"Ну, видно, каких только тут сплетен не ходит обо мне!" - подумал Вокульский, глядя на гору бумажек.
На улице, как ни мало занимала его толпа, он заметил, что привлекает к себе всеобщее внимание. Множество людей раскланивалось с ним; несколько раз какие-то совершенно незнакомые люди указывали на него чуть ли не пальцем; однако были и такие, которые с явным недоброжелательством отворачивались от него. Среди них он заметил двух старых знакомых еще по Иркутску, и это его неприятно задело.
- В чем тут дело? - пробормотал он. - Помешались они, что ли?
На следующий день он ответил Сузину, что предложение его принимает и в середине октября будет в Москве. А поздно вечером выехал к председательше, поместье которой находилось в нескольких верстах от недавно проложенной железной дороги.
На вокзале он убедился, что и здесь особа его производит впечатление. Сам начальник станции представился ему и велел отвести в его распоряжение отдельное купе, а старший кондуктор, провожая его к вагону, не преминул сказать, что это ему первому пришло в голову предложить пану Вокульскому удобное место, где можно и поспать, и поработать, и поговорить без помехи.
После долгого ожидания поезд наконец тронулся. Стояла уже глубокая ночь, безлунная, безоблачная и необычайно звездная. Открыв окно, Вокульский всматривался в созвездия. Ему вспомнились ночи в Сибири, где небо порой бывает почти черным и звезд на нем - как снежинок в метель, где Малая Медведица висит чуть не над самой головой, и Геркулес, Квадрат Пегаса и Близнецы светятся ниже, чем над нашим горизонтом.
"Разве знал бы астрономию я, гопферовский лакей, если бы не побывал там? - с горечью думал он. - И разве привелось бы мне услышать об открытиях Гейста, если бы Сузин насильно не вытащил меня в Париж?"
И очами души он увидел всю свою необычайную жизнь, как бы раздвоившуюся между Востоком и Западом. "Все, чему я научился, все, что я приобрел, все, что еще могу совершить, не на нашей земле родилось. Здесь встречал я лишь оскорбления, зависть или сомнительное признание, когда мне везло; но если бы удача изменила мне, меня растоптали бы те же самые ноги, которые сегодня расшаркиваются передо мной..."
"Уеду я отсюда, - повторял он про себя, - уеду! Разве только она меня удержит... И ни к чему мне даже это богатство, раз я не могу употребить его так, как мне более всего по душе. Разве это жизнь - коптить потолок в клубе, магазине и гостиных, где только преферанс может избавить от злословия и только злословие выручает от преферанса!.."
"Интересно, однако, - подумал он, успокоившись немного, - с какой целью председательша так многозначительно приглашает меня? А может быть, это панна Изабелла?.."
Его бросило в жар, и что-то словно оттаяло в его душе. Вспомнились ему отец и дядя, Кася Гопфер, которая так любила его, Жецкий, Леон, Шуман, князь и еще многие, многие другие, столько раз доказывавшие свое расположение к нему. Чего стоили бы все его знания и богатство, если бы ни одно человеческое сердце не питало к нему дружеских чуств? К чему все гениальные открытия Гейста, если их целью не было бы обеспечить торжество лучшей, облагороженной расы людей?
"И у нас есть поле для плодотворной работы, - говорил он себе. - И у нас найдутся люди, которых стоит выдвинуть и поддержать... Я уже слишком стар, чтобы делать мировые открытия, пусть занимаются этим Охоцкие... Я предпочитаю облегчать жизнь другим и самому быть счастливым..."
Он закрыл глаза, и ему почудилось, что перед ним стоит панна Изабелла: она устремила на него странный, только ей свойственный взгляд, одобряя мягкой улыбкой его намерения.
В дверь постучали, показался кондуктор.
- Барон Дальский спрашивает, можно ли ему к вам зайти? Он едет в этом же вагоне.
- Барон? - с удивлением переспросил Вокульский. - Пожалуйста, пусть зайдет.
Кондуктор вышел и задвинул дверь, а Вокульский тем временем вспомнил, что барон - компаньон Общества торговли с Востоком и один из немногочисленных теперь претендентов на руку панны Изабеллы.
"Чего ему от меня надо? - терялся в догадках Вокульский. - Может быть, и он едет к председательше, чтобы на свежем воздухе окончательно объясниться с панной Изабеллой? Если только его не опередил Старский..."
В коридоре вагона послышались шаги и голоса; дверь купе снова открылась, и кондуктор ввел весьма тщедушного господина с жиденькими седеющими усиками, еще более жалкой и еще более седой бородкой и почти совсем седой головой.
"Да он ли это? - подумал Вокульский. - Тот был жгучий брюнет".
