Потом он сел в трамвай, купил пригородный билет за девяносто копеек, устроился поудобнее у окна — ехать ему далеко, почти до шестнадцатой станции.
Ехал он чуть не целый час и все глядел в окно, ждал, когда появится море. Трамвай вышел за городскую черту, — визжа колесами, круто свернул в сторону пригородных лиманов, потом опять свернул и поехал вдоль дачных поселков. И тут Димка увидел море — оно ярко сверкало на солнце, словно разбили большое зеркало и тысячи маленьких осколков разбросали вокруг. А потом он увидел парусник — крошечный белый парус маячил где-то там, почти на горизонте, и от этого стало сладостно и тревожно на душе.
Потом он еще долго шел от трамвайной остановки мимо белых домиков и санаториев, пока не вышел на пригорок, где стоял большой четырехэтажный дом, обнесенный высокой металлической оградой, выкрашенной в зеленый цвет. Над железными воротами высилась пятиконечная звезда, а на ней были видны четыре больших буквы РККА.
Димка пролез между прутьев ограды и пошел вдоль дома по песчаной дорожке, мимо отдельных красивых домиков — так объяснил ему Сергей Павлович, Нелин отец. Он даже нарисовал все на бумажке, она лежала у Димки в боковом кармане, но он не смотрел в нее — за неделю он изучил ее настолько, что представлял себе все очень ясно.
Навстречу ему попадались люди в форме и в штатском, в походке которых тоже угадывались военные. Удивительно было видеть этих людей, никуда не спешивших, идущих медленно, с женами, с детьми, и даже с детскими колясками. Они все провожали Димку добрыми взглядами, наверно потому, что он нес огромный букет кремовых и алых роз, а один комдив, с ромбом в петлице, даже остановился и спросил:
Это кому же такая красота предназначается? Андриановым, — сказал Димка. — Вы не знаете, дяденька, где они живут?
Знаю. Но не скажу, пока не выясню: по какому поводу? — он указал на цветы.
— У них дочка есть, у нее сегодня день рождения.
— Ну что ж, причина вполне уважительная, — сказал комдив очень серьезно, а глаза его улыбались. — Передай Сергею Павловичу мои поздравления, и дочку от меня поздравь, — он достал из кармана своего кителя плитку шоколада и протянул Димке, — скажи, комдив Луговой велел кланяться.
— Есть, товарищ комдив, — Димка вытянулся по стойке смирно.
— Ну, а теперь беги. Они вон там живут, крайний домик налево, только ты прямо к морю иди, они все там, по-моему.
Димка побежал, счастливый. Он спустился вниз, к морю, по длил ной деревянной лестнице и увидел много людей в трудах и в купальниках, они загорали на солнце, у самой воды, и различить среди них Андриановых было не так-то просто.
Димка медленно пошел вдоль берега по мелкой шуршащей гальке, и все оглядывались на него — странно он, должно быть, выглядел среди загорающих — в своих наглаженных брюках, белой рубашке, с букетом ярких цветов в руках.
Он остановился растерянный.
—. Дима!.
Он обернулся. Навстречу ему бежала Неля — в мокром, сверкающем на солнце ярко-красном купальнике, в каплях морской воды, искрящихся на лице, на волосах, на тронутом загаром т, еле, — она летела к нему, едва касаясь босыми ногами прибрежной гальки, и в глазах ее, голубых, как небо, сияла радость.
Поздравляю тебя, — едва слышно сказал Димка, протягивая Цветы. И смутился, когда Неля на виду у всех поцеловала его.
До обеда они купались, загорали, играли с большим, Цветастым, легким, как пушинка, мячом. Он приятно звенел, когда по нему слегка ударяли ладонью. И в душе у Димки все звенело от этого сверкающего моря, от солнца, от того, что Неля была рядом.
А потом Нелина мама позвала их в дом, там уже был накрыт стол: посредине возвышался огромный торт, стояли бутылки с крюшоном и лимонадом, вазочки с конфетами и печеньем.
Собралось человек десять ребят, и Андрей приехал, они тоже отдыхал и на даче по соседству. Только взрослых никого не было, кроме Нелиной мамы, всех мужчин вдруг куда-то вызвали, они быстро ушли с пляжа, бегом поднимались по лестнице. -
— Опять у них, наверно, учения, — вздохнула тогда Неля, глядя вслед отцу. — Хоть бы в день рождения могли не устраивать.
Ребята наперегонки стали занимать места за столом, они все чувствовали себя здесь как дома. А Димка постеснялся расталкивать других, чтобы занять стул поближе к Неле. Он остался с самого края, на другом конце стола. Рядом с Нелей оказался Андрей, а по другую сторону — мама.
— Так, — сказала Нелина мама, — всем хватило места?
— Всем! — хором ответили ребята.
Димка молчал, хотя его почти вытеснили, он с трудом пристроился на самом углу стола.
— Что ж, мужчин у нас сегодня нет, все они куда-то подевались. Придется кому-то из вас взять на себя роль старшего. Ну, кто храбрый?
Все молчали.
— Разрешите мне? — поднял руку Андрей.
— Ну что, ты, я думаю, вполне справишься, — сказала Нелина мама. — Давай, принимай бразды правления, а я тут буду между кухней и вамп.
Андрей велел разливать крюшон, и когда все бокалы наполнились темно-вишневым шипучим напитком, он встал, постучал ножом по тарелке, все утихли. Андрей поднял свой бокал с крюшоном, собираясь говорить, и тут вдруг раздался Нелин голос:
— А где Дима?
— Я здесь, — Димка высунул голову из-за спин..
Все засмеялись. А Неля грустно посмотрела по сторонам.
— Димочка, иди сюда, на мое место, — сказала Нелина мама, — мне все равно надо ходить на кухню, а то там сгорит все.
Не надо, не надо, — закричали все, — ему и там хорошо. Сидите.
Но Нелина мама подошла к Димке, обняла его за плечи и повела на свое место.
Ну, вот, — сказала она, усадив его рядом с дочерью. — А мне там будет удобнее. Ну, Андрей, давай.
Он опять поднялся, откашлялся, как взрослый, подмял бокал с крюшоном, который уже перестал шипеть, и только успел сказать: «Дорогая Неля», как в соседней комнате зазвонил телефон.
Все опять засмеялись, Андрей скорчил страдальческую мину, а Нелина мама крикнула ему: «Продолжай!» — и побежала к телефону. — , Итак, — сказал Андрей тоном профессора, — на чем я остановился?
— Дорогая Неля! — хором подсказали ему.
— Да! Значит, дорогая Неля, мы все, твои друзья, собрались здесь, сегодня, чтобы отметить знаменательную дату в твоей жизни…
В комнату вошла Нелина мама, она остановилась в дверях, лицо у нес было белое.
— Дети, — сказала она охрипшим голосом, — сегодня утром Германия напала на нас. Это война, дети!
На углу переулка, в котором жили Димка и Неля, стоял большой серый дом старинной постройки. В нем когда-то жили владельцы виноторговой фирмы и говорили, что под домом есть необозримые погреба, целое подземелье, где раньше хранились вина. Но никто никогда этого подземелья не видел, почему-то туда никого не пускали. В первые дни войны, когда начались воздушные налеты па город, погреб открыли, в нем устроили бомбоубежище.
По нескольку раз в день над городом появлялись одиночные немецкие самолеты, они летели на большой высоте, появлялись тихо, незаметно, медленно плыли в синем летнем небе. Они были какие-то длинные, хвостатые, худые как скелеты, — зенитки открывали по ним яростный огонь, в небе лопались желтые облачка разрывов, словно маленькие пушистые одуванчики, они вспыхивали слева и справа от самолета, и все мальчишки, задрав головы, спорили, какой это самолет, — одни кричали «Фокке-Вульф», другие «Хейнкель», а тот медленно и бесшумно плыл, окруженный этими облачками, пока не исчезал из виду, будто он таял в воздухе.
По радио объявляли воздушную тревогу, по улицам бегали люди с красными повязками на рукавах, с противогазами на боку, свистели в милицейские свистки, загоняли всех в бомбоубежище. Там было холодно, сыро и всегда пахло чем-то затхлым, с пористых известняковых стен свисала плесень.
Первое время, как только начиналась стрельба и воздух с режущим визгом рассекали зенитные снаряды, все кидались в бомбоубежище, сюда набивалось по нескольку сот человек — женщин и детей, сидели, прижавшись друг к другу, вздрагивая при каждом разрыве. Однажды Димка увидел здесь даже косматую старуху Штольц, ее принесли сюда двое дружинников вместе со стулом, усадили возле стены, и она сидела, с ужасом глядя на потолок, пытаясь трясущимися руками поднести ко рту стакан с водой. Вода плескалась, лилась ей на шею, за ворот. Димка хотел помочь ей, потом вспомнил, как она стояла на мраморной лестнице в белых перчатках до локтей, и раздумал.
Оказался тут как-то и Зеленый, Он, видно, очень торопился куда-то, все рвался к выходу, но дружинники не выпускали его, сказали, что, пока не объявят отбой, никому выходить нельзя, а если он будет устраивать панику, его отправят, куда следует. Он присмирел, с ними больше не ругался, но все носился но подземелью, затравленно озирался, трогал руками стены и причитал без конца: «Это что ж такое делается, а? Мамочка, родная, что ж это на свете делается! Это ж коллективный гроб, да и только!» Больше Димка его здесь не видел.
