Клиффорд дрожал с головы до ног. Возбужденное состояние, в котором у него появлялось столько мыслей и фантазий и в котором он говорил просто из необходимости дать выход кипящему пару идей, полностью миновало. Возбуждение придавало ему живость и энергию. Но все прошло, и с этого момента он обессилел.
– Теперь ты веди меня, Хепизба! – пробормотал он устало. – Делай со мной что хочешь!
Она опустилась на колени и молитвенно протянула руки к небу. Мрачная серая громада туч скрывала небеса, но то было не время проявлять неверие и не место сомневаться в том, есть ли над ними небо и есть ли на небе Всемогущий Отец!
– О Господи, – выдохнула бедная изможденная Хепизба и замолчала на миг, подбирая правильные слова. – О Господи, Отец наш, разве мы не дети твои? Смилуйся над нами!
Судья Пинчеон, пока его родственники бежали прочь с подозрительной поспешностью, все еще сидел в старой приемной, приглядывая за домом, как надлежит родственнику в отсутствие постоянных обитателей. Наша история, заблудившаяся, как сова в дневном свете, должна вернуться опять в свое сумрачное дупло.
Судья так и не переменил своего положения. Он не вытянул руку или ногу, не отвел взгляда ни на дюйм от дальнего угла комнаты – с тех самых пор, как шаги Хепизбы и Клиффорда прошуршали по коридору, а внешняя дверь осторожно закрылась за ними со стороны улицы. В левой руке он держал часы, но сжимал их так, что разглядеть циферблат было невозможно. Как глубока его задумчивость! Или, если предположить, что он уснул, как по-детски чиста его совесть, как неподвижна его грудь! И сон его столь спокоен, что его не тревожат ни дрожь, ни бормотание, ни храп, ни неровное дыхание! Нужно затаить свое, дабы убедиться, что он вообще дышит. Можно услышать тиканье его часов, но не дыхание. Без сомнения, это освежающий сон! И все же судья не может спать. Его глаза открыты! Старый политик, каким он является, никогда не засыпает с открытыми глазами, чтобы какой-нибудь враг или недоброжелатель, застав его в беспомощном состоянии, не заглянул в эти окна сознания и не сделал странных открытий среди воспоминаний, проектов, надежд, слабостей и сильных сторон, которые до этого хранились втайне от всех. Осторожный человек, как гласит поговорка, спит вполглаза. И в этом его мудрость. Но не с двумя открытыми глазами, поскольку это безрассудство! Нет, нет! Судья Пинчеон не может спать.
Однако странно, что джентльмен, столь занятый делами – и известный к тому же своей пунктуальностью, – так медлит в старом особняке, который никогда не любил посещать. Дубовое кресло наверняка зачаровало его своей вместительностью. Оно было просторным и, хотя и старым, но вполне удобным, поскольку дородный судья мог разместиться в нем с комфортом. Человек и более плотного сложения мог свободно расположиться на сиденье. Его предок, чей портрет сейчас висел на стене, обладал чисто английским плотным телосложением, но даже его живот не возвышался над подлокотниками, а широкий таз не полностью занимал сиденье. Но были кресла гораздо лучше – из красного дерева, черного ореха, палисандра, с новыми сиденьями и узорчатыми подушками, изогнутыми спинками, в которых можно с удобством раскинуться без риска чрезмерно расслабиться и уснуть, – и всеми этими креслами мог воспользоваться судья Пинчеон. Да! Существовало множество гостиных, в которых ему были бы рады. Матери семейства торопились бы встретить его, протягивая руки, юные дочери взбивали бы для него подушки и изо всех сил стремились бы обеспечить ему уют. Ведь судья был весьма состоятелен. К тому же он дорожил своими планами, как многие другие, и был куда веселее этих других; по крайней мере, утром, едва проснувшись, он планировал свои дела на день и оценивал вероятности на следующие пятнадцать лет. С его крепким здоровьем и возрастом, который едва ли ослабил его, пятнадцать или двадцать – а то и двадцать пять лет! – были в его полном распоряжении. Двадцать пять лет комфортной жизни в своих поместьях в городе и за ним, владея и распоряжаясь железной дорогой, банком, долей акций в страховых конторах и государственных предприятиях – иными словами, своим богатством и всеми своими вложениями, которые он уже сделал или еще планировал, наслаждаясь почетом и властью, которая еще только ждала его впереди! Это хорошо! Это замечательно! И этого достаточно!
