Фабиан доставал пакеты из ящика, мать продолжала ставить их на полку.
— А не лучше ли тебе поискать место здесь? — спросила она. — Или тебе уже не нравится у нас? Ты мог бы жить в гостиной. Да и девушки здесь куда приятнее и не такие сумасшедшие. Может, и жену себе нашел бы.
— Я еще не знаю, как поступить, — отвечал он. — Не исключено, что я останусь. Я хочу работать. Хочу действовать. Хочу, наконец, иметь перед глазами цель. Если я ее не найду, я ее выдумаю. Дальше так продолжаться не может.
— В мое время так не бывало, — заметила мать. — У людей была цель — заработать деньги, жениться, обзавестись детьми.
— Возможно, и я привыкну к этой мысли, — сказал он, — как это ты всегда говоришь?..
Она оставила свои пакеты и многозначительно сказала:
— Человек — раб привычки.
Глава двадцать третья
Пильзенское пиво и патриотизм
Бидермейер по-турецки
Фабиана обслуживают задаром
Под вечер Фабиан пошел в старый город. Его взору уже с моста открылись прославленные на весь мир старинные здания, которые он знал столько, сколько помнил себя: бывший дворец, бывшая Королевская опера, бывшая придворная церковь, удивительные, но бывшие. Луна медленно-медленно, словно скользя по проволоке, перекатилась со шпиля дворцовой башни на шпиль церковной. Терраса, простиравшаяся вдоль берега, вся поросла старыми деревьями и почтенными музеями. Город, его жизнь, его культура были в отставке. Вся панорама напоминала пышное кладбище. На Старом рынке Фабиан встретил Венцката.
— В следующую пятницу наш класс соберется в погребке при ратуше, — сообщил Венцкат, — ты еще будешь здесь?
— Надеюсь, — сказал Фабиан, — если удастся, приду.
Он уже хотел идти дальше, но Венцкат пригласил его в пивную. Жена, сказал он, уже две недели на водах. И они отправились к Гассмейеру пить пильзенское пиво.
После третьей кружки Венцкат ударился в политику.
— Дальше так продолжаться не может, — горячился он. — Я состою в «Стальном шлеме», хотя и не ношу значка, — не имею права из-за моей гражданской практики. Но это дела не меняет. Пора начать отчаянную борьбу.
— Ну, если вы начнете, никакой борьбы не будет, будет только отчаяние, — сказал Фабиан.
— Возможно, ты прав, — воскликнул Венцкат и хватил кулаком по столу. — Тогда, черт возьми, мы все погибнем!
— Не уверен, что народу это придется по душе, — возразил Фабиан. — Неужто у вас хватит смелости обречь на гибель шестьдесят миллионов человек только потому, что понятия о чести у вас точно у рассерженных индюков, которые бросаются на всех и вся?
— В мировой истории всегда так бывало, — решительно заявил Венцкат и осушил свою кружку.
— Значит, она что спереди, что сзади — все одно, ваша мировая история! — вскричал Фабиан. — Такое даже читать стыдно, а еще стыднее вдалбливать это в головы детям. Почему нужно все делать, как когда-то? Будь история так последовательна, мы бы до сих пор сидели на деревьях.
— Ты не патриот, — заявил Венцкат.
— А ты — остолоп, — крикнул Фабиан, — это куда прискорбнее.
Потом они выпили еще пива и, осторожности ради, переменили тему.
— Слушай, у меня блестящая идея, — сказал Венцкат, — давай-ка наведаемся в бордель.
— Разве они здесь еще имеются? Я думал, это запрещено законом.
— Конечно, — сказал Венцкат. — Запрещено-то запрещено, однако, кое-что все-таки есть. Одно другому не мешает. Ты получишь удовольствие.
— Сегодня мне не до того, — признался Фабиан.
— Разопьем с девочками бутылку шампанского. Остальное — не обязательно. Сделай милость, пойдем. Ты уж последи за мною, чтоб я жене не доставил неприятностей.
Заведение находилось в маленьком узком переулке. Когда они подошли к нему, Фабиан вспомнил, что здесь устраивали оргии гарнизонные офицеры. Это было двадцать лет назад. Снаружи дом был все такой же. Чем черт не шутит, может, в нем до сих пор живут те же девочки? Венцкат позвонил. За дверью послышались шаги. Кто-то посмотрел на них в глазок. Дверь отворилась. Венцкат беспокойно оглянулся. В переулке — ни души. Можно входить.
Мимо какой-то старухи, пробормотавшей приветствие, они поднялись по узкой деревянной лестнице. Появилась хозяйка заведения.
— Добрый день, Густав, — сказала она, — наконец-то ты снова к нам пожаловал!
— Бутылку шампанского! — крикнул Венцкат. — Лилли еще у вас?
— Нет, зато здесь Лотта. У нее тоже задница — будь здоров! Садитесь!
