Тогда, десять лет тому назад, Таавет вел себя непринужденно, Яак же держался вначале скованно. Только после, когда он, Андреас, сказал Яаку, что не держит больше на него зла, что смотрит теперь на прошлое куда спокойнее, что ни Каарин, ни Яак ни в чем перед ним не виноваты, Яак оживился. После того как распили бутылку, Яак принес из дежурной аптеки спирту. Сказал, что может выписать рецепт и что он знаком с провизорами и, что в любое время может раздобыть спирт, прямо-таки по-тааветовски хвастался Яак. Обычно он был скромнее; по мнению Андреаса, Яак ни в чем не искал окольных путей, то, что и Яак был готов спьяну творить глупости, удивило Андреаса.
Вначале они говорили вперемешку обо всем, вспоминали проделки юхкентальских ребят, "булыжные войны" с мальчишками других улиц, как удирали от блюстителей порядка, драки с чужаками, которые осмеливались провожать их, юхкентальских, девчонок, футбол в Посадском парке и посещение стадиона с "заборными билетами". Вспомнили и школьные годы, Яак и Андреас учились в начальных классах на улице Вээрен-ни. Жалели, что сгорела школа, и спорили о надобностях бомбежки: от Яака он, Андреас, услышал, такое, чего раньше не принимал во внимание. Это касалось не бомбежки как военной акции, а относилось к Каарин. После той бомбардировки Каарин чувствовала себя всеми брошенной и бездомной - отец погиб в горящем доме, о брате своем она ничего не знала, кроме того, что он сбежал в Финляндию.
- Если бы Каарин не чувствовала себя такой одинокой, если бы не вышла за меня замуж, тогда бы она дожидалась тебя, Андреас, хоть ей и говорили, что ты погиб. Смерть отца и потеря дома выбили ее из колеи, это все я понял гораздо позднее. Весной сорок четвертого мне казалось, что я проложил дорожку к ее сердцу... Я не смог дать Каарин того, что хотел ей дать.
Его слова тронули Андреаса, он назвал Яака человеком самой широкой -и чистой души, а себя всего лишь драчливым юхкентальским Отелло. И Таавет похвалил Яака за широту его понимания.
В разговоре выяснилось, что Таавет вступил в партию. Андреас крепко пожал ему руку и сказал, что рад слышать это. В тот вечер Таавет рассказал Андреасу, что после купанья в озере Пюхаярв схватил ангину и, когда немцы вошли в Отепя, температура у него была тридцать девять и восемь десятых. В Отепя он гостил у своего соратника, то бишь университетского товарища, немцы расстреляли потом этого чудесного парня. Что же касается мобилизации, которую объявили немцы, то он, естественно, от нее уклонился. Андреасу вспомнилось, правда, что Таавет умел уклоняться и от потасовок юхкентальской братвы. Яак давал колотить себя, Таавет же всегда, когда дело принимало крутой оборот, куда-то смывался, но такие мальчишечьи увертки нельзя тоже преувеличивать. Только Этс был настоящий драчун. Вдвоем с ним они шуганули даже с улицы Марди знаменитого Вируского Сиккач Столкнулись с ним как раз у бывшего публичного дома. С Сик-ком был еше какой-то парняга, но боя они не приняли. Как бы догадываясь о сомнениях Андреаса, Таавет сказал, что времена меняются и сам он тоже изменился во времени. Хорошо, что у Андреаса широкое понимание эволюционных закономерностей, а то некоторые догматики не понимают марксистской диалектики изменения времени и людей. Какой же это диалектик, если не признает борьбы и развития противоположностей, борьба и развитие противоположностей протекает не только между людьми, но и внутри людей, в их душах. Помимо всего прочего, вступление в партию, пребывание в ней стало неотъемлемой чертой современной жизни, каждый современного склада человек понимает это и вступает в партию. Таавет говорил об этом как о само тобой разумеющемся, и это подействовало на Андреаса. К слову сказать, он завидовал иногда находчивости Та-авета. Ему рассказывали, как, работая в райисполкоме, тот отвел глаза высокому представителю из Таллина разговорами о подпорочном растении. Таавет сопровождал важного контролера в его поездке, и, когда тот увидел из автомобиля, что поля желтые от сорняка, и возмутился, куда, мол, смотрит районное начальство, Таавет не сробел и без промедления разъяснил, что это не полевая горчица, а белая, которую используют в этих краях как подпорку злаков. Таллинский начальник был удовлетворен и хвалил потом районных работников за компетентность.
В ту ночь Таавет Гомсон посоветовал и Яаку вступить в партию. Яак, дескать, вдоль и поперек современный, то есть человек второй половины двадцатого века, а человек двадцатого века, тем более если он живет в Советском Союзе, обязан быть коммунистом. Яак по-лушутя-полувсерьез ответил, что, по его мнению, всяк обязан хорошо делать свою работу, и если современный, двадцатого столетия, человек в Советском Союзе по-настоящему знает свою специальность и в полную силу работает, то он, само собой, уже политик. Его, Яака Ноотмы, знания пока еще скудноваты, шесть лет бьется он над одной проблемой, но все еще топчется на месте. Поэтому сперва ему нужно показать себя в работе, а потом уже будет у него моральное право заниматься политикой.
