Забиба добралась до дворца и, как обычно, проследовала в личные покои царя. Не спрашивая разрешения, вошла в его опочивальню и увидела, что он уже ждет ее - начальник стражи доложил, что она к нему направляется, как только узнал об этом от стражи внешних ворот.
Царь не успел еще одеться, но уже поднялся с постели и умыл лицо, продолжая свои обычные приготовления к встрече с ней. Множество мыслей и догадок крутилось у него в голове, и совсем уже разволновавшись, он стал спрашивать себя:
- Почему я так волнуюсь? Всего-навсего сообщили, что это она, а не кто-то другой, идет сюда, и, должно быть, в добром здравии. Мне не о чем волноваться. Разве не приехала она верхом на коне? Тот, кто покрывает расстояние между своим домом и дворцом верхом на коне, должен чувствовать себя превосходно. Но почему она прибыла в столь ранний час?
Впрочем, царь дал ей право приходить во дворец, когда она пожелает, невзирая на время, а не так, как приходят по официальным делам или по приглашению.
А когда она сказала царю:
- Как я могу приходить во дворец не в назначенное время? - царь ответил ей:
- Для тебя у меня любое время свободно, Забиба, возлюбленная моя.
И тогда сказала она:
- Тебе не стоило бы так меня баловать. Ведь простой человек, бывает, не знает границ своих симпатий и чувств.
А царь сказал ей, улыбаясь:
- Разве не говорила ты мне, Забиба, что царям больше нужны те, кто говорит им правду, чем те, кто говорит: "Твоя воля, мой господин. Твоя воля, мой великий царь"?
Разве дружеское чувство и радость дружбы - это не то, что необходимо царю? Вырваться из обветшалых понятий, полученных в наследство от старых царей, - вот какой шаг необходимо предпринять, чтобы всерьез постичь жизнь людей. Если же я стану ограничивать того, кто мне ближе всех, заранее составленным расписанием, то наши встречи превратятся в рутину, и ни у меня, ни у нее не будет возможности нарушить ее и поступать не так, словно мы выполняем официальную работу. Если мы будем поступать, исходя из самого обычного человеческого желания, из того, что диктуют чувства влюбленных, то и серьезная работа на благо народа будет больше отвечать его интересам.
- Но берегись, мой царь. Прости меня, я не имею в виду обычное предупреждение.
Засмеялся царь и сказал:
- Вот и ты уже стала взвешивать слова, как будто ты не дочь народа, а принцесса из царской свиты.
Засмеялась Забиба и спросила:
- Разве цари и принцессы действительно все взвешивают до мелочей?
- Не всегда. Не в самые существенные моменты, а только в том, что они приняли за стиль общения царей. Разве не заботится тот, чья душа пуста, о чрезмерных формальностях? И не ты ли сама мне об этом говорила?
- Да, все это правильно, мой царь. Человек, сущность которого наполнена реальными вещами и день которого занят настоящими делами, не станет придерживаться формальностей. У него просто нет времени, чтобы тратить его на формальности, которые не дают ничего полезного и не являются показателем правильного воспитания.
Когда Забиба направлялась от внешних ворот дворца в личные покои царя, а царь готовился принять ее, его тревожила неизвестность, а в голове вертелись все эти мысли и вспоминались некоторые моменты их отношений.
Забиба показалась в дверях, после того как постучала, и царь крикнул ей:
- Входи!
И умолк при виде неожиданного зрелища. Лицо Забибы и руки были все исцарапаны. Царь шагнул к ней, но прежде, чем обнял ее, она бросилась в его объятия и зарыдала.
Царь молча обнимал ее и гладил по голове, его пальцы блуждали в ее волосах, пока Забиба не выплакала весь запас слез, томившихся у нее в груди. Это была их первая встреча после того тяжкого горя, которое с ней приключилось. С ней как будто случилось два несчастья, каждое из которых доставляло сильнейшую боль. Она никак не могла решить, что причиняет ей больше страданий: то, что ее изнасиловали, или то, что ее изнасиловал и избил муж, который среди прочих своих обязанностей должен был всячески беречь ее и защищать.
Иногда она думала, что насилие и те страдания, которые ей пришлось вытерпеть, угнетают ее меньше, чем душевные муки из-за предательства мужа и вероломства тех из преступной банды, кто предал царя. Насилие для нее, быть может, было бы и страшнее, если бы ей не открылось, что ее изнасиловал собственный муж. Она говорила себе, что насилие свершилось независимо от того, кто его совершил, а муж лишь исполнил роль неизвестного. Если бы не довелось ей узнать правду, то сделавший с ней это так и остался бы неизвестным и она переживала бы только боль содеянного.
Насилие причиняет сильнейшую боль, независимо от того, насилует ли мужчина женщину, армия захватчиков насилует родину или насилуют право те, кто его не приемлет. Но еще хуже, когда кого-то отдают на поругание, будь то страна или человек. Забиба постаралась облегчить горечь насилия и боль, терзающую ее душу. Она сказала себе:
- Но ведь я сопротивлялась до тех пор, пока не ослабела от ран и пока не оставили меня силы и я стала как бездыханный труп.
