Помполит, друг капитана и вечный его противник ко шахматной части, проходя поблизости, остановился перед Ягничем, пораженный:
- Вы? С воскрешением вас, Гурьевич! Вот это я понимаю: только заштопали человека - он уже и на коне!..
Вчера под ножом, сегодня на ногах!.. Поздравляю вас, Гурьевич! Вижу, мы с вами еще походим по морям, так ведь?
- Походим.
- Если не очень быстро да не по крутой волне, верно? - сам себе улыбнулся помполит и снова стал серьезным.- Скорость судов увеличивается, а планета, Гурьевич, явно уменьшается... Маленькой уже стала, как та Эллада.
- Что это такое?
- Была когда-то такая, на месте теперешних греков.
Лоскутик, область по современным нашим масштабам, а скольких освещала! Крошечной, видимо, чувствовала себя среди неоткрытых земель и океанов. Неисследованные материки были бесконечны, населены фантастическими чудовищами, амазонками и кентаврами, гюлузверями-полулюдьми - такими их видела эллинская фантазия со своего пятачка... И пожалуй, вот такой же маленькой, как Эллада, предстает теперь наша планета, если брать ее сравнении со вселенной, с ее космическими просторачи - Взгляд помполита уже был обращен вверх, выше мачт.- Знать бы, есть ли, кроме нас, там другие живые, хоть в чем-то подобные нам... А вдруг нет? А вдруг, Гурьевич, мы одни? Одни-одинешеньки? Вот что должно было бы заставить нас стать подружнее, меньше распри разводить да больше беречь все что тут ни есть - каждую росинку, каждую былинку беречь па миллионы лот вперед...
- Золотые слова,- согласился Ягнич.
Под конец помполит еще раз подбодрил мастера: погуляем еще, походим, дескать, с вами по голубым дорогам планеты...
- Сбросить бы малость лет,- невольно вырвалось у Ягнича.- А то вроде я тут перестарок среди вас, молодых...
- Это как раз то, что нам нужно: сплав мудрости и молодости.
Утешил, спасибо и на том.
И снова Ягнич один. Сидит, прислушивается к чемуто - то ли к упругому звону парусов вверху, то ли к себе, то ли к звукам, доносящимся откуда-то снизу. Кого-то ищут, кого-то потеряли...
Выскочил ошалело на палубу врач, очки сердито сверкнули:
- Где же этот беглец? Почему я должен ловить его?
Умолкла гитара. Сдержанным голосом откликнулась курсантская вежливость:
- Готовы ловить, но кого?
- Ягнича!
- А что с ним?
- Сбежал!
Раздался дружный смех курсантов.
- Не далеко ушел... Вон он на канатах сидит... Насупился, как Тарас в ссылке!..
Врач бросился к беглецу:
- Как не стыдно? Самовольно оставить лазарет! Еще швы не сняты! Капитану доложу!
Молчит Ягнич, не реагирует. Как каменный сидит.
А тот снова про швы: разойдутся, кто будет отвечать?
И тоном приказа:
- Извольте на место! И - немедленно!
- Только без крика,- лишь теперь буркнул негромко Ягнич.- Молоды вы еще па меня кричать.
- А швы...
- Да к мягкому месту мне твои швы!
Палуба дрожала от хохота.
- А если разойдутся?
- Что жо это за швы, если могут расползтись?..
Накладывай такие, чтобы нс расходились.
Стычка закончилась вмешательством капитана: явился попросил нe упорствовать. Забрали Ягпича, увели вниз, уложили.
И до самого порта никто уже не видел его на палубе, будто его там, где-то внизу, приковали цепями.
Носили туда ему хлопцы из камбуза еду. Он и раньше много ел. Всласть потрудившись в мастерской, он и за миской борща нс ленился: съест полную порцию - иногда просит еще и добавки. А тут ему, как малому дитяти, кашки манной. Как-то заказал принести борща и стручок красного перца - врача от этого аж передернуло:
- Какой там, к лешему, перец! Диета строжайшая!..
Не разрешаете перца, то хоть взвара из сухофруктов принесите три порции. И чтоб с абрикосами да с черными грушами. Почему-то Ягнич был уверен, что, как и перец, абрикосы, а еще больше сморщенные черные груши дули - дают человеку силу и долголетие.
Ему хотелось долголетия.
На врача сердился постоянно. Никак не хотел признавать в нем своего спасителя. Думает, коль с дипломом, так уж и бога за бороду схватил! А сам то и дело за щеку хватается: "Ох, крутит!" - зубы у него болят. Тоже мне врач, собственный зуб угомонить не может. В отношении этого Ягнич имел полнейшее преимущество: ни разу в жизни от зуба не скулил. И передние и коренные - все свои, фабричных нет. И зрение пока что не изменяет, нитку в ушко протягивает без ваших очков...
