- Летали? Ах, как это чудесно! - вскричала панна Фелиция. - Расскажите нам...
- Вы летали? - откликнулся с козел Охоцкий. - Вот так так! Погодите рассказывать, я сейчас пересяду к вам...
Он бросил вожжи кучеру, хотя коляска съезжала с горы, соскочил с козел и через минуту уже сидел против Вокульского.
- Так вы летали? - повторил он. - Когда? Где?
- В Париже, но только на привязном. Полверсты вверх - это не путешествие, - смущенно ответил Вокульский.
- Расскажите же... Вероятно, грандиозное зрелище! Что вы при этом испытывали? - не отставал Охоцкий.
Он весь преобразился: глаза его широко раскрылись, на щеках выступил румянец. Глядя на него, трудно было усомниться, что в это мгновение панна Изабелла совершенно вылетела у него из головы.
- Наверное, это чертовски приятно... Расскажите же нам... - настойчиво допытывался он, теребя Вокульского за колено.
- Зрелище действительно великолепное, - ответил Вокульский, - виден горизонт радиусом в несколько десятков верст, а Париж со всеми его окрестностями похож на рельефную карту. Но самое путешествие не доставляет удовольствия; пожалуй, только в первый раз...
- А впечатление какое?
- Странное. Вы ожидаете, что сейчас подниметесь вверх, - и вдруг видите, что не вы поднялись, а земля внезапно оторвалась и опускается вниз. Это так неожиданно и неприятно, что... хочется выскочить...
- Ну, ну, дальше! - понукал его Охоцкий.
- Вторая странность - горизонт, который все время остается на уровне глаз. Вследствие этого земля кажется вогнутой, как огромная глубокая тарелка.
- А люди? дома?
- Дома выглядят, как коробки, трамваи - как большие мухи, а люди - как черные капельки, которые катятся в разные стороны, волоча за собою длинные тени. Вообще путешествие полно неожиданностей.
Охоцкий задумался и засмотрелся куда-то вдаль. Несколько раз он как будто порывался выскочить из коляски: видимо, его раздражали спутники, которые тоже притихли.
Наконец подъехали к лесу, подоспела и бричка с двумя служанками. Дамы взяли лукошки.
- А теперь разойдемся в разные стороны: каждая дама со своим кавалером! - скомандовала Вонсовская. - Пан Старский, предупреждаю вас: сегодня я в особенном настроении, а что это значит - может объяснить пан Вокульский! прибавила она с нервным смехом. - Пан Охоцкий, Белла, пожалуйте в лес и не показывайтесь, пока не наберете полного лукошка рыжиков... Феля!
- Я пойду с Михалинкой и Иоасей! - быстро проговорила панна Фелиция, с испугом глядя на Вокульского, словно он-то и был тем неприятелем, против которого она вооружалась двумя защитницами.
- Что ж, кузен, пойдем и мы, - позвала Охоцкого панна Изабелла, заметив, что остальные уже углубились в лес. - Только возьмите мое лукошко и собирайте сами грибы, а меня, признаться, это нисколько не занимает.
Охоцкий взял лукошко и швырнул его в бричку.
- Очень мне нужны ваши грибы! - мрачно ответил он. - Два месяца я убил на эти грибы, рыбную ловлю, ухаживание и тому подобную чушь... а другие тем временем поднимались на воздушных шарах... Я тоже собирался в Париж, а председательша стала уговаривать: приезжай да приезжай отдохнуть... Вот я и отдохнул! Вконец одурел... Разучился даже думать по-человечески... отупел... Эх! Отстаньте вы со своими грибами. Боже, как я зол!
Он повернулся, засунул обе руки в карманы и пошел в лес, понурив голову и бормоча что-то под нос.
- Приятный спутник! - с улыбкой сказала панна Изабелла Вокульскому. Теперь он будет такой до конца лета. Как только Старский заговорил о воздушных шарах, я уже заранее знала, что у пана Юлиана испортится настроение...
"Да будут благословенны эти шары! - подумал Вокульский. - Подобный соперник для меня не опасен..."
И он сразу воспылал любовью к Охоцкому.
- Я уверен, что ваш кузен станет знаменитым изобретателем, - сказал он панне Изабелле. - Кто знает, не откроет ли он новую эру в истории человечества... - прибавил он, вспомнив о проектах Гейста.
- Вы думаете? - довольно равнодушно сказала панна Изабелла. - Возможно. А пока он либо бесцеремонен, что иногда получается довольно мило, либо смертельно скучен, что непростительно даже изобретателям. Когда я смотрю на него, мне вспоминается забавный случай с Ньютоном. Ведь он был великий человек, не так ли? Тем не менее однажды, сидя с какой-то барышней, он взял ее за руку и... поверите ли? - принялся чистить свою трубку ее мизинцем! Нет, если в этом выражается гениальность, то избави меня бор от гениального мужа!.. Не хотите ли пройтись немного по лесу?
