Барон. Вы же не станете доверять ему наши секреты?
Председатель. Дорогой барон, я никогда не доверял даже дочери и жене. Ближайшие мои друзья и секретари не знают никаких моих секретов, даже самых невинных. Моя старшая машинистка ведать не ведает, где я на самом деле живу. Но я из принципа сообщаю решительно все неизвестным, которых мне посылает случай: я вижу их безжизненные лица и понимаю, что безопасность моя обеспечена. Ни один из них никогда не предал меня. Эти искривленные рты, бегающие глаза – гарантия верности, как ее понимают в нашем кругу. Впрочем, он тоже угадал во мне верного человека и без колебаний откроет мне все. Знаки, по которым узнают друг друга адепты разных обществ, где царят несколько необычные нравы, – наивная мелочь по сравнению с приметой, дающей возможность узнавать друг друга нам, служителям удачи. Эта примета – тупость выражения и некий отсвет смерти на лице. На моем он все это и увидел. Еще минута – и он будет здесь.
Глухонемой обходит столики и на каждый кладет конверт.
Да оставят нас в покое или нет? Просто заговор какой-то! Забирайте свои конверты и проваливайте!
Глухонемой знаками показывает, что ничего не слышит.
Официант!.. Не трогайте конвертов, барон. Этот глухонемой служит в полиции: он таким способом собирает отпечатки пальцев.
Барон. Удачно придумано! Сразу куча оттисков!
Председатель. Бедная полиция! Наивна, как всегда. Она получает только то, что ей совершенно не нужно: отпечатки щедрых и честных посетителей… Эй, вы, глухонемой, что вам больше нравится – убраться отсюда или попасть за решетку?
Глухонемой оживленно жестикулирует и гримасничает.
Председатель. Официант, о чем это он?
Официант. Его понимает только Ирма.
Председатель. Какая еще Ирма?
Официант. Судомойка, мсье. Да вот и она.
Появляется Ирма. Внешность – ангельская.
Председатель. Избавьте нас от этого типа, мадам судомойка, не то я позову полицейского…
Глухонемой делает жесты и гримасы.
Что он там мелет, черт побери?
Ирма (следя за мимикой глухонемого). Говорит, что жизнь прекрасна.
Председатель. Он не из тех, кому полагается иметь свое мнение о жизни.
Ирма. У вас душа безобразная.
Председатель. Душа или жена?
Ирма. И та и другая. И даже третья. У вас две жены.
Председатель. Управляющего сюда! Немедленно!
Глухонемой и Ирма исчезают.
Что там еще такое?
Подходит Продавец шнурков.
Председатель. Полиция!..
Продавец шнурков. Шнурочков не надо?
Барон. Мне как раз нужен один шнурок.
Председатель. У этого не покупайте!
Продавец. Красный? Черный? Ваши совсем истерлись. Даже цвета не разобрать.
Барон. Поворот к лучшему в моих делах позволяет мне купить целую пару шнурков.
Председатель. Барон, я не могу вам приказывать. В моей власти только установить – это будет на нашем первом заседании – количество жетонов, положенных вам за присутствие на Совете, и решить вопрос о предоставлении вам права пользоваться в необходимых случаях автомобилем. Но обстоятельства вынуждают меня со всей скромностью выразить пожелание, чтобы вы ничего не покупали у этого человека.
Барон. Я всегда уступал просьбам, выраженным в столь любезном тоне…
Продавец уходит.
Но кому же этот бедняга сбудет свой товар?
Председатель. Он не нуждается в вашей помощи. Возмутительная круговая порука позволяет всей этой накипи устраиваться без нас. Продавец шнурков сбывает свой товар босякам, продавец галстуков снабжает бродяг в тельняшках, лоточник, торгующий заводными игрушечными утками, продает их грузчикам Центрального рынка. Отсюда их наглый тон и дерзкие взгляды. Отсюда же их гнусная независимость. Не надо ей потакать. А вот и наш агент. Браво! Он так и сияет.
Появляется Биржевой заяц.
Биржевой заяц. У меня для этого все основания, председатель. Победа за нами. Можно начинать. Слушайте!
Подходит Жонглер, он жонглирует цветными кеглями.
Председатель. Нам не терпится это сделать.