Пока Яак ходил за спиртом, Таавет рассказал, что Ноотма стал кандидатом медицинских наук, человеком, ищущим новых путей лечения сердечно-сосудистых заболеваний, каких именно - этого Таавет сказать точно не мог. Яак пользуется, особенно у молодых медиков, хорошим авторитетом, мог бы сделать себе блестящую жарь-еру, но не заботится об этом. В определенном смысле он действительно старомоден. "Весь в отца пошел", заявил Таавет, и Андреас согласился. Яак и в самом деле многим напоминал отца, учителя эстонского языка и истории в начальной школе. Андреас и Таавет говорили какое-то время об отце Яака Михкеле Нормане, в период эстонизации имен Норманы изменили свою фамилию на Ноотма. Андреас и Таавет сошлись на том, что учитель Норман-Ноотма был настоящим, старой школы человеком. Старик не жаловал ни выскочек - из грязи да в князи, ни пятсовского "пребывания в умолчании", был убежденным противником авторитарного государственного устройства и с горящими глазами говорил им, юнцам, о надобности подлинной духовности, чего многие, к сожалению, не Понимают. Норман-Ноотма презирал богатство и технизированное мышление, о последнем Андреас впервые й услышал из уст отца Яака. Учитель истории, сетуя, говорил им, мальчишкам, что корыстолюбие, охота за деньгами и выгодой, погоня за комфортом и богатой жизнью оттеснили интересы подлинной духовности, что все реже встречаешь истинное стремление познать и ухватить настоящий смысл жизни, понять более глубокое, внутреннее значение человеческого существования. "Мы переживаем сейчас кризис свободы. Вместо свободного, всестороннего развития личности в девиз возведена государственная дрессура человека массы", - говорил в те давние дни отец Яака.
Андреас и Таавет говорили о Яаке и его отце, умершем после войны от уремии, Таавет хотел было уже поставить точку, заявив, что если Яак избрал для своего дальнейшего продвижения науку, то и в добрый час, В конце концов, один черт, кто там что выбирает, главное -достичь вершины. У человека должен быть какой-то дальний прицел, иначе остается без цели в жизни, не будет отличаться от муравья, а муравьиной суетней не довольствуется ни одно мыслящее существо. "Метишь в министры или... в премьеры?" - по-свойски пошутил Андреас. "В министры по крайней мере", ответил браво Таавет, на что Андреас с издевкой спросил, уж не ради ли карьеры он вступил в партию. Таавет пожал плечами: "У печей, которые складывал твой отец, была отличная тяга, и грели они тоже хорошо, в своей области он достиг вершины. Я..." Андреас не дал ему закончить, он уловил в словах Таавета фальшь и вспылил. "Мой отец, по-твоему, не поднялся выше муравьиного огляда? - резко хлестнул он. - Смыслом жизни у моего отца был труд, он был его широтой и узостью, а твоя цель и впрямь, кажется, в основном состоит в восхождении, в том, чтобы взбежать по служебной лестнице". - "Я работаю с полной отдачей и не отличаюсь в этом ни от какого другого мастера в своей области. На моем поприще тому, кто справляется с делом, поручают все более сложные задания, выдвигают, ставят на более высокую должность, - и все это ты именуешь карьеризмом. Между прочим, пропагандист благородный, который еще во время войны был комсоргом и просвещал своих боевых товарищей, разве ты не говорил им, что каждый солдат должен ощущать, что он носит в своем вещмешке маршальский жезл?"
Яак вернулся с бутылкой спирта, развел его покрепче, и они до утра проспорили о карьеризме, конформизме и назначении человека в этом мире, по ходу спора Таавет и выпалил Андреасу:
- Ты идеалист.
Не иначе как рассчитался за "карьеризм". Видимо, Таавета задели за живое его слова; наверное, и он бы, Андреас, оскорбился, если бы кто-нибудь дал понять ему, что он вступил в партию ради карьеры,
- Для Андреаса "идеалист" - бранное слово, а я снимаю шапку перед идеализмом и идеалистами, - засмеялся Яак. - Без идеалов мы остались бы лишь рабами своего желудка, прожигателями жизни, чванами, сытая, праздная жизнь стала бы нашей высшей самоцелью. Извините, опора нового общества, но, будь на то моя воля, я бы немедля снял с повестки дня лозунг догнать Америку, Культура производства и производительность труда там на зависть высокие, но все остальное не заслуживает подражания. В оценке человека и в критериях жизни янки порочны уже в своей основе. Думающие активно американцы называют свою страну обществом потребления, говорят о том, что люди становятся рабами вещей, а их духовные интересы и моральные Ценности начинают хиреть. Лозунг догнать Америку ослепляет нас. Что же касается Андреаса, то никакой он не идеалист, а человек с* идеалами. Мой старик сказал бы, что у Андреаса есть духовность.