Шестиугольная комната, в которую их ввели, была обставлена в стиле «бидермейер по-турецки». Лампа отбрасывала красный отсвет. На обшитых панелями, инкрустированных орнаментом стенах красовались изображения голых женщин. Вдоль стен тянулись низкие мягкие диваны. Фабиан и Венцкат сели.
— Дела здесь, судя по всему, идут неважно, — заметил Фабиан.
— Ни у кого нет денег, — пояснил Венцкат. — И, кроме того, эта специальность уже отжила свое.
Тут появились три молодые женщины, радостно приветствуя завсегдатая. Фабиан, сидя в углу, наблюдал всю сцену. Хозяйка принесла шампанское, разлила по бокалам и провозгласила:
— Ваше здоровье! Все выпили.
— Лотта, — сказал Венцкат, — всем раздеться!
Лотта, толстушка с веселыми глазами, немедленно согласилась и вместе с двумя другими девицами вышла из комнаты. Вскоре все три вернулись голые и подсели к гостям.
Венцкат вскочил и хлопнул Лотту по заду. Она взвизгнула, поцеловала его и, бормоча что-то нечленораздельное, стала теснить к выходу. Они скрылись за дверью.
Фабиан сидел за столом с хозяйкой и двумя голыми девицами и занимал их разговором.
— У вас всегда так пусто? — поинтересовался он.
— Недавно, во время певческого праздника, отбою не было от посетителей, — сказала блондинка, задумчиво играя своими сосками. — На мою долю в день доставалось человек по восемнадцать. Но обычно мы тут с тоски подыхаем.
— Как в монастыре, — обреченно вздохнула маленькая брюнетка и придвинулась к нему поближе.
— Еще бутылочку? — спросила хозяйка.
— Пожалуй, не стоит, — сказал Фабиан. — Я захватил с собой всего несколько марок.
— А, ерунда! — воскликнула блондинка. — У Густава денег хватит. К тому же у него здесь кредит.
Хозяйка отправилась за второй бутылкой.
— Пойдем ко мне наверх, — предложила блондинка.
— Я, кажется, уже сказал, что у меня нет денег, — отвечал Фабиан, радуясь, что не надо лгать.
— Ну, хоть плачь! — воскликнула блондинка. — Зачем же я пошла в публичный дом, поститься что ли? Идем, деньги отдашь через несколько дней.
Фабиан отказался. Тут вернулся Венцкат и сел рядом с блондинкой.
— Теперь тебе незачем ко мне подсаживаться, — сказала она обиженно.
Появилась Лотта, обеими руками держась за ягодицы и жалобно стеная:
— Вот скотина! Вечно он меня лупит. Я три дня даже сесть не смогу.
— Вот тебе еще десять марок, — утешил ее Венцкат.
Она наклонилась спрятать деньги в туфлю, и он снова шлепнул ее. Она сделала злые глаза и хотела броситься на него.
— Сесть! — приказал он. Потом положил руку на бедро блондинки и спросил: — Ну как, пойдем?
Та смерила его испытующим взглядом и сказала:
— Со мной твои штуки не пройдут. Мне чтобы все было честь по чести.
Венцкат кивнул. Блондинка встала и, покачивая бедрами, прошла вперед.
— Я же должен был за тобой присматривать, — сказал Фабиан.
— А, семь бед — один ответ! — махнул рукой Венцкат.
И последовал за блондинкой.
Хозяйка принесла вторую бутылку и разлила шампанское. Лотта ругала Венцката и показывала свои синяки. Маленькая брюнетка вцепилась в пиджак Фабиана, шепча:
— Пойдем в мою комнату.
Он посмотрел на нее. Она не отрывала от него своих больших, серьезных глаз.
— Я хочу тебе кое-что показать, — тихонько добавила она.
Они вышли вместе. Комната маленькой брюнетки была обставлена также «по-турецки» и также безвкусно, как салон, в котором они только что сидели. Кровать — вся в цветочках и кружевах. Картины на стенах — смех да и только. Электрическая печка согревала воздух. Окно было распахнуто. На подоконнике стояли три цветочных горшка. Женщина закрыла окно, подошла к Фабиану, обняла его и погладила по лицу.
— Так что же ты хотела показать мне? — спросил он.
Она ничего не показывала. И ничего не говорила. Только смотрела на него.
Он ласково хлопнул ее по спине и сказал:
— У меня же нет денег.
Она покачала головой, расстегнула ему жилет, легла на кровать и, не шевелясь, выжидательно смотрела на него.
Фабиан пожал плечами, разделся и лег рядом. Она со вздохом облегчения обняла его. Отдавалась она ему с сугубой осторожностью, не сводя с его лица пристального взгляда. Он смутился так, словно соблазнил невинную девушку. Она по-прежнему молчала. Только потом разжала губы и застонала, но даже стон ее прозвучал сдержанно.
