ли он принять настоя для лучшего пищеварения, Мермоз громко хохочет и так хлопает того по спине, что у бедняги чуть не отваливаются аккуратные усики. И заказывает две порции «натильяс» и четыре кофе.
Его давний приятель, еще по Сирии, Макс Делти, излечившись от своих недугов и избавившись от своей зависимости от эфира, приходит повидаться с ним об руку с невестой, на лицо которой обильно нанесен макияж, а на платье – блестки. Девушка привела с собой подругу – девушку с очень живыми глазами, замаскированными тушью для ресниц, и кокетством, разлитым по коже. Зовут ее Сильвина, и, в общем-то, она умеет с легкостью удовлетворить любого мужчину, но в ту ночь ей предстоит открыть для себя новые измерения чувственности, и нечто, что до тех пор пребывало в ней в замороженном состоянии, начинает шевелиться внутри нее.
Когда Мермоз, глядя в потолок, курит с Сильвиной, прикорнувшей на его груди, он чувствует, что пришел в равновесие. И воспоминание о Жильберте нисколько не омрачает этого момента, а напротив – его дополняет. Для него это совершенно разные сферы. Каждая женщина для него – отдельный мир. Случалось ему и четырех подружек сразу иметь. В соответствии с его правилами каждую из них он глубоко уважал, каждой отдавал себя целиком, каждую любил всеми силами своей души. Другое дело, что по разным дням.
Девушку он оставляет мирно спать. А сам садится на поезд, еще до рассвета отправляющийся в Перпиньян, чтобы как можно раньше оказаться на озере Бер и начать подготовку к перелету в Америку. Он и так слишком много времени потерял. И сам себе назначает дату вылета: 15 мая – что бы ни случилось, при какой угодно погоде, без дальнейших промедлений.
Его машина, «Лате 28», гораздо больше, чем «Лате 25». У этого самолета уже закрытая, рассчитанная на трех членов экипажа кабина и мощный мотор в шестьсот пятьдесят лошадиных сил. Тот «Лате», которым ему предстоит управлять, снабжен поплавками, что и делает его гидропланом. С первого взгляда этот самолет, окрещенный им как «Граф Де-ла-Волькс», кажется Мермозу неуклюжей птицей – такое впечатление создает пара поплавков, висящих под крыльями, как костыли, однако в этой машине сведены воедино все самые передовые достижения французской аэронавтики.
Военный летчик ведет его к причалу, где самолет покачивается на волнах.
– Это не очень легкий в обращении аппарат, месье Мермоз.
– Тем лучше. Так я смогу приручить его на свой манер.
Глава 53. Буэнос-Айрес, 1930 год
Тони познакомился с Бенжамином Кремьё в Париже, на заседании «Нового французского обозрения», главного литературного журнала современности. Он запомнился: прямой пробор на голове и взъерошенная борода, как у ассирийца. Мероприятие проходило прямо в издательстве журнала, помещении, заваленном рукописями и стопками бумаги, на улице Сен-Лазар, где в роли хозяина выступал Андре Жид, хотя на самом деле всем командовал Гастон Галлимар, издатель со вкусом столь же отточенным, как и свойственная ему предпринимательская сноровка.
На борту парохода, совершающего рейс из Франции в Буэнос-Айрес, Кремьё познакомился с необыкновенной женщиной, вдовой журналиста, писателя и политика из Гватемалы Энрике Гомеса Каррильо. Она сама уроженка Сальвадора по имени Консуэло Сунсин. Это женщина с веселой непринужденностью в общении и вместе с тем взглядом беззащитным, с неуемной энергией в тельце воробушка, склонностью к поведению капризному, но и доверчивому, находящаяся в постоянном напряжении, как вечная девочка-шалунья, которой через каждые пять минут требуется новая игрушка.
Кремьё прибывает в Аргентину в качестве президента «ПЕН-Клуба», и чуть ли не первое, что он делает по приезде, – находит Консуэло и приглашает ее на коктейль, организованный «Ассоциацией любителей искусства».
Под давлением любезной настойчивости Кремьё Консуэло Сунсин принимает приглашение, но в этом огромном зале с массивными хрустальными люстрами она едва ли кого-то знает. Ей кажется, что на дамах здесь слишком много ювелирных украшений, а джентльмены избыточно помпезны. То тут, то там слышны разговоры о напряженной политической ситуации в стране. Она здесь не более пяти минут, но ей уже скучно. К счастью, у нее назначена встреча за чашкой кофе с испанским пианистом, приехавшим в Буэнос-Айрес с концертами. Рикардо Виньес имел обыкновение появляться на вечерах, которые устраивал ее муж вместе с Мануэлем де Фалья и Дебюсси, когда все они оказывались в Париже. Так что она принимает решение с Кремьё не прощаться, а то как бы ему не удалось задержать ее в этом мавзолее, и тихонько идет в гардероб – забрать пальто и исчезнуть.
Но в дверях она сталкивается с препятствием: перед ней неуклюжий мужчина-великан, и он едва не сбивает ее с ног. И она визжит – как кошка, которой отдавили хвост.
Мужчина немного наклоняется, чтобы глаза его оказались на уровне ее глаз.
– Прошу меня извинить! Пожалуйста, вы должны меня простить!
– Ничего страшного, я просто испугалась.
Он оценивающе смотрит на нее своими выпуклыми глазами.
– Вы не можете сейчас уйти!
На лице Консуэло появляется изумление.
– Это почему я не могу уйти?
– Потому что теперь пришел я!
И он произносит это с таким нетерпеливым ожиданием, что выглядит в ее глазах школьником, услышавшим звонок на перемену. Она пренебрежительно машет рукой, но он не сдвигается ни на сантиметр, не давая ей выйти.
– Извините, но меня ждут друзья.
– Останьтесь еще на несколько минут.
В эту секунду появляется Кремьё.
– Как хорошо, что вы встретились, сеньора Сунсин! Я как раз собирался вас друг другу представить.
– Но, Кремьё, кто этот господин?
– Прошу прощения, я ведь даже
