он совершенно серьёзно считал единственным ныне здравствующим богом.
По его мнению, человеку, прежде чем открыть в себе божество, необходимо было пройти через стадию чудовища. Эту стадию он сам уже многократно проходил – и в одиночестве, и в компании. Поэтому напивались и обкуривались у него старательно, до очумения. Кое-кто из его последователей довёл себя до белой горячки, а были и умершие от запоя.
Чем больше пьянели его гости, тем в большее возбуждение приходили. Временами начинались оргии: с ползанием на четвереньках, животным воем и раздеваниями. Воянинов утверждал, что скотство позволяет присутствующим подготовиться к восприятию потустороннего. Это было отчасти правдой: вояниновский кружок опекали, причём не только из Ура, а и из более низких слоёв, где Воянинова считали полезным растлителем талантов и откуда за его экспериментами внимательно наблюдали. Время от времени собравшимся подкидывали что-нибудь сверхъестественное, например заставляли дрожать мебель, или демонстрировали привидение. После таких случаев самомнение вояниновцев ещё больше раздувалось.
Лель не любил напиваться и испытывал инстинктивное отвращение к оргиям. Именно поэтому у него никогда не было шансов по-настоящему сблизиться с Вояниновым. А теперь, после строгой школы, которую Лель прошёл у Демидина, ему и вовсе не хотелось сюда возвращаться.
Но его муза потребовала, чтобы он пришёл, и он, естественно, подчинился. Для того чтобы иметь повод не засиживаться допоздна, он решил прийти не один, а с кем-нибудь посторонним.
Лель пригласил Иру, и, к его облегчению, она охотно согласилась. Она, конечно, много слышала о Воянинове и была рада посмотреть на великого человека.
Ира и Лель приехали около восьми вечера. Небольшие комнаты были набиты курящим, галдящим, пьющим, поющим и кашляющим народом.
Ира с минуту тёрла глаза из-за табачного дыма, но в конце концов привыкла и начала осматриваться. Никто не обращал на них внимания. Все стулья были заняты, и они встали у стены.
Воянинов сидел за столом в расстегнутой рубахе, задумчиво покручивая стоящий перед ним стакан с водкой.
– Говорят, он знает все европейские языки, – сказала Ира, с интересом вглядываясь в Воянинова. – Наверное, он самый умный человек в Москве.
Большинство из присутствующих были Лелю знакомы, но кое-кого он видел впервые. Он заметил на себе взгляд хрупкого молодого человека с необычно светлыми ресницами.
– Кто это? – спросила Ира. – Он посмотрел на нас так, как будто нас знает.
Лель пожал плечами, но сразу же забыл о молодом человеке, потому что одна из вояниновских гурий стала читать вслух что-то о Многожёне Шавкатовиче.
– Что есть Многожён Шавкатович? – говорила она с надрывом. – Это почва, в которой зреют колосья войны. Это мёртвые женщины, рождающие зубастых младенцев! Это улыбка Гагарина, брошенная, подобно перчатке, к звёздам. Это святая борьба против всего половинчатого. Это ненависть к скуке. Многожён Шавкатович – великий дирижабль нашей победы. Он – волчья песнь нового мира. Снова и снова мы обязаны спрашивать себя, что такое Многожён Шавкатович!
Воянинов, допивший к тому времени свою водку, встрепенулся.
– Кто из вас знает, что такое вода? – спросил он.
Девушка почтительно замолчала.
Воянинов потянулся к бутылке с водой, отхлебнул из горлышка и почмокал.
– Она только кажется безвкусной, объединяя при этом два атома водорода и один кислорода – три атома, словно три заговорщика, три пьяницы или убийцы. Кислород – это огонь, в его вкусе присутствует дыхание самого Гелиоса. Вкус водорода – сила грозы и молнии Зевса. Оба этих бога: Зевс и Гелиос – сражаются на кончике моего языка за право воздействия на мои вкусовые клетки.
– И за мои? – спросил Воянинова один из подвыпивших гостей.
– Я в этом сомневаюсь, – усмехаясь, ответил ему Воянинов. – Кто следующий читать?
Следующим был полуюноша – большевик, фашист и старовер.
«Я видел проносящегося над нами Многожёна Шавкатовича. Он летел стремительно, окутанный в перламутровое облако. Этот туманный, похожий на олимпийского медвежонка Многожён Шавкатович навсегда останется в моей памяти.
Некоторые думают, что он был порождён Евразией, но он был создан прежде неё, раньше, чем появились динозавры, раньше, чем морские черви выползли на клокочущие океанские берега. Многожён Шавкатович уже тогда – был, и уже тогда чёрным вулканическим пеплом на золотом солнечном диске было выведено его имя.
Наш народ всегда верил в него и всегда будет в него верить. Иконописец напишет его икону, поэт посвятит ему оду, зачинающий борозду пахарь оботрёт пот со лба и помянет святого Многожёна, а коричневый от солнца кочевник принесёт ему в жертву жирного барана.
Многожён Шавкатович был дарован человечеству Богом. Он был всегда, но явил себя миру недавно, когда страшные яды хлынули из-под земли. Открылись копившие злобу пещеры. Колдовское варево затопило Америку и стареющую Европу. Но святая ангельская длань обмакнула Многожёна Шавкатовича в лазурное небо Москвы и метнула его, словно баллистическую ракету, в кристаллическое сердце нью-йоркского змия».
Присутствующие похлопали, а Воянинов сказал одобрительно:
– Мило.
Кто-то спел под гитару балладу о чёрной розе, роняющей лепестки в бокал, наполненный кровью пленной царевны. Этот бокал будто бы осушает былинный богатырь Многожён Шавкатович. Кровь даёт ему прозорливость, и на другом берегу океана он прозревает сияющий кристалл, влекущий его к подвигу.
На этом месте Воянинов снова встрепенулся и предложил гостям перемешать кровь, чтобы её распить.
Собравшиеся принялись разыскивать бритву, но не нашли и решили воспользоваться кухонным ножом. Кровь собирали в кружку, причём первым надрезал себе руку сам Воянинов.
Лель с Ирой от участия в процедуре уклонились. Лелю всё это казалось неприятной дурью, а Ира смотрела на происходящее с испугом.
Приближался очередной бедлам, и Лель начал подумывать, не пора ли им улизнуть, когда произошло главное событие того вечера.
Собравшиеся только что допили кровь и обсуждали свои ощущения, как вдруг вояниновская девушка протянула руки к потолку и застонала.
– У неё начинается видение! – воскликнул кто-то.
– Сюда идёт богиня! – закричала девушка.
Воянинов хотел что-то сказать по этому поводу, но не успел.
Посреди комнаты появилось мерцающее изображение Наины Генриховны. Её лицо, шея и плечи были видны совершенно ясно, а ниже изображение размывалось, искрилось и становилось совершенно прозрачным. Казалось, она воплощается из фонтана мерцающего света.
Раздался вздох изумления.
– Где ты? – позвала Наина Генриховна.
У Леля забилось сердце от звуков этого голоса. Его муза позволила ему себя увидеть.
Наина Генриховна была похожа на Царевну-Лебедь, Марью Моревну, Нецелованную Царевну.
– Я здесь, – сказал Лель, опускаясь на одно колено.
– Мальчик, – громко сказал Воянинов, ухмыляясь перепачканными губами. – Эта дама явилась на запах моей крови.
Наина Генриховна удивлённо подняла брови.
– Помолчи, – бросила она Воянинову.
Она снова обернулась к Лелю, но оскорблённый невниманием Воянинов
