День был субботний, поэтому лавчонки стояли на запоре и на площади было безлюдно.
К югу, в версте или двух за городом, тянулась гряда холмов. На одном из них росли старые дубы, а на соседнем возвышались развалины замка в виде двух шестиугольных башен; на их крышах и в амбразурах буйно зеленела трава. Путешественники остановились на площади. Вокульский вышел из коляски, чтобы повидаться с ксендзом, а Старский принял на себя командование.
- Мы поедем к тем дубам и съедим, что бог послал и повара настряпали, а потом коляска вернется сюда за паном Вокульским.
- Благодарю, - ответил Вокульский. - Но я не знаю, как долго задержусь здесь, и лучше пойду пешком. К тому же я должен подняться к замку.
- И я с вами, - отозвалась панна Изабелла. - Я хочу посмотреть любимый камень председательши... - прибавила она вполголоса. - Пожалуйста, скажите мне, когда пойдете туда.
Коляска отъехала, а Вокульский пошел искать ксендза. Они столковались за четверть часа. Ксендз сказал, что вряд ли в городе будут возражать, если на камне возле замка появится надпись, лишь бы она не была неприличной и богохульной. Услышав, что речь идет о памятнике покойному капитану Вокульскому, с которым он был знаком, ксендз обещал сам уладить это дело.
- Есть у нас тут некий Венгелек, лоботряс, но мастер на все руки; он и кузнец и столяр; пожалуй, он сумеет вырезать и надпись на камне. Сейчас я пошлю за ним.
Еще через четверть часа явился Венгелек - парень лет двадцати трех, с веселым и умным лицом. Проведав, что дело пахнет заработком, он нарядился в серый долгополый сюртук с высокой талией и щедро смазал волосы салом.
Вокульский больше не мешкал; он попрощался с ксендзом и вместе с Венгелеком пошел к развалинам.
Уже за заставой, давно никем не охраняемой, Вокульский спросил:
- А что, брат, хорошо ты пишешь?
- Ого! Мне ведь частенько из суда бумаги давали переписывать, хоть рука у меня к перу и непривычная. А стихи, что из Отроча эконом посылал дочке лесничего? Все моя работа! Он только бумагу покупал... до сих пор еще не доплатил мне сорок грошей за переписку. А уж как налегал: чтобы обязательно с вензелями!
- Ты и на камне сумеешь написать?
- Ведь буквы-то нужны выдолбленные, а не выпуклые? Отчего же не суметь. Я бы взялся и по железу писать, а то и по стеклу, какими хочешь буквами прописью или печатными, немецкими, еврейскими... Небось все вывески тут моих рук дело.
- И тот краковянин над кабаком?
- А как же.
- Где же ты такого видал?
- Кучер пана Звольского рядится на краковский манер, вот я с него и малевал.
- И у него тоже обе ноги смотрят влево?
- Знаете, ваша милость, в провинции люди смотрят не на ноги, а на бутылку. Как увидят бутылку да стопку, тут им и указка - прямехонько к Шмулю в кабачок.
Вокульскому все больше нравился этот бойкий парень.
- Ты не женат? - спросил он.
- Нет. Какая в платке ходит, на той я не женюсь, а которая в шляпке, та за меня не пойдет.
- А чем ты занимаешься, когда нечего малевать?
- Да всем понемногу, только пустое это. Раньше я столярничал, так верите ли, едва успевал заказы выполнять. За несколько лет скопил бы я тысячу рублей наверняка, но прошлым летом погорел я и с той поры никак на ноги не встану. И доски мои и мастерская - все пошло прахом, одни угли остались; такой огонь был, ваша милость, что самые твердые напильники расплавились, как смола. Посмотрел я на пепелище и плюнул со злости, а потом даже плевка жалко стало...
- Ты уже отстроился? Завел опять мастерскую?
- Куда там! Отстроил я в саду лачугу вроде сарая, лишь бы матери было где стряпать, а мастерская... На это, сударь, надо рубликов пятьсот чистоганом, право слово, как бог свят... Сколько лет покойник отец на работе надрывался, пока дом поставил да инструмент собрал...
Они подходили к развалинам.
Вокульский задумался.
- Слушай, Венгелек, - вдруг сказал он, - пришелся ты мне по душе. Я в этих местах пробуду, - тут он тихо вздохнул, - еще с недельку... Если ты мне вырежешь надпись как следует, я заберу тебя с собою в Варшаву... Поживешь там, я посмотрю, на что ты годишься, а тогда... может быть, ты и опять обзаведешься мастерской.
Парень посматривал на Вокульского, наклоняя голову то влево, то вправо. Вдруг его осенило, что этот барин, должно быть, страшный богач и, может быть, из тех, кого господь бог иной раз посылает в помощь бедным людям... Он снял шапку.
- Чего ты уставился? Надень шапку... - сказал Вокульский.