Биржевой заяц. Во-первых, эмиссия. Акции выпускаются с номиналом сто на сто. Однако я устанавливаю стоимость обыкновенной акции в сто десять, по цене привилегированной, что дает мне право перепродать ее по сто двенадцать, так что после спровоцированных нами колебаний курс устанавливается девяносто один и два… Мои агенты создают небольшую суматоху, держатели начинают волноваться, и мы приступаем к скупке.
Жонглер жонглирует горящими кеглями.
Председатель. Классическая, но превосходная операция!
Барон. Могу я спросить…
Председатель. Нет. Объяснения вас только запутают.
Биржевой заяц. Что касается облигаций, то здесь, заметьте, метод совершенно противоположный. Я обеспечиваю нормальное повышение курса временным падением. Я даю предъявителю возможность продать по номинальной цене не подлежащую перекупке облигацию, продлевая установленный срок операций, и объявляю о фиктивном распределении реального дивиденда. Среди держателей – паника. Два самоубийства, один из самоубийц – генерал. Затем массовая скупка нашим Обществом… Легкая суматоха, затем умиротворение, и те из держателей, кого не окончательно разорила моя первая операция, с восторгом выкупают бумаги обратно.
Жонглер жонглирует алмазными кольцами. Подходит мелкий Рантье и восхищенно прислушивается.
Председатель. Великолепно! Сколько долей прибыли резервируется за каждым членом Совета?
Биржевой заяц. Пятьдесят, как условлено.
Председатель. А вам не кажется, что этого недостаточно?
Биржевой заяц. Ладно, три тысячи.
Председатель. Вы понимаете, барон?
Барон. Начинаю понимать.
Председатель. А как у вас с помещением капитала?
Биржевой заяц. С помещением? Тут-то я и подхожу к своему триумфу. Через государственного инспектора по финансированию общественных работ я вкладываю в последние основной наш капитал и перевожу на кассу финансирования плантаций рапса суммы, предназначенные для рабочего страхования на строительстве гидростанций Центрального массива. Дополнительный капитал, предназначенный сберегательным кассам, целиком перечисляется «Генеральному обществу» и «Лионскому кредиту», которые выплачивают нам в виде комиссионных из расчета десяти процентов разрешенную законом сотую часть вклада. Остается резервный капитал, который можно, конечно, показать как оборотный, но это увеличит налог на возврат капитала…
Председатель. Ясное дело. Здесь-то и препятствие.
Биржевой заяц. Преодолеваем его одним прыжком. Через постоянного финансового инспектора при временном текстильном комитете я переношу на бурый уголь средства, выделенные на хлопок, как это предусмотрено в случаях с сырьем параграфом одиннадцатым инструкции по тонкой обработке тканей.
Председатель. Боже мой! Какой полет вдохновения!
Биржевой заяц. Отсюда, как первое следствие, апоплексический удар, постигающий нашего врага с улицы Федо в самый разгар работы биржи. Затем – выжидательная позиция на рынке. Затем – глобальная скупка бумаг нашим объединением. Затем – наплыв подписчиков-провинциалов, поднятых на ноги моим агентством. День заканчивается для нас полным сбытом всех бумаг… Давка и побоище у дверей наших бюро на улице Вальми и авеню Вердена!
Председатель. Какие славные имена!
Рантье (бросаясь к Биржевому зайцу). Квитанцию, пожалуйста, мсье!
Биржевой заяц. А что это вы мне суете?
Рантье. Мои сбережения, мсье. Вот они! Вот все мое достояние! Я слышал вас. Я все понял! Я с вами душой и телом!
Биржевой заяц. Если вы все поняли, вам должно быть ясно, что квитанцию у нас выдает подписчик.
Рантье. Разумеется! Как же я сразу не сообразил! Получите. По гроб жизни благодарен вам, мсье! (Уходит.)
Жонглер кончает номер, забрасывая кольца высоко в небо. Кольца обратно не падают, но зато возвращается уличный Певец.
Певец (поет).
«Слышишь ли ты сигнал?
Адский оркестр заиграл!»
Председатель. Замолчит он когда-нибудь? И что это он все время, как попугай, повторяет одни и те же строки?
Официант. Он знает только эти два стиха: «Прекрасной полячки» теперь не найдешь в продаже. Вот он и рассчитывает, что кто-нибудь из слушателей научит его продолжению.