Потом добавила:
- Да, как бездыханный труп. А разве на мертвое тело может пасть позор изнасилования? Разве может пасть позор изнасилования на историю страны и народа, когда гибнет народ и на земле страны не остается уже никого, кто способен держать оружие?
И ответила себе:
- Да, именно так. Любой правитель, соглашающийся с насилием, пока он жив и народ его не истреблен, запятнает себя позором, и народ его, если смирится с этим, будет покрыт позором. Да, поругание невыносимо для души и для истории, для любого свободного человека. Предательство царя горько, но во много раз горче и больнее отдается в душе предательство народа, страны и ее истории.
Забиба вытерла слезы. Когда она заговорила в ответ на расспросы царя о случившемся, ее душили слезы, не позволяя говорить. Так и вела она свой рассказ, то и дело перемежая его слезами, пока не довела свою печальную историю до конца.
Царь поначалу весь вспыхнул в гневе, но потом овладел собой, пребывая, однако, в глубочайшей печали.
Он повторял вслух:
- Замысел посягнувших был на этот раз очень болезненным и поразил меня сильнее, чем стрелой в глаз. Но, клянусь Господом Забибы и ее целомудрием, видит душа моя, понимает ум и чувствует совесть, что мы будем вести против них сражение и не прервем его до тех пор, пока по воле Бога Забибы, Аллаха милостивого и милосердного, царь не сделает так, чтобы герои остались героями, чтобы знамя правды возвышалось на своем древке над землей и чтобы у народа был тот, кто достоин быть его совестью и кто думает о нем. А если Аллах, хозяин высшего царства, пожелает, чтобы моя душа поднялась к нему, это будет великая для меня честь, и сделается тогда небо раем, а земля вратами его. Да сгинут все злоумышленники!
Царь тут же велел солдатам немедленно привести к нему мужа Забибы, потому что он - тот ключ, который поможет раскрыть заговор и заговорщиков, которые участвовали в надругательстве над Забибой и в попытках погубить царя. Сказала Забиба царю, услышав, что он отдает приказ схватить ее мужа:
- Прошу тебя, царь мой, подумай о том, что могут сделать заговорщики, когда узнают, что негодяй схвачен.
- А что они могут сделать?
- То, что делают отчаявшиеся злодеи, которым угрожает плен и гибель, мой царь. Они рискнут и нападут, как это принято у царей Элама, и войдут в твой дворец.
- Ты права, Забиба. Я подниму армию и полицию, чтобы они были готовы к бою и смогли вынести длительную осаду дворца, пока заговорщики и захватчики не погибнут или пока они не ослабеют и не развеет их ветер.
Забиба сказала:
- Да, мой великий царь, именно так. А если позволишь, я подскажу тебе еще одну мысль.
- Конечно, Забиба. Говори, что хочешь сказать.
- Я прошу, чтобы ты позволил мне покинуть дворец. Я подниму народ, чтобы он поддержал армию, и злодеи придут в отчаянье оттого, что они остались одни, а у нас появилась такая мощная моральная и действенная поддержка.
- Да, Забиба. Сделай это побыстрее. Но я хочу, чтобы с тобой был отряд преданных мне солдат, которым будет командовать мой верный страж Абдулла.
- Да, мой царь.
Эти слова Забиба сказала с болью в сердце, вспомнив, что ей пришлось пережить из-за того, что недавно она отказалась, чтобы кто-то из солдат сопровождал ее по пути от царского дворца к дому. Вот и случилось то, что случилось. И все же она предпочла бы отправиться поднимать народ как одна из народа. Народ не любит проявлений власти, особенно когда они чрезмерны. Народ считает, и считает совершенно справедливо, что до того, кто носит слишком много одеяний, не доходит тепло народа и не передается ему. А многочисленная охрана, используемая государственным чиновником для вида и устрашения, способна разве что отпугнуть народ от него. Основанием для любви должны быть свобода и дисциплина. Чиновник не должен ограждать себя без необходимости. Если народ видит, что он без достаточно серьезной причины окружает себя охраной, это отпугивает от него простых людей. Как сможет тот, кто сковывает себя ненужными оковами, снять оковы с других? Народ, несмотря на благосклонность царя и мое положение при нем, знал меня как простолюдинку. И если люди увидят отряд солдат во главе с царским стражником, они воспримут меня как принцессу, а то и как царицу. А поскольку они не знают царя так, как знаю его я, они разбегутся от меня. Что же делать? Выйти без охраны и тем самым подвергнуть наш план сопротивления злодеям опасности? Нет. Я должна согласиться на охрану и довериться воле Аллаха. - Так подумала Забиба, прежде чем спросить у царя позволения пойти к народу.