- Ради бога, извините за беспокойство, - сказал барон, пошатываясь при каждом сотрясении вагона. - Ради бога... Я не смел бы мешать вашему одиночеству, если бы не некоторые обстоятельства... Скажите, не направляетесь ли вы к нашей почтеннейшей председательше, которая вот уже неделю дожидается вас?
- Вы угадали. Добрый вечер, барон, садитесь.
- Как приятно! - воскликнул барон. - Ведь и я туда же. Я уже два месяца там живу. То есть... собственно, не то что живу, а... наезжаю. Из своего имения, где ремонтируют мой дом, из Варшавы... Сейчас я из Вены, покупал там мебель. Но погостить там мне удастся всего несколько дней; что поделаешь, надо переменить в усадьбе всю обивку на стенах. И ведь все уже было сделано каких-нибудь две недели назад, да вот что-то не понравилось - придется содрать, ничего не поделаешь!
Он хихикал и подмигивал Вокульскому, а тот так и похолодел.
"Для кого эта мебель? Кому не понравилась обивка?.." - тревожно спрашивал он себя.
- А вы, сударь, - продолжал барон, - уже завершили свою миссию? Поздравляю! - Тут он пожал Вокульскому руку. - Я, знаете ли, с первого взгляда почуствовал к вам уважение и симпатию, а сейчас считайте меня своим вернейшим почитателем... Да, знаете ли... Привычка отстраняться от политической жизни причинила нам много вреда. Вы, сударь, первый нарушили этот неразумный принцип, это, знаете ли, пассивное созерцание, и - честь вам! Разве мы не обязаны интересоваться делами государства, в котором находятся наши поместья, в котором заключена наша будущность...
- Я вас не понимаю, барон, - резко перебил его Вокульский.
Испуганный барон на целую минуту лишился дара речи и способности двигаться. Наконец он пролепетал:
- Простите, я, право же, не имел намерения... Однако, надеюсь, моя дружба с почтенной председательшей, которая, знаете ли, столь...
- Оставим объяснения, сударь, - сказал Вокульский, смеясь и пожимая ему руку. - Довольны ли вы своими венскими покупками?
- Весьма... знаете... весьма... Хотя, поверите ли, сударь, был момент, когда я, по совету уважаемой председательши, собирался побеспокоить вас небольшим поручением...
- Всегда рад служить. Но о чем речь?
- Я хотел купить в Париже бриллиантовый гарнитур, - ответил барон. - Но в Вене мне попались великолепные сапфиры... Они как раз при мне, и если позволите... Вы знаете толк в драгоценностях?
"Для кого эти сапфиры?" - думал Вокульский.
Он хотел пересесть, но почуствовал, что не может двинуть ни рукой, ни ногой.
Между тем барон вытащил из разных карманов четыре сафьяновых футляра, разложил их на диване и начал открывать один за другим.
- Вот браслет, - говорил он. - Не правда ли, скромный: всего один камень... Брошка и серьги наряднее; по моему заказу даже сделали новую оправу... А вот ожерелье... Изящно и просто, но в том-то и секрет красоты, наверно... Игра удивительная, не правда ли, сударь?
Говоря это, он вертел перед глазами Вокульского сапфиры, поблескивающие при мигающем пламени свечи.
- Вам не нравится? - вдруг спросил барон, заметив, что его спутник ничего не отвечает.
- Почему же, очень красиво. И кому вы везете этот подарок, барон?
- Моей невесте, - с удивлением ответил барон. - Я думал, председательша упоминала о нашей семейной радости...
- Нет.
- Как раз сегодня пять недель, как я сделал предложение и получил согласие.
- Кому вы сделали предложение? Председательше? - спросил Вокульский каким-то странным тоном.
- Что вы? - воскликнул барон, отшатнувшись. - Я сделал предложение внучке председательши, панне Эвелине Яноцкой... Вы ее не помните? Она была у графини на пасхальном приеме, вы не заметили?
Прошло несколько минут, пока Вокульский сообразил, что Эвелина Яноцкая - это не Изабелла Ленцкая, что посватался барон не к панне Изабелле и вовсе не ей везет эти сапфиры.
- Простите, сударь, - сказал он встревоженному барону, - я был расстроен и просто сам не понимал, что говорю...
Барон вскочил и стал поспешно рассовывать по карманам футляры.
- Какое невнимание с моей стороны! - воскликнул он. - Я ведь заметил по вашим глазам, что вы утомлены, и все же обеспокоил вас, помешал вам уснуть...
- Нет, сударь, спать я не собираюсь и буду очень рад остаток пути провести в вашем обществе. Это была минутная слабость, теперь все прошло.
Барон сначала церемонился и хотел уйти; но, убедившись, что Вокульский действительно лучше себя чувствует, он опять уселся, заявив, что побудет всего пять минут. Ему нужно было наговориться с кем-нибудь о своем счастье.
