Ну да, никто из них никогда не беспокоится о нем, Джо всегда говорил ей: "Они меня не замечают. Их не интересует, чем я занимаюсь".
Но так ли это? Откуда ей знать, какие чувства испытывает Артур Брайс после смерти своего старшего сына и как на самом-то деле относится к своему младшему сыну, который отгородил себя от семьи? Артур Брайс ведь не из тех людей, у которых мысли и чувства как на ладони. Потому что он неловок и еще потому, что он сам не вполне понимает себя. Рут подумала: я никогда не была близка к нему, никогда не старалась проникнуть в его душу, а он - отец Бена, не будь его, не было бы и Бена, и все же он чужой. Они словно бы впервые в жизни встретились лицом к лицу.
Она сказала:
- Хотите пойти посмотреть на могилу?
- Я думал... Я как раз хотел пойти. - Но он не двигался с места.
- Мы украсили ее, получилось красиво... - сказал Джо. - Все цветы как из золота - золотой крест! Но сейчас ты ничего не увидишь. Погоди до утра.
Кто-то прошел мимо с фонарем.
- Это хорошо, кому-нибудь надо было пойти.
- Элис...
- Нет. Она куда-то ушла. Она теперь всегда куда-то уходит вечерами.
И, ни о чем больше не спрашивая, Рут знала, что Дора Брайс сидит у очага и причитает и, стоит только кому-нибудь из домашних войти, заводит свою жалобную песню: "Ну да, вы ждете, чтобы я пошла туда! С моими больными руками и коленями - в этакую тьму? Вы думаете, сердце у меня это выдержит, когда моего сыночка только-только опустили в могилу? И на что мне теперь все это? Ваша пасха - не пасха, когда его отняли у меня".
Но ведь и я была такая же, подумала Рут, затворилась от всех в своем эгоизме, и ожесточении, и в своих сомнениях, и в жалости к самой себе, и в чем же разница между нами, если уж правду сказать?
- Я сейчас вернусь. Я хотел только пойти посмотреть, все ли там сделано.
Джо сердито огрызнулся:
- Ты что ж, думаешь, может, и не все сделано? Думаешь, мы могли забыть? Как ты мог подумать, что Рут не придет сюда или я не приду? Мы...
Рут положила руку ему на плечо.
- Пойдемте с нами домой, - сказала она Артуру Брайсу.
И тут она почувствовала, что между ними наконец начинает возникать что-то - она уловила это, взглянув ему в лицо: что-то вроде расположения к ней, и сочувствия к ее горю, и желания сказать или сделать что-то нужное, что-то приятное ей. Он готов был пойти с ними, он не хотел быть один, остаться одиноким. Он нуждался в ее любви. И когда они зашагали дальше по направлению к деревне - она посередине, между ним и Джо, - он понял, что она готова дать ему эту любовь. Никто из них не произнес ни слова, но незримые узы возникли между ними, искупая прошлое.
Когда они вышли на дорогу, Артур Брайс сказал:
- Не надо тебе идти туда - одной через выгон.
- Еще не поздно.
- Темно уже.
- Я привыкла, не боюсь темноты.
Джо поспешно сказал:
- Но я пойду с тобой, как всегда. Я тебя провожу.
- Не надо. Ступай домой. Иди с отцом.
Потому что кто-то другой тоже нуждался в этом мальчике, в общении с ним, в его опоре; она была слишком большой эгоисткой, цеплялась за него все эти недели, да и не потеряет она его, отослав с отцом домой, к матери: делить - не значит терять.
И, взяв корзины, она стала спускаться по склону; тихая радость переполняла ее.
Рут теперь сама не понимала, как могло ей прийти в голову менять кровать. Эта кровать была такой привычной, и в мягком углублении перины, податливо принявшей форму ее тела, она чувствовала себя надежно, как в люльке. А завтра будет пасха.
Лежа в кровати, она вдруг отчетливо вспомнила, какой разговор был у нее с Беном в прошлом году в страстную пятницу. Они гуляли в березовом лесу, но стало очень холодно, лицо и руки у нее ломило так, словно с них содрали кожу, голова раскалывалась от встречного восточного ветра, и они вернулись домой. Сама погода, казалось, говорила о том, какой это день. Где-то между двенадцатью и тремя часами пополудни небо совсем потемнело, в саду внезапно засверкали молнии и ураганный ветер заколотил в окна дома.
- Ты послушай только, что делается!
Бен поднял голову от книги:
- Говорят, на эти три часа птицы умолкают. Все смолкает, кроме ветра.
- А еще говорят, что в пасхальную полночь скот в хлеву опускается на колени.
- Да, есть еще такие, что верят в это.
- А ты?
- Ну, знаешь, как к этому подойти. - Он встал и шагнул к окну поглядеть на бурю.
- А в три часа солнце снова должно проглянуть?
- По-моему, сегодня даже раньше. Видишь?
