потрясением я осознал, что за столами сидят первые женщины, увиденные мною в этом городе: снаружи, среди стражников и рабов, не было ни одной особы женского пола. Однако не успел я толком обдумать данное обстоятельство, как его начисто выдула у меня из головы — ведь в комнате хватало и других чудес, достойных моего удивления.
Насколько я мог видеть, пирующие вовсю прихлебывали из прозрачных кубков, наполненных яркими разноцветными жидкостями. Я не заметил на столах никакой твердой пищи — там стояло множество больших чаш, кувшинов и амфор, в которых были налиты красочные напитки. Бесконечные вереницы облаченных в белое рабов неповоротливо вышагивали перед кушетками праздной публики. Рабы уходили и возвращались, принося и ставя на стол очередные стеклянные или металлические сосуды.
Прежде чем мой беглый осмотр был прерван, я успел заметить еще пару любопытных вещей. Во-первых, среди смеющихся и громко кричащих людей, что развалились за столами, не нашлось ни одного человека, чье лицо можно было назвать некрасивым. Все они, благодаря красоте юности и ее бесшабашному настрою, выглядели очень молодо. Тем не менее, пока я на них смотрел, во мне крепло ощущение чего-то зловещего. Я чувствовал, что за их смехом и весельем скрывается холодное, праздное бездушие.
Второе, на что я обратил внимание, — это источник хрустальной музыки. На противоположной от меня стороне зала, в алькове, расположились рабы-музыканты, приводившие в действие замысловатый инструмент. В этом инструменте воде позволялось падать (отдельными каплями или струйками) на тонкие металлические пластины, производя тем сам беспорядочный перезвон, который походил на бурю серебряных колокольчиков — дикую, чистую, нежную и при всей своей напористости странно гармоничную.
Мои спутники тоже рассматривали представшую перед нами картину, но по выражению их лиц становилось ясно, что все это было им не в новинку. Я никак не мог понять, с какой целью нас сюда привели. Вспомнив о прерванных объяснениях англичанина, я повернулся, чтобы снова задать ему вопрос. Но стоило мне это сделать, как возникла новая помеха, так и не давшая ничего спросить.
Один из развалившихся на диванчиках людей поднялся из-за стола и отдал короткое распоряжение. Огромный чернокожий раб тут же прошествовал через помещение и, схватив металлический жезл, с чудовищной силой обрушил его на висевший у стены медный гонг. Болтовня и песни за столами мгновенно стихли, и все глаза обратились в нашу сторону. Я невольно вздрогнул, почувствовав, как взгляды пирующих скользят по нашей компании. Затем торчавший рядом с нами капитан стражников выкрикнул приказ, который прозвучал в повисшей тишине, точно удар хлыста, после чего двое стоявших подле меня мужчин немедля двинулись в центр зала и, выйдя на широкую свободную площадку, замерли там лицом друг к другу.
По ряду зрителей за столами пробежала волна невнятного шепота — ропот радостного возбуждения. Не обращая на это никакого внимание, двое мужчин в центре зала буравили друг друга свирепым взглядом.
Первым из этой парочки — горделивый темнолицый субъект с высоким носом и блестящими глазами — был одет в рваный развивающийся халат и в туго обмотанный вокруг головы тюрбан. Рванув из-за пояса длинный кривой симитар, он стал размахивать им над головой, а из его глотки вырывался хриплый, пронзительный вопль, в котором звучали открытый вызов и пренебрежение. Я сообразил, что вижу перед собой араба. Возможно, это был выходец из тех самых полчищ, которые, словно ураган, пронеслись через три континента с зеленым знаменем Пророка в руках. Потрясая в воздухе блестящим клинком, он являл собой достаточно грозное зрелище, однако противник ему попался вполне достойный — огромный, облаченный в кожаную безрукавку северянин. Сжимая в одной руке здоровенную секиру, а в другой — маленький круглый щит, северянин прыгнул вперед, сверкнув голубыми глазами.
Воздев оружие, оба воина с опаской приближались друг к другу. Кружа, точно настороженные тигры, они высматривали брешь в обороне противника. Я перевел взгляд и увидел, что внимание пирующих теперь полностью сосредоточено на двух мужчинах в центре зала. И тогда я понял, что имел в виду англичанин, говоря, будто нас привели сюда, чтобы драться. Ведь именно для этого мы здесь и находились. Подобно древнеримским гладиаторам, что бились друг с другом во время великих игрищ, всем членам нашей компашки свирепых оборванцев, без сомнения, приходилось сражаться и убивать друг друга, дабы развлечь беспечных зрителей за столами. Ну а я? Что насчет меня?
Вдруг со стороны столов донесся громкий рев, и я вновь переключил внимание на разворачивавшийся в центре помещения поединок. Клинок араба проскочил рядом со щитом противника и нанес северянину молниеносный удар в плечо. Однако облаченный в кожу гигант устоял, и, хотя теперь из его плеча струилась кровь, он не проронил ни единого слова — просто поднял щит повыше и, все так же помахивая готовой к удару секирой, двинулся в обход араба. Первый рев толпы разрушил напряженную тишину, и теперь люди за столами делали ставки на исход боя и криками подбадривали обоих бойцов (предупреждали и давали советы, полагаю).
Внезапно араб сделал еще один выпад, и сабля вновь полоснула по руке северянина. Быстро отступив назад, араб неловко поскользнулся на измазанном кровью гладком полу и секунду-другую вытанцовывал на месте, силясь вернуть утраченное равновесие. В тот же миг секира северянина взмыла в воздух и раскроила смуглому воину череп. Араб рухнул как подкошенный, его кровь, брызжущая из артерий, прибавила на полу алых пятен. Второй воин, тяжело дыша, отступил назад, и публика за столами взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Северянин возвратился к нам, а рабы поспешили очистить площадку. Прозвучала команда, и еще двое из нашего числа бросились в центр зала и с поднятыми мечами остановились напротив друг друга.
Как и во время прошлого поединка, мужчины кружили по площадке и обменивались ударами; и уже через несколько минут один из них лежал мертвым, а второй, истекая кровью, проковылял обратно в строй. Их место заняла очередная пара воинов.
И вот, когда наступила пора пятого поединка, в центр зала был вызван стоявший рядом со мной англичанин; его противником оказался маленький японец в старинном стеганом доспехе. Японец был вооружен двумя короткими мечами с широкими лезвиями, которыми он сек и рубил своего врага, тогда как в распоряжении Дэнхема имелась лишь тонкая, хрупкая с виду рапира. Тем не менее англичанин увернулся от всех ударов и выпадов японца и внезапным молниеносным уколом напоминавшей иглу рапиры закончил дуэль без единой царапины. Лучась весельем и не обращая внимания на бурные аплодисменты, отмечавшие его победу, он вернулся к нам. Я
