали там не директор и не главный инженер, а теплая компашка диспетчеров и снабженцев, искусно втиравших очки начальству. Однако по отношению к Андреасу "укрепление кадров" было чистым предлогом. Со временем все это он постепенно выяснил.
Тогда, десять лет тому назад, Таавет вел себя непринужденно, Яак же держался вначале скованно. Только после, когда он, Андреас, сказал Яаку, что не держит больше на него зла, что смотрит теперь на прошлое куда спокойнее, что ни Каарин, ни Яак ни в чем перед ним не виноваты, Яак оживился. После того как распили бутылку, Яак принес из дежурной аптеки спирту. Сказал, что может выписать рецепт и что он знаком с провизорами и, что в любое время может раздобыть спирт, прямо-таки по-тааветовски хвастался Яак. Обычно он был скромнее; по мнению Андреаса, Яак ни в чем не искал окольных путей, то, что и Яак был готов спьяну творить глупости, удивило Андреаса.