И он все еще медлит в старом кресле! Если у судьи появилось немного свободного времени, почему он не посетил страховую контору, как часто делал это раньше, и не уселся там в набивном кожаном кресле, прислушиваясь к сегодняшним сплетням и то и дело роняя тщательно продуманные намеки, которые наверняка станут слухами завтрашнего дня? Почему не посетил собрание директоров, на котором собирался председательствовать? Встреча наверняка уже началась в час, указанный на карточке, которая должна лежать в правом кармане его жилета. Пусть же идет туда, пусть потрясет эти денежные мешки! Хватит ему отдыхать в старом кресле!
Этот день был расписан по минутам. Вначале разговор с Клиффордом. Получаса, по мнению судьи, достаточно для этого, а то и меньше, но, – учитывая, что сначала придется иметь дело с Хепизбой, а эти женщины всегда болтают вдвое больше необходимого, – лучше отвести на разговор целых полчаса. Полчаса? Судья, уже прошло два часа, согласно вашему предельно точному хронометру! Взгляните на циферблат и увидите! Ах, но он не собирается ни склонять голову, ни поднимать руку, чтобы часы оказались в поле его зрения! Время, похоже, совершенно утратило для судьи всякое значение!
Неужели он забыл все прочие пункты своего плана? Закончив дела с Клиффордом, он собирался увидеться с брокером на Стэйт-стрит, который обещал обеспечить лучшие проценты для пары свободных тысяч, которые судья намеревался во что-то вложить. Но морщинистый ростовщик впустую путешествовал по железной дороге. Еще полтора часа спустя на соседней улице должен был состояться аукцион недвижимости, где выставлялась часть старой собственности Пинчеонов, изначально относившейся к саду Молов. Эта часть была отчуждена уже сорок лет, но судья приглядывал за ней и стремился вновь присоединить к небольшому участку вокруг Семи Шпилей; а теперь, по причине своей странной забывчивости, пропустил момент, когда молоток судьбы опустился, передавая древнее наследие в чужие руки. А возможно, аукцион отложили по причине плохой погоды. Если так, решит ли судья сделать свою ставку в ближайшее время?
Затем он собирался купить лошадь. Его любимый жеребец споткнулся этим самым утром по дороге в город, и его следовало немедленно заменить. Судья Пинчеон слишком высоко ценил свою шею, чтобы рисковать ею, разъезжая на спотыкающемся жеребце. По завершении перечисленных выше дел он мог посетить встречу благотворительного общества, название которого он позабыл, поскольку был членом многих подобных обществ, а потому это собрание можно было и не посещать без всякого вреда для своей репутации. Если останется время после всех этих срочных дел, стоило бы обновить могильный камень миссис Пинчеон, поскольку, по словам могильщика, мраморная плита рухнула и раскололась пополам. Судья Пинчеон считал покойную вполне достойной женщиной, несмотря на ее нервозность, частые слезы и глупое поведение; а потому, раз уж она своевременно покинула этот мир, он решил не скупиться на второе надгробие. Лучше уж два, чем ни одного! Затем он должен был заказать несколько фруктовых деревьев редкой породы, которые доставили бы в его загородные владения этой осенью. Конечно, покупайте их, судья Пинчеон, персики очень вкусны! После нужно было заняться более важным делом. Собрание его политической партии умоляло выдать сотню или две долларов, вдобавок к предыдущим его взносам, на ведение осенней кампании. Судья был патриотом, а судьба страны решалась на выборах в ноябре, к тому же, как станет ясно в дальнейшем, у него имелись свои интересы в этой большой игре. Он готов был сделать все, чего попросит общество, быть щедрым, превосходя все ожидания, и выписать чек на пятьсот долларов, а то и больше, если понадобится. Что затем? Дряхлая вдова, чей муж был давним другом судьи Пинчеона, в крайне трогательном письме сообщила о своей нищете. Она и ее красавица-дочь едва наскребали денег на хлеб. Судья почти решил навестить их сегодня – может быть, да, а может, и нет, в зависимости от наличия у него свободной минуты и мелкой банкноты.
Еще одно дело, на которое он, однако, не слишком рассчитывал (поскольку заботился о своем здоровье, но не тревожился о нем), – консультация с семейным врачом. О чем, Неба ради? Описать симптомы было довольно сложно. Легкое помутнение перед глазами и головокружение? Или неприятное сдавливание, ощущение удушья, бульканье и хрипы в грудном отделе, как сказал бы анатом? Или довольно сильное и болезненное сердцебиение, которое судья считал подтверждением того, что он вовсе не бессердечен? Не важно, что это было. Врач наверняка улыбнется подобным мелочам, а судья улыбнется в ответ, они встретятся взглядами и вместе рассмеются от всего сердца! Плевать на медицинские советы. Судье они никогда не понадобятся.
