крепко пожал ему руку, ибо за то недолгое время, что мы с ним были знакомы, между нами возникла неожиданная симпатия, проистекавшая из того обстоятельства, что и он, и я, пребывая в этом чуждом городе, принадлежали к одной расе и разговаривали на одном языке.
Нас — тех, кто еще не сражался, — оставалось всего несколько человек. По приказу командира стражников один из этих немногих вышел на площадку — гибкий, чем-то похожий на змею итальянец с черными, блестящими бусинками глаз и злобной ухмылкой. Командир посмотрел на меня и отдал еще один приказ. Ничего не понимая, я беспомощно смотрел по сторонам. Лицо командира потемнело от гнева, и он в бешенстве устремился в мою сторону. Тут, однако, нашел нужным вмешаться мой друг англичанин.
— Ты дерешься с Талерри, — объяснил он, указав на итальянца.
На мгновение меня накрыло волной ледяного холода. Затем она отхлынула прочь.
— Вот, возьми мою шпагу, — продолжал англичанин, вынув клинок из ножен и протянув его мне. — Остерегайся нечестного боя. Талерри был одним из головорезов Чезаре Борджиа, он опасный фехтовальщик и не брезгует пускать в дело коварные уловки.
Сжимая в полузабытьи эфес шпаги, я двинулся навстречу итальянцу.
— Удачи! — раздался позади меня крик Денхэма, но я не оглядывался.
Шагая вперед, туда, где меня дожидался итальянец, я смутно различал изогнутые стены, алые огни и бледные лица зрителей, обращенные в мою сторону. Перед глазами все поплыло, затем прояснилось, и в поле зрения возникло лицо Талерри. Итальянец разглядывал меня, искривив губы в насмешливой улыбке. И тогда ко мне пришло понимание — холодное и ясное, — что, если я не убью своего противника, он убьет меня.
Я поднял зажатый в руке клинок. В пору студенчества я был опытным фехтовальщиком, но мне уже много лет не доводилось касаться шпаги. Тем не менее длинная, тонкая рапира Денхэма во многом походила на ту спортивную рапиру, которой я пользовался в прошлом. Так что, пока я перекатывал ее рукоять у себя в кулаке, ко мне пришла некоторая уверенность. Быстро оглянувшись, я увидел ободряющую улыбку Дэнхема. И вот итальянец двинулся в мою сторону; когда он увидел, что я поднял рапиру и приготовился к встрече, его лицо прорезала все та же злобная ухмылка.
При первом же соударении клинков я понял, что столкнулся с настоящим мастером фехтования, который, несомненно, постоянно упражняется. Так что мне пришлось приложить все усилия, дабы отразить его первые молниеносные атаки — я и по сей день удивляюсь, что мне это удалось. Казалось, острие клинка итальянца устремляется ко мне с дюжины сторон разом. Я парировал удары скорее инстинктивно, чем намеренно. В ходе поединка оружие итальянца дважды продырявило мне рубашку — так близко оно подбиралось. Однако после первой череды мелькающих уколов, противник на мгновение отступил, и мы настороженно закружили по площадке.
Вновь подавшись вперед, итальянец нанес мне быстрый удар в сердце. Когда моя рапира устремилась вниз, чтобы отразить выпад, оружие итальянца ударило прямо вверх — укол должен был пронзить мне глаз и поразить мозг. Этот прием не представлялось возможным парировать, но я инстинктивно отклонил голову вбок, избегнув сверкающего острия. Клинок не попал в глаз, а скользнул по левой стороне лба. Кровь побежала у меня по щеке, и при виде этой алой струйки зрители за столами разразились одобрительными воплями.
Теперь, однако, во мне заклокотала злость. Отринув тактику глухой обороны, я в дикой ярости набросился на соперника, и мой неожиданный натиск заставил Талерри немного отступить. Внезапно я ощутил сильную усталость и понял: если я хочу, чтобы поединок закончился в мою пользу, он должен закончиться как можно скорее. Пока я наносил и парировал удары, стены, огни и лица вокруг меня таяли, пропадали из виду, а их место постепенно занимал продолговатый, озаренный дневным светом гимнастический зал, в котором меня обучали фехтованию. Казалось, я слышу звон рапир, топот ног и голос нашего маленького, подтянутого наставника, объяснявшего нам самый сложный из всех выпадов — контратака на атаку. Я знал, что в основе этого трудного удара лежат точность и устойчивость. Для утомленного и подрастерявшего навыки фехтования бойца (такого, как я) было бы чистым безумием попытаться исполнить этот выпад. Но, пока мы с Талерри носились взад-вперед по гладкому полу, я понял, что это мой единственный шанс, — ведь итальянец наседал на меня все сильнее.
Выискивая благоприятную возможность, я на мгновение утратил бдительность, и мое сердце оказалось открытым. Клинок Талерри, будто жалящая змея, тут же рванул вперед; итальянец всем телом потянулся вслед за прямым ударом. Моя рапира устремилась навстречу противнику, и за долю секунды до того, как меня коснулось острие, мой клинок мягко щелкнул по клинку итальянца и отклонил его в сторону. Лезвие, не причинив мне вреда, прошло мимо, тогда как инерция рывка привела Талерри прямехонько на мою рапиру, насадив его на тонкий клинок. Я ощутил, как шпага пронзает врага, словно набитый опилками тренировочный манекен; эфес со стуком уперся в ребра. Я выдернул шпагу. Талерри, судорожно вздохнул, захрипел и замертво повалился на пол.
Со всех сторон на меня обрушился гром аплодисментов. Измученный и усталый, я побрел к своим товарищам по несчастью, столпившимся на краю площадки, и там меня радостно поприветствовал Денхэм. Пока я принимал его поздравления с победой, остальные члены группы взирали на меня с долей уважения, читавшейся на их свирепых лицах.
Утомленный многочасовым путешествием внутри времямобиля, испытывая легкую тошноту от пролитой крови, я опустился на ступеньку и без интереса наблюдал за двумя последними поединками. Когда те завершились, был отдан очередной приказ, и мы быстро зашагали вниз по лестнице, по которой ранее поднялись в зал. Стражники сопроводили нас в другой коридор и, разделив по двое, запихнули в располагавшиеся вдоль коридора тесные камеры
Я надеялся попасть в одну камеру с Денхэмом, поскольку хотел подробно расспросить его, однако удача не улыбнулась мне, и пару мне составил светловолосый великан, убивший араба в первом поединке. Безжалостными толчками нас загнали в крошечную каморку, и я услышал, как позади меня с лязгом захлопнулась тяжелая металлическая дверь.
ГЛАВА 9
ВЗАПЕРТИ
Десять дней провел я в той тесной камере, запертый с огромным северянином. При первом же осмотре помещения, я убедился, что оттуда невозможно сбежать: стены были сложены из гладкого камня, а единственным отверстием в них оказалась двухдюймовая труба, служившая для вентиляции воздуха. И хотя в камере отсутствовало окно — в знакомом нам понимании этого слова, — в дневное время туда поступало вполне достаточно