Слова панны Изабеллы падали в душу Вокульского, словно капли сладчайшего бальзама.
"Значит, за Охоцкого, хоть он ей и нравится (кому ж он не нравится?), замуж она не выйдет".
Они шли по узкой дорожке, разделявшей два лесных участка: направо росли дубы и буки, налево - сосны.
Между соснами изредка мелькал то красный лиф пани Вонсовской, то белая накидка панны Эвелины. На одном из перекрестков Вокульский хотел было свернуть в сторону, но панна Изабелла остановила его:
- Нет, нет! Не надо идти туда, мы потеряем из виду нашу компанию, а мне нравится лес, только когда я вижу людей. Вот сейчас он мне понятен... Посмотрите... Правда, та часть похожа на огромный костел? Ряды сосен - это колонны, тут боковой неф, а там главный алтарь... Видите, видите?.. А теперь между ветвей показалось солнце, словно в готическом окне... Как разнообразен здесь пейзаж! Теперь перед нами дамский будуар, а эти маленькие кустики точно пуфы. Даже зеркало есть - осталось от позавчерашнего дождя... А это улица, правда? Немножко кривая, но все же улица... А там торговые ряды, площадь... вы видите все это?
- Вижу, когда вы мне показываете, - улыбнулся Вокульский. - Но все же нужно обладать очень поэтическим воображением, чтобы уловить это сходство.
- Неужели? А мне всегда казалось, что я - олицетворение прозы.
- Может быть, вы еще не имели случая обнаружить все свои качества, ответил Вокульский и недовольно нахмурился, заметив приближавшуюся к ним панну Фелицию.
- Как, вы не собираете грибов? - удивилась молодая девушка. - Чудные рыжики, и такое их множество, что нам не хватит лукошек; придется, наверное, сыпать прямо в бричку. Дать тебе лукошко, Белла?
- Нет, спасибо.
- А вам, сударь?
- Вряд ли я сумею отличить рыжик от мухомора, - ответил Вокульский.
- Вот это мило! - воскликнула панна Фелиция. - Не ожидала я от вас такого ответа. Я расскажу бабушке и попрошу, чтобы она запретила нашим кавалерам есть грибы, во всяком случае те, которые я собирала.
Она кивнула им и отошла.
- Феля обиделась на вас, - сказала панна Изабелла. - Нехорошо... она к вам так расположена.
- Панна Фелиция любит собирать грибы, а я предпочитаю слушать ваши рассказы о лесе.
- Весьма польщена, - ответила панна Изабелла, слегка покраснев. - Но я уверена, что вам скоро наскучат мои рассказы. По-моему, лес не всегда хорош, иногда он страшен. Не будь здесь людей, я, наверное, не увидела бы ни улиц, ни костелов, ни будуаров. Когда я одна, лес меня пугает. Он перестает быть декорацией и становится чем-то непонятным и грозным. Птичьи голоса звучат дико, словно вдруг кто-то вскрикивает от боли или смеется надо мной, попавшей в это царство чудовищ... Каждое дерево кажется мне тогда живым существом, которое хочет схватить меня и задушить; каждая травка предательски опутывает мне ноги, чтобы уже не выпустить отсюда... А виной всему кузен Юлиан: это он толковал мне, будто природа создана вовсе не для того, чтобы служить человеку... По его теории, все это - живое и живет для себя...
- Он прав, - тихо сказал Вокульский.
- Как, и вы в это верите? Значит, по-вашему, лес не предназначен на пользу людям, а у него есть какие-то свои цели, как и у нас?
- Я бывал в дремучих лесах, где редко ступала нога человека, а между тем растительность там богаче, чем здесь.
- Ах, не говорите! Это умаляет ценность человека и противоречит священному писанию. Ведь бог дал людям землю, чтобы они селились на ней, а растения и животных создал им на пользу.
- Короче говоря, вы полагаете, что природа должна служить людям, а люди - привилегированным, аристократическим классам? Нет, сударыня. И природа и люди живут для себя, а властвовать над ними вправе лишь те, кто сильней других и больше работает. Сила и труд - вот единственные привилегии в этом мире. Нередко поэтому тысячелетние деревья падают под ударами топора выскочек-колонистов, и никакого переворота это в природе не вызывает. Сила и труд, сударыня, а не титул и не происхождение... Панна Изабелла была раздражена.
- Здесь, сударь, вы можете говорить мне все, что вам вздумается, здесь я всему поверю, потому что кругом я вижу только ваших союзников.
- Неужели они никогда не станут и вашими союзниками?
- Не знаю... возможно... Я так часто слышу теперь о них, что когда-нибудь, пожалуй, еще уверую в их могущество.
Они вышли на полянку, вокруг которой сомкнулись холмы с наклонно растущими соснами. Панна Изабелла села на пень, а Вокульский опустился на траву неподалеку от нее. В этот момент на опушке показались Вонсовская и Старский.