Он показал на клочья облаков, разметанные ветром, словно ткань, разодранная безжалостной рукой, и на голубые просветы между облаками. На траве еще лежали градины, но они уже начинали таять.
Рут стала возле него. Он сказал:
- Когда-нибудь...
- Что - когда-нибудь?
Он ответил не сразу.
- Я часто думаю об этом. О смерти. В такие дни, как эти. Сегодня.
- Не надо!
Он поглядел на нее с удивлением.
- А ты разве не думаешь?
- Я... Не знаю. Но я не люблю страстную пятницу, хочется, чтобы она скорее прошла.
- Почему?
- Чтобы настала пасха.
- Но сначала должна же пройти пятница.
- Я пойду приготовлю обед.
- Рут! Ты думаешь когда-нибудь о смерти?
- Нет. Не знаю.
Хотя не так уж много времени прошло со дня мирной кончины крестной Фрай - а Рут тогда ведь думала о смерти, и ей казалось, что так и должно быть, все мудро и правильно. Крестная Фрай была очень старенькая и спокойно ждала смерти, принимала ее светло.
Рут покачала головой:
- Пока еще нет. О своей смерти или о твоей?
- Вот именно. О моей и о своей.
- Нет... Это когда мы станем очень старыми или очень больными. Тогда. Впрочем, я еще думаю о смерти, когда умирает какое-нибудь животное. Но это совсем другое дело.
- Почему другое? И почему мы не должны думать об этом? Ведь если ты подумаешь о смерти, ты же знаешь, что...
- Я не хочу о ней думать.
- Но ведь дело же не в ней. В конечном счете дело же не в ней. Разве ты не понимаешь?
- Это еще не значит, что мы должны думать о ней и говорить. Сейчас нет. Пока еще нет.
- Должны.
Она слышала все, что он говорил в тот день, и все запомнила, но по-настоящему так и не поняла.
- Как раз должны. Она вокруг нас, и внутри нас, и рядом. Это мы. И стоит тебе это понять, как она потеряет свое значение.
Рут с внезапным испугом схватила тогда Бена за руку, стараясь вернуть его себе, вернуть к действительности; когда он говорил так, ее страшила возникающая между ними пропасть, страшило то, что он, казалось, что-то знает и что-то может произойти.
- Не надо... Не надо говорить об этом, ты не должен говорить о смерти. Ты не можешь умереть, никогда, никогда. Я не позволю тебе умереть.
- Ах, Рут. - Он поглядел на нее как-то понимающе и печально. - Ах, Рут.
Ей казалось, что он только что сейчас, здесь, в тишине этой комнаты громко произнес эти слова, и она видела перед собой его лицо, каждую черточку. И ему была уготована смерть.
Она села в постели, потрясенная. Откуда возникло это? Откуда пришла к ней эта мысль? Ведь это была не припомнившаяся фраза и не игра воображения - это было познание истины, самой главной для нее истины. Ему была уготована смерть.
Она снова откинулась на подушки, не в состоянии этого осмыслить и вместе с тем зная, что это так. Она уснула, спала без сновидений и проснулась на жемчужно-розовой пасхальной заре от первого щебета птиц.
Вчера, куда ни глянь, повсюду были деревья и цветы; сегодня, когда она поутру шла в церковь, везде были птицы. Снова ярко светило солнце, как и предсказывал Джо, но трава была вся в тяжелых каплях росы, и башмаки Рут промокли, прежде чем она прошла через сад. Под горой, в кустах, пеночки неумолчно выводили свои звонкие трели, а высоко над головой едва различимые в сиянии жаворонки чертили в небе свои спирали, и лилась на землю песня. Она увидела в поле фазанов, умных птиц, которым посчастливилось избежать ружья, и теперь они гуляли на свободе, благо сезон охоты пришел к концу, и самцы волочили шлейфы своих хвостов, отливавших ржаво-красным золотом и медью. Все вокруг пело, и Рут казалось, что весь земной шар с мелодичным жужжанием вращается в пространстве. Она думала: мне еще дано быть счастливой, дано сохранить рассудок. И в ней крепла уверенность, что это состояние должно продлиться, хотя бы на сегодняшний день, а быть может, и дольше - пока стоят солнечные дни. И было ощущение, что она словно бы плывет над землей, покинув свою земную оболочку.
Джо ждал ее на дороге: он был серьезен и казался - в своем темном воскресном костюме - старше и выше ростом. Сегодня она уже не уловила в нем никакого сходства с Беном.
Последний раз она была в церкви на похоронах Бена. Нет, она не станет вспоминать тот день, это было позади, сейчас она должна думать только о сегодняшнем дне и стараться понять. Она должна найти свое место среди всех этих людей и не обращать внимания, если они будут глазеть на нее и судить и рядить о ней. Но, увидев, как они поднимаются на холм впереди нее и стоят кучками на паперти, она крепко сжала кулаки и ощутила удары сердца в горле.