- Простите, ваша милость... может, я что лишнее сболтнул?.. Что-то в наших краях таких господ нету... Бывали, говорят, да давно. И отец-покойник говорил, что сам видал такого: взял из Заслава сироту и сделал ее важной барыней, а приходу оставил кучу денег, на них потом новую колокольню поставили...
Вокульский усмехнулся и, глядя на растерянную физиономию парня, подумал, что на свой годовой доход мог бы осчастливить человек полтораста таких вот бедняков.
"Действительно, деньги - великая сила, только надо их умеючи тратить..."
Они были уже под горой, где стоял замок; с соседнего холма донесся голос панны Фелиции:
- Пан Вокульский, мы тут!
Вокульский поднял глаза и увидел между дубами весело пылавший костер, вокруг которого расположилась заславская компания. В стороне буфетчик и горничная ставили самовар.
- Подождите, я сейчас иду к вам! - крикнула панна Изабелла, поднимаясь с ковра.
Старский бросился к ней.
- Я вас провожу вниз.
- Спасибо, я сама спущусь, - ответила панна Изабелла, отстраняясь.
И она пошла вниз по крутому склону с такой непринужденной грацией, словно это была аллея в парке.
- Подлец, как мог я ее подозревать! - шепнул Вокульский.
И вдруг ему почудилось, будто некий таинственный голос велит ему выбирать - или благополучие тысячи людей, которым он мог бы помочь, как Венгелеку, или вот эта одна-единственная женщина, которая спускалась сейчас с горы.
"Я уже выбрал!" - подумал Вокульский.
- Но к замку я не поднимусь сама, вам придется подать мне руку, сказала панна Изабелла, останавливаясь перед Вокульским.
- Может, прикажете проводить вас другой дорогой, полегче? - спросил Венгелек.
- Веди!
Они обошли гору кругом и стали взбираться вверх по руслу высохшей речки.
- Какого странного цвета эти камни, - заметила панна Изабелла, глядя на глыбы известняка, испещренного бурыми пятнами.
- Это железная руда, - сказал Вокульский.
- Нет, - вмешался Венгелек, - это не руда, а кровь...
Панна Изабелла отшатнулась.
- Кровь? - повторила она.
Они уже взошли на вершину холма, от остальной компании их скрывала полуразрушенная стена. Отсюда виден был замковый двор, поросший терновником и барбарисом. У подножия одной из башен лежала огромная гранитная глыба, приваленная к стене.
- Вот камень, - сказал Вокульский.
- Ах, это он... Интересно, как его подняли наверх?.. Что это ты сказал о крови, любезный? - обратилась она к Венгелеку.
- Это старинная быль, - ответил парень, - еще дедушка мне рассказывал... Да тут все ее знают...
- Расскажи-ка нам, - попросила панна Изабелла. - Я очень люблю слушать легенды среди руин. На Рейне множество легенд.
Она прошла во двор, осторожно обходя колючие кусты, и села на камень.
- Расскажи, расскажи нам историю о крови... Венгелека просьба ничуть не смутила. Он широко улыбнулся и начал:
- В давние времена, когда еще дед мой гонялся за птицами, среди этих дубов, вон там, по той каменистой дорожке, которой мы шли, бежала речка.
Теперь она показывается только весной или после ливней, а когда дедушка был маленький, она не высыхала круглый год. А здесь, вот на этом месте, был ручей.
На дне речки, еще когда дедушка был маленький, лежал большущий камень, словно бы кто им дыру заткнул. А там и взаправду была дыра - не дыра, а окошко в подземелье, где такие богатства схоронены, каких на всем свете не сыщешь. А посреди этих сокровищ, на кровати чистого золота, спит панна, а может, даже княжна или графиня, одета богато, а уж красавица - глаз не отведешь. Говорят, за одно то, чем у нее волосы убраны, можно бы купить все поместья от Заслава до Отроча.
И спит, значит, эта панна по той причине, что кто-то воткнул ей в голову золотую булавку - то ли из озорства, то ли по злобе, кто их там разберет. Так вот, спит она и не проснется, покуда ей эту булавку из головы не вытащат, а кто вытащит, тот, значит, и женится на ней. Только дело это нелегкое и опасное: в подземелье живут разные чудовища и стерегут панну и ее сокровища. А какие они, те чудища, это и я знаю: пока у меня дом не сгорел, я все прятал в сундуке один зуб... величиной с кулак; зуб этот нашел дедушка вот здесь (все чистая правда, ни словечка не вру!). А если один зуб был с добрый кулак (ведь я своими глазами видал, в руках держал много раз), так морда, верно, была, как печь, а все чудище - уж никак не меньше овина... Так что сладить с таким было мудрено; да еще будь оно одно такое, а то их много. И самые что ни на есть смельчаки, - хоть панна им очень даже нравилась, а еще того более ее богатства, - боялись войти в подземелье, чтобы не угодить кому-нибудь в пасть...
