разум.
На высокой горе, откуда открывается такой вид, находился Александр. На плече у него сидел пернатый друг, чьи крылья разводились в стороны, а взор сквозил искрой призрения. Презренческий огонёк вспыхивает в моменты лицезрения силы, стихия которой лежит лишь в порабощении, коя бушует и проявляется в полной мере пред глазами ещё непреклонного существа. Арг томно смотрел в густую серую массу: она медленно заслоняла яркие песчинки, контрастные нити и монотонные квадратики, пожирая краску и принуждая их бледнеть. Облака расстилались пушистым, изредка изорванным ковром, где из прорезов торчали острые верхушки скал.
Александр посадил его лапами на палец и резко устремил рукой вверх. Через мгновение пернатый исчез.
Наш герой простоял на склоне горы два с половиной часа, пытаясь разглядеть маленькое чёрное пятнышко средь небесно-дымчатой глади. Своего верного друга он так и не увидел. Лишь темный горизонт кишел роем белых точек, и в голове пролетели недавно прочитанные строки:
«Слезы. Кровь народов. История любви.
Смена поколений. Частичка потерянной души.
Страдание. Горесть. Погибшие мечты.
Смотри вверх, на небо.
Что же видишь ты?»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Холлуорд писал с увлечением, как всегда, чудесными, смелыми мазками, с тем подлинным изяществом и утонченностью, которые – в искусстве по крайней мере – всегда являются признаком мощного таланта.
Уайльд, «Портрет Дориана Грея»
Остаток дня был невыносимым. Вернувшись домой, Александр в полной мере осознал потерю. Иной раз и сладостная обыденность обстановки, о которой я некогда говорил, может нести недобрую службу: вот лежит какая-то, с виду простая вещица, а пригладишься – уже частичка воспоминаний. Наш герой смотрел на стул, а видел Арга, кой сидел на его спинке пару часов назад. Или же кровать, пусть и не прямым, однако косвенным образом, так или иначе, напускала на него грустные впечатления, ибо засыпал он здесь некогда счастливым после прогулки с другом. А сейчас у него недоставало куска сердца, который так безжалостно вырвали последние события.
Подобное происходит, когда теряешь того, к кому сильно привязался. И в этом случае развитая чувствительность у человека служит грузным предметом, тянущим его в пропасть страданий – туда, где время не заглушает тоски о потерянном друге. Если время, как это принято говорить, и лечит, то, наверняка, только бездушных.
Постепенно переживания завладели Александром. Его организм испытывал что-то неладное: всё тело тряслось, голова раскалывалась пополам, а глазам мерещились ужасные видения. Мучительный бред окутал его разум. Он впал в мрачное помешательство.
Дрожащая рука Александра каким-то непроизвольным образом потянулась к кисти и, еле взяв её, принялась, как ни в чём не бывало, изображать вырастающие перед нашим героем сцены. Он срисовывал только то, что видел.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Картина первая
Изобразив обширное помещение, Александр усеивает пол монотонной серой плиткой. Некоторых из них пронзает трещина. На темных стенах, недавно окрашенных в глубокий синий, слегка чернеют прогалины бетона; также, присмотревшись, можно заметить на них неровности: выпуклые поверхности собирают больше света, который и заставляет их предательски отсвечиваться.
Помещение тускло освещено. Потолок и отдаленные угловые участки вовсе охвачены мраком. Единственная лампа, подвешенная на две толстые проволоки, схожая с длинной коробкой, находится чуть выше человеческого роста. Эта железная махина изредка, резкими порывами напоминает о покидающих её силах. Она выплескивает последнюю энергию в отрывистые мерцания света. Здесь, возле неё замирает пара кружащихся ночных мотыльков.
Зал уставлен металлическо-блестящими столами. Лишь один покрыт белоснежной простыней, под которой скрывается тело человека.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Потом я смыл с нее кровь. Я одеревенел. Я причесал ее. Она остывала. Я перенес ее в мою постель и накрыл одеялами. Я сидел возле нее и не мог ни о чем думать. Я сидел на стуле и смотрел на нее. Вошла собака и села рядом со мной. Я видел, как изменялось лицо Пат. Я не мог ничего делать. Только сидеть вот так опустошенно и глядеть на нее. Потом наступило утро, и ее уже не было.
Ремарк, «Три товарища»
Что же случилось с птицей? – подозреваю, что этот вопрос скрытно зреет у тебя на уме.
Когда темнота, просочившись сквозь облака, спустилась вниз и наполнила собою улицы, Арг ощутил прилив новых сил. Он летал по широким просторам мира, следуя по сияющим пятам за ночным светилом. Снизу тянулись озера, поля и города. Но сейчас, когда мы обратили на него внимание, он, разрезая воздух острым клювом, падал вниз. Наш пристальный взор как будто ослабил могучие крылья птицы.
На его глазах во мраке молчаливой ночи крошечная тусклая точка медленно расщеплялась в дробь разбросанных огней. Огоньки постепенно соединялись между собой красочными нитями, что походило на разноцветную паутину. Нити её приближались к Аргу и, увеличиваясь в размерах, превращались в жёлтые извилистые впадины, которые, в свою очередь, стали уже отчётливыми улицами. Проспекты сверкали благодаря ярким головам на фоне тёмных, крутящихся вокруг колоритных витрин, экранов и машин.
Приблизительно на такой высоте, буквально за несколько секунд до, как казалось, неизбежного падения, Арг расправил крылья и впустил в воздух свои острые кончики перьев, раздирая плоть воздушной массы. Поравнявшись на уровне домов с вывесками и плакатами, взор его упал на приоткрытое окно, которое обливалось лунным светом. Залетев внутрь, птица села на подоконник.
За белоснежно-прозрачной шторкой, в тени комнаты находилась девушка. Свет то падал, то вновь убегал с её юного, отличающейся неизъяснимой красотой лица. В честь вознесения неземного обаяния она была награждена пышной темной короной волос, которая украсила голову, так же, как делает это растекающееся розовое солнце на лоне девственной природы. Её роскошные локоны свисали с такой прелестной небрежностью, что казалось, будто закругленные кончики так и ласкались о грустное, оттого более очаровательное личико. Хрупкий стан девушки поражал изящностью линий и походил больше на нежное перышко, которое все чаще и чаще колыхалось под усиленным дыханием.
Это божественное создание сидело за столом и окаменевшей рукой пыталось что-то написать; но, не осилив это, она опустила свою тяжелейшую голову на руки, словно не в состоянии её больше держать. Из груди донёсся чуть слышный, пронизанный дрожью вздох. О дубовый стол разбилась капля.
Она вздрогнула, когда в тени комнаты показался человек. Сердце её сильно застучало, да так, что биение его почувствовали даже стены, отчего и они, уловив миг душевных переживаний, принялись пульсировать в такт. Вошедшая фигура незамедлительно направилась к девушке, снимая по пути чёрную шляпу. Тёплый лунный свет озарил худой бледный профиль; не оживись же он тотчас, можно бы было смело думать, что это профиль бездыханного человека. Как иначе объяснить отсутствие эмоций, застывший мученический взгляд и прямые, с опущенными уголками, едва цветные губы на молодом лице? Однако стоило лишь увидеть возлюбленную, и лицо его сразу же наполнилось живой силой, как у человека, вдохнувшего глоток свежего
