Бенедикт Спиноза - Этика

ПОЛОЖЕНИЕ XXIV

Если мы вообразим, что кто-нибудь причиняет радость вещи, которую мы ненавидим, то мы будем питать и к нему ненависть. Если же, напротив, мы, вообразим, что он причиняет ей печаль, то мы будем питать к нему любовь.

Это положение доказывается таким же образом, как и положение 22 этой части, которое и смотри.

Эти и подобные аффекты ненависти относятся к зависти, которая поэтому есть не что иное, как сама ненависть, поскольку она рассматривается располагающей человека таким образом, что он радуется при несчастий другого, и, наоборот, печалится при его счастье.

Мы стремимся утверждать о себе и о любимом предмете все то, что, как мы воображаем, причиняет нам или любимой вещи радость; и, напротив, стремимся отрицать все то, что, как мы воображаем, нам или любимой вещи причиняет печаль.

Что мы воображаем причиняющим любимой вещи радость или печаль, то и нам причиняет радость или печаль (по пол. 21 этой части). Но душа (по пол. 12 этой части), насколько может, стремится воображать то, что причиняет нам радость, т. е. (по пол. 17 части 2 и его короля.) представлять это присутствующим; и, напротив (по пол. 13 этой части), исключать существование того, что нам причиняет печаль. Следовательно, мы стремимся утверждать о себе и о любимой вещи все то, что мы воображаем причиняющим нам или любимой вещи радость, и наоборот, – что и требовалось доказать.

Мы стремимся утверждать о вещи, которую ненавидим, все то, что, как мы воображаем, причиняет ей печаль и, напротив, стремимся отрицать то, что, как мы воображаем, причиняет ей радость.

Это положение вытекает из положения 23, как предыдущее из положения 21 этой части.

Из этого мы видим, что часто случается, что человек о себе и о любимой вещи имеет преувеличенное мнение и, напротив, ненавистную вещь ценит ниже ее достоинства. Такое воображение, когда оно относится к самому человеку, имеющему о себе преувеличенное мнение, называется гордостью и есть вид помешательства, так как человек грезит с открытыми глазами, будто он может сделать все то, что существует только в его воображении и что он представляет себе как действительность и наслаждается этим, пока не представит себе что-нибудь такое, что исключает существование этих грез и ограничивает его способность действия. Итак, гордость есть радость, происходящая оттого, что человек имеет преувеличенное мнение о себе. Далее, радость, происходящая оттого, что человек ценит другого выше надлежащего, называется превознесением, и, наконец, та радость, которая происходит оттого, что человек ценит другого меньше надлежащего, называется пренебрежением.

Если мы воображаем, что вещь нам подобная и не сопровождающаяся в нас никаким аффектом испытывает какой-нибудь аффект, то вследствие этого и мы чувствуем подобный же аффект.

Образы вещей суть впечатления человеческого тела, идеи которых представляют внешние тела как бы присутствующими при нас (по схол. пол. 17 части 2), т. е. (по пол. 16 части 2) идеи которых заключают в себе природу нашего тела и вместе присутствующую природу внешнего тела. Итак, если природа внешнего тела подобна природе нашего тела, тогда идея внешнего тела, которое мы воображаем, будет содержать в себе впечатление нашего тела вместе с впечатлением внешнего тела и, следовательно, если мы вообразим, что кто-нибудь подобный нам испытывает какой-нибудь аффект, то это воображение будет выражать впечатление нашего тела, подобное этому аффекту, и поэтому-то, если мы воображаем, что какая-нибудь вещь, подобная нам, испытывает какой-нибудь аффект, и мы вместе с ней испытываем подобный же аффект. Если же мы ненавидим подобную нам вещь, то (по пол. 23 этой части) испытываем аффект противоположный, а не подобный, – что и требовалось доказать.

Это подражание аффектов, когда оно относится к печали, называется состраданием (см. о нем схол. пол. 22 этой части), а когда относится к желанию, то соревнованием, которое поэтому есть не что иное, как пожелание какой-нибудь вещи, зарождающееся в нас вследствие того, что мы воображаем, что другие подобные нам имеют такое же пожелание.

Если мы воображаем, что кто-нибудь, к кому мы относимся без всякого аффекта, причиняет радость вещи нам подобной, то мы и к нему чувствуем любовь. Если же, напротив, мы воображаем, что он причиняет ей печаль, то мы к нему чувствуем ненависть.

Это доказывается из предыдущего положения так же, как положение 22 этой части из положения 21.

Мы не можем ненавидеть вещь, которой сострадаем, из-за того, что страдание ее причиняет нам печаль.

Ибо если бы мы могли из-за этого ненавидеть ее, то (по пол. 23 этой части) мы радовались бы из-за ее печали, что противоречит предположению.

Вещь, которой мы сострадаем, мы стараемся, насколько можем, освободить от страдания.

То, что причиняет печаль вещи, которой мы сострадаем, причиняет и нам подобную же печаль (по пред. пол.); поэтому мы стараемся вспоминать все то, что уничтожает существование той вещи или что разрушает ее (по пол. 13 этой части), т. е. (по схол. пол. 9 этой части) стремимся разрушить это или определяемся к его разрушению; и, следовательно, вещь, которой мы сострадаем, мы стараемся освободить от ее страдания, – что и требовалось доказать.

Это желание или стремление благотворить, вытекающее из того, что мы сострадаем той вещи, которой желаем оказать благодеяние, называется благожеланием, которое поэтому есть не что иное, как пожелание, вытекающее из сострадания. Впрочем, о любви и ненависти к тому, кто, как мы воображаем, делает добро или зло вещи, которую мы воображаем подобной нам, см. схолию положения 22 этой части.

Мы стараемся содействовать тому, чтобы делалось все то, что мы воображаем способствующим радости; то же, что мы воображаем противодействующим ей или способствующим печали, мы стараемся устранить или разрушить.

То, что мы воображаем способствующим радости, мы стараемся, насколько можем, воображать (по пол. 12 этой части), т. е. (по пол. 17 части 2) будем стараться, насколько можем, представлять его присутствующим при себе или действительно существующим. Но стремление души или способность мышления по природе равна и одновременна со стремлением или способностью тела к действованию (что ясно следует из королл. пол. 7 и королл. пол. 11 части 2). Поэтому мы всячески стремимся, или (что по схол. пол. 9 этой части одно и то же) желаем и ставим целью, чтобы это так существовало. Это первое. Затем, если мы вообразим, что то, что мы считаем причиною печали, т. е. (по схол. пол. 13 этой части) то, что мы ненавидим, разрушается, то мы будем радоваться (по пол. 20 этой части). Следовательно (по первой части этого пол.), мы будем стремиться разрушить это или (по пол. 13 этой части) устранить, чтобы не созерцать его. Это второе. Итак, мы стараемся содействовать тому и проч., – что и требовалось доказать.

Мы будем также стремиться делать все то, о чем воображаем, что люди смотрят на него с радостью и, напротив, будем избегать делать то, о чем воображаем, что люди избегают его.

Если мы вообразим, что люди любят или ненавидят что-нибудь, то и мы также это будем любить или ненавидеть (по пол. 27 этой части), т. е. (по схол. пол. 13 этой части) будем радоваться или печалиться из-за присутствия этой вещи; следовательно (по пред. пол.), мы будем стремиться делать все то, о чем воображаем, что люди любят его или смотрят на него с радостью и проч., – что и требовалось доказать.