Однажды ночью долго не мог заснуть, лежал с открытыми глазами в темноте, слышал через отворенный иллюминатор разговор - судачили в проходе какие-то неугомонные. Узнал голос врача; с ним был еще кто-то, кажется, один из преподавателей мореходских, которые посменно тоже ходят в рейсы, чтобы обучать курсантов во время практики. Так и есть, это тот, из училища, говорун с бычьей шеей, с волосатыми руками штангиста. Привычку имеет всех на судне поучать и сует свой нос куда и нс следует,- однажды Ягнич выставил, просто выгнал его из своей мастерской, чтобы света не застил, а то ведь торчит как истукан, а у Ягнича была как раз неотложная с парусами пабота. Преподаватели, в общем-то, люди образованные, знающие, а что касается этого, то Ягнич до сих пор не может толком понять, каким наукам обучает он курсантов,- ведь ни в парусном деле, ни в судовождении ничего не смыслит. Говорят, будто он философ - только этого зелья "Ориону" еще не хватало!.. Днем выспится, а ночью язык чешет. Вот стали, бубнят и бубнят, на целую ночь, поди, затеяли дискуссию.
Ягнич подтянулся на койке, прильнул ухом к иллюминатору и притаился удивленный: речь шла как раз о его, Ягнича, особе.
- До чего терпеливый человек, этот Ягнич,- слышался размеренный голос врача,- впервые встречаю такого: кремень человек.
- А может, просто притупление чувства боли? (Это уже философ.)
"Вот болтун, пустобрех!" - мысленно отметил про себя Ягнич.
- Думаю, что нет. Просто из тех натур, которые умеют, если нужно, намертво стиснуть зубы.
- Не завидую ему. Когда смотрю, как он копается в своей мастерской, невольно появляется мысль: вот он, последний... могиканин парусов, человек-анахронизм. Человек эпохи, которая отошла и которой никогда больше не будет.
- Не поспешно ли такое заключение? Ведь история знает немало случаев: то, что казалось обречено, вдруг обретает новое цветение. Может, еще увидим паруса на современных лайнерах, на супертанкерах новейших конструкции...
- Не будет и танкеров.
- А что же будет?
- Не знаю, что будет, а знаю, чего не будет.
- Мудрено сказано... закручено морским узлом.
- Забудем и про узлы. И нро всех этих ваших узловязов...
- Почитаемая профессия, редкостная...
- А по сути - примитивная...
"А ты, болтун,- хотелось крикнуть Ягничу,- своими руками завязал в жизни хоть один стоящий узел? - В нем все бунтовало,- Только длинным языком пустые свои вяжешь узлы".
- Мне кажется, вы предвзяты в своих суждениях, слышался настойчивый голос врача.- Считаете вот, что.
последний... Во-первых, вряд ли последний. И если даже!
согласиться с мыслью, что парусный флот доживает свое век, то и тогда нужно же отдать должное этому мастеру и трудяге. Посмотрите, как он, этот Ягнич, предан своему делу, как влюблен в него, с каким артистизмом владеет он своим редким ремеслом! В нем он нашел призвание. Оторвите его от иглы, от парусины - и уже Ягнича нет.
- Что показала операция? Износился, поди, совсем?
- Представьте, что нет. Ткани эластичные, как у юноши.
- Не может такого быть.
- Но ведь я же оперировал... Говорю вам - как у юноши.
- Странно. А вы его не перепутали с кем-нибудь из этих подобранных в море греков?
- Не остроумно.
- Ладно, пусть, "как у юноши". И тем не'менее весь он в прошлом. Иначе говоря - питекантроп. Человек-анахронизм.
- Я бы сказал иначе: узловяз жизни перед нами. Поэт парусов... Первый их зодчий, бессловесный их певец.
Слышать о себе подобное из у"яг врача для Ягнича было полнейшей неожиданностью. "Коновал", придира, а, оказывается, человек с понятием. Тот пустобрех пророчествует одно, а этот... Ну да время покажет, чье будет сверху.
Когда ночные говоруны ушли наконец, Ягнич вздохнул облегченно: не умрет теперь, не истлеют его внутренности.
Надо же такое услышать: "как у юноши"! С совершенно неожиданной стороны приспела к нему поддержка. Хотелось бы только знать, что это за слова: "питекантроп"
и "анахронизм". Надо будет расспросить кого-нибудь из курсантов.
Скоро-скоро уже должен быть порт. Всех будут встречать, только Ягнича никто не встретит, разве лишь подмигнет ему каменный, знакомый еще с молодости маяк, что высокой башней белеет на островке у входа в гавань.
Есть в порту у Ягнича друг-механик, но вряд ли он выйдет к причалу часто хворает. Еще с Огненных рейсов подружились они, механик - мурманский родом, сам Ягнич и подбил его перекочевать на юг. "До каких пор тебе там мерзнуть, Николай, глотать холодные туманы?" А он возьми да и откликнись, моряки, они ведь народ на подъем легкий,- прибыл, обосновался неподалеку от порта, в поселке на улочке Арктической. Уютно там, веранды утопают в виноградниках, металлические ворота аккуратно окрашены повсюду садики, цветнички, а на воротах у кого что:
