Любопытно, почему председательша сегодня ни разу не упомянула о панне Изабелле? Ну, уж спрашивать я не стану... Мигом начали бы болтать бог знает что..."
Вокульский заснул и во сне увидел себя влюбленным и хилым бароном, а Старский играл при нем роль друга дома.
Он проснулся и рассмеялся:
- Ну, уж тут бы я сразу вылечился!
Утром он опять удил рыбу вместе с панной Фелицией и Охоцким. А когда в час дня все собрались за завтраком, Вонсовская обратилась к хозяйке дома:
- Бабушка, вы позволите оседлать двух лошадей, для меня и для пана Вокульского? - И, обернувшись к Вокульскому, прибавила: - Мы поедем через полчаса. С этой минуты вы начинаете нести свою службу при мне.
- Вы поедете только вдвоем? - спросила панна Фелиция, пылая румянцем.
- А разве и вы с паном Юлианом хотели бы ехать?
- Только, пожалуйста... Прошу не распоряжаться моей особой! запротестовал Охоцкий.
- Фелиция останется со мною, - вмешалась председательша.
У панны Фелиции кровь прилила к лицу и на глазах выступили слезы. Она взглянула на Вокульского - сначала сердито, потом высокомерно и, наконец, выбежала из комнаты, будто бы за платочком. Вернулась она с покрасневшим носиком и посмотрела на присутствующих, словно Мария Стюарт, прощающая своих палачей.
Ровно в два часа к крыльцу подвели двух прекрасных верховых лошадей. Вокульский подошел к своей, тотчас явилась и Вонсовская. Амазонка плотно облегала ее фигуру, статную, как у Юноны; рыжеватые волосы были собраны в тяжелый узел. Она поставила ногу на руку конюха и, как пружина, прыгнула в седло. Хлыст слегка дрожал у нее в руке.
Между тем Вокульский спокойно поправлял стремена.
- Скорее, сударь, скорее! - торопила она, натягивая поводья; лошадь под ней танцевала и становилась на дыбы. - За воротами поскачем галопом... Avanti, Savoya!*
___________
* Вперед, Савойя! (итал.)
Наконец Вокульский вскочил на коня, Вонсовская нетерпеливо взмахнула хлыстом - и оба тронулись в путь.
Примерно на версту от усадьбы тянулась дорога, обсаженная липами. По обе стороны серели поля, на которых кое-где еще стояли большие, как избы, скирды пшеницы. Небо было чистое, солнце светило ярко, издали доносился жалобный скрип молотилки.
Несколько минут лошади бежали рысью. Но вот Вонсовская приложила рукоять хлыста к губам, подалась вперед и полетела галопом. Вуаль развевалась за нею, как сизое крыло.
- Avanti! Avanti!
Так они мчались несколько минут. Вдруг всадница круто осадила коня; она разрумянилась и тяжело дышала.
- Хватит, - сказала она. - Теперь поедем шагом.
Она выпрямилась и устремила пристальный взгляд на восток, где вдалеке синел лес. Аллея осталась позади, они ехали полем; кругом серели скирды хлеба и зеленели грушевые деревья.
- Скажите, - спросила вдова, - приятно наживать состояние?
- Нет, - подумав, ответил Вокульский.
- А тратить его приятно?
- Не знаю.
- Вы не знаете? А ведь о вашем состоянии рассказывают чудеса. Говорят, у вас тысяч шестьдесят годового дохода...
- Сейчас у меня значительно больше; но я очень мало трачу.
- Сколько же?
- Тысяч десять.
- Жаль. Я в прошлом году решила промотать уйму денег. Управляющий и кассир уверяют меня, будто я истратила двадцать семь тысяч... Я безумствовала - и все же не разогнала скуку... Сегодня я подумала: спрошу-ка, как чуствует себя человек, который тратит шестьдесят тысяч в год? Но вы не тратите столько. Жаль!.. Знаете что? Истратьте как-нибудь шестьдесят, нет, сто тысяч в год и скажите мне: действительно ли это дает сильные ощущения и каковы они? Хорошо?
- Заранее могу вам сказать, что не дает.
- Нет? К чему же тогда деньги? Если и сто тысяч в год не могут дать счастья, так от чего же оно зависит?
- Можно и с одной тысячей быть счастливым. Счастье каждый носит в самом себе.
- Но откуда-то оно берется...
- Нет, сударыня.
- И это говорите вы, человек столь необыкновенный!
- Если б даже я и был необыкновенным человеком, то лишь благодаря страданиям, а не счастью. И уж, во всяком случае, не благодаря расходам.
На опушке леса показалось облачко пыли. Вонсовская с минуту вглядывалась в него, потом вдруг хлестнула коня и, свернув влево, понеслась по полю, не разбирая дороги.
- Avanti! Avanti!
Они скакали минут десять; на этот раз Вокульский первый осадил коня. Он остановился на вершине холма; внизу расстилался зеленый луг, прекрасный, как мечта. Что именно было в нем прекрасно - зеленая трава или крутые изгибы речушки, склоненные над нею деревья или ясная синева неба? Вокульский не знал.
Но Вонсовская не любовалась пейзажем. Она сломя голову летела с холма, словно желая поразить спутника своей отвагой.
Когда Вокульский, не торопясь, спустился следом, она повернула к нему коня и нетерпеливо крикнула:
- Боже, неужели вы всегда такой скучный? Не за тем же я вас взяла на прогулку, чтобы зевать... Извольте развлекать меня, и немедленно...
- Немедленно? Хорошо. Вы не находите, что пан Старский весьма интересный человек?
Она откинулась в седле, словно падая навзничь, и посмотрела на Вокульского долгим взглядом.
- Ну! - рассмеялась она. - Не ожидала я от вас такой пошлой фразы... Пан Старский интересен... для кого? Разве только для... для... таких уточек, как панна Эвелина. Меня, например, он уже давно перестал интересовать.
- Однако...
- Без всяких "однако"! Правда, он интересовал меня раньше, когда я только собиралась стать мученицей супружества. К счастью, муж мой оказался так любезен, что вскорости умер, а пан Старский так незамысловат, что даже при моем небогатом жизненном опыте я в неделю раскусила его. Все та же бородка а lа великий князь Рудольф и те же приемы обольщения. Эти его взгляды, недомолвки, таинственность - все это я знаю наперечет, как фасоны его сюртуков. По-прежнему за версту обходит бесприданниц, циничен с замужними дамами и нежно вздыхает возле богатых невест. Боже мой, сколько уже попадалось мне таких в жизни. Сейчас мне нужно что-нибудь новое...
- В таком случае Охоцкий...
- О да, Охоцкий интересен и даже мог бы стать опасным, но для этого мне пришлось бы заново родиться. Это человек не того мира, к которому я привязана телом и душой! Ах, как он наивен и как великолепен! Он все еще верит в идеальную любовь и надеется встретить женщину, с которой он сможет запереться в своей лаборатории, твердо зная, что она никогда ему не изменит... Нет, он мне не пара. Но что это случилось с моим седлом? - вдруг вскричала она. - Сударь, у меня подпруга отстегнулась... взгляните, пожалуйста...
Вокульский соскочил с коня.
- Вы спешитесь? - спросил он.
- И не подумаю. Проверьте так.
Он зашел с правой стороны - подпруга держалась крепко.
- Да не там... Вот здесь... здесь, возле стремени.
Он заколебался, однако откинул шлейф ее амазонки и просунул руку под седло. Вдруг кровь бросилась ему в голову: вдовушка шевельнула ногой и коленом коснулась его щеки.
- Ну что? Ну что? - нетерпеливо спрашивала она.
- Ничего. Подпруга в порядке.
- Вы поцеловали мою ногу? - крикнула она.
- Нет.
Она хлестнула коня и понеслась вскачь, бормоча:
- Глупец, глупец... или камень!
Вокульский медленно сел на лошадь. Невыразимой тоской сжалось его сердце, когда он подумал:
"Неужели и панна Изабелла катается верхом? Кто же ей поправляет седло?.."
Он подъехал к Вонсовской. Она встретила его взрывом смеха.
- Ха-ха-ха! Вы неподражаемы!
Потом заговорила низким, звенящим голосом:
- В книгу моей жизни вписана великолепная страница: я разыграла роль жены Пентефрия и нашла прекрасного Иосифа... Ха-ха-ха! Только одно обстоятельство меня огорчает: вы так и не сумеете оценить мою способность кружить головы. На вашем месте сто других мужчин в подобную минуту сказали бы, что жить без меня не могут, что я похитила их покой и так далее... А этот отвечает: "нет!" - и все тут. За одно это "нет" вам уготовано в царствии небесном место среди невинных младенцев. Этакое высокое креслице, с перекладинкой впереди... Ха-ха-ха!
Она покатывалась со смеху.
- А что бы вы выиграли, если б я ответил, как другие?
- Одной победой больше.
- А этим что вы выиграете?
- Я заполняю таким образом пустоту жизни. Из десяти поклонников, признавшихся мне в любви, я выбираю одного, который кажется мне наиболее любопытным, забавляюсь им, мечтаю о нем...
- А потом?
- Делаю смотр следующего десятка и выбираю нового!
- И часто?
- Хоть каждый месяц. Что вы хотите, - прибавила она, пожимая плечами, такова любовь нашего века - века пара и электричества!
- Да, это верно. Она даже напоминает поезд.
- Летит как вихрь и мечет искры?
- Нет. Быстро едет и набирает пассажиров сколько влезет.
- О, пан Вокульский!
- Я не хотел вас обидеть, сударыня. Я только сформулировал то, что услышал.
Вдовушка прикусила губки. Некоторое время они ехали молча. Первой заговорила Вонсовская:
