"Прогулка - для меня, торговое общество - для нее".
Он взял шляпу и отправился с князем. Всю дорогу ему казалось, будто колеса экипажа едут не по мостовой, а по его собственному мозгу.
"Женщин завоевывают не жертвами, а силой. Пожалуй, даже силой кулака..." - вспомнились ему слова пани Мелитон. Под влиянием этого афоризма он едва не схватил князя за шиворот и не вышвырнул его вон из экипажа. Но искушение длилось только один миг.
Князь украдкой наблюдал за Вокульским и, заметив, что он то краснеет, то бледнеет, подумал:
"Не ожидал я, что доставлю этому славному Вокульскому такое удовольствие. Да, всегда следует протягивать руку новым людям..."
В своей среде князь слыл ярым патриотом, чуть ли не шовинистом; вне аристократического круга он был известен как один из самых достойных граждан. Он очень любил поговорить по-польски и даже по-французски всегда рассуждал только о делах общественных.
Он был аристократом с головы до пят - душой, сердцем и кровью. Он верил, что каждое общество состоит из двух частей: серой толпы и избранных классов. Серая толпа была произведением природы и, может быть, действительно происходила от обезьян, как утверждал вопреки священному писанию Дарвин. Однако происхождение избранных классов было более возвышенно, и их предками были если не сами боги, то по меньшей мере герои, которые им сродни, Геркулес, Прометей или - на худой конец - Орфей.
У князя был во Франции кузен, граф (в высшей степени отравленный ядом демократизма), который подшучивал над неземным происхождением аристократии.
- Дорогой мой, - говаривал он, - мне кажется, ты не вполне разбираешься в вопросах благородного происхождения. Что такое аристократический род? Это род, предки которого были гетманами, или сенаторами, или воеводами, иначе говоря, по-теперешнему - маршалами, членами верхней палаты либо префектами департаментов. Ну, а этих господ мы знаем; нет в них ничего необыкновенного... Они едят, пьют, дуются в карты, волочатся за женщинами, залезают в долги - как и все смертные, причем нередко бывают еще более глупы.
Лицо князя в таких случаях покрывалось красными пятнами.
- Приходилось ли тебе встречать, - возражал он, - префекта или маршала с таким величественным выражением лица, какое мы видим на портретах наших предков?
- Что ж тут удивительного? - смеялся зараженный демократизмом граф. Художники придавали портретам выражения, даже не снившиеся их оригиналам, точно так же как знатоки геральдики и историки распространяли о них неправдоподобные легенды. Все это, милый мой, враки. Это только декорации и костюмы, которые одного Войтека превращают в князя, а другого в батрака. В действительности и тот и другой - лишь скверные лицедеи.
- Против глумления, мой милый, бесполезно спорить! - возмущался князь и убегал к себе. Он ложился на козетку и, закинув руки за голову, глядел в потолок, и перед его взором проходили фигуры сверхчеловеческого роста, наделенные сверхъестественной силой, отвагой, умом и бескорыстием. Это и были их предки, его и графа, только граф почему-то отрекался от них. Неужели у него в крови есть какая-нибудь примесь?
Простыми смертными князь не только не пренебрегал, но даже напротив: относился к ним весьма благожелательно, часто соприкасался с ними и интересовался их нуждами. Он мнил себя одним из прометеев, на коих в известной мере лежит почетный долг - доставлять этим бедным людям огонь с неба на землю. К тому же и религия предписывала сострадание к малым сим, и нередко князь заливался краской стыда при мысли, что большая часть высшего общества предстанет пред божиим судом, не имея подобных заслуг.
Итак, безупречной совести ради, он ходил на всевозможные заседания и даже устраивал их у себя, жертвовал четвертные и сотенные билеты на всевозможные общественные предприятия, а главное - постоянно скорбел о несчастиях своей отчизны и каждое выступление заканчивал фразой:
- Поэтому, господа, подумаем в первую очередь о том, как поднять несчастную нашу отчизну...
И, произнося эти слова, он чувствовал, как с сердца его сваливается тяжесть - тем большая, чем больше было у него слушателей или чем больше рублей он вложил в общественное дело.
Созывать заседания, поощрять общественные мероприятия и сокрушаться, неустанно сокрушаться над судьбой несчастной отчизны - вот в чем, по его мнению, заключались обязанности гражданина. Если бы, однако, его спросили, посадил ли он в своей жизни хоть одно деревце, чтобы тень его защищала людей и почву от зноя, сбросил ли хоть с дороги камень, сбивавший копыта лошадям, - он бы искренне изумился.
Он чуствовал и мыслил, жаждал и страдал - ради миллионов, но за всю свою жизнь не сделал ничего полезного. Ему казалось, что погрузиться с головой в мысли о нуждах страны несравненно важнее, чем утереть нос сопливому ребенку.
В июне облик Варшавы заметно меняется. Пустовавшие прежде гостиницы заполняются, повышаются цены на номера, на стенах многих домов появляются объявления: "Сдается на несколько недель меблированная квартира". Все извозчики в разъезде, все рассыльные в бегах. На улицах, в садах, театрах и ресторанах, на выставках, в модных лавках и магазинах можно увидеть фигуры, какие не встретишь в другое время. Это загорелые толстяки в синих фуражках, непомерно больших сапогах, тесноватых перчатках и в костюмах, сшитых по вкусу провинциального портного. Их сопровождают стайки дам, не отличающихся ни красотою, ни варшавским шиком, а также множество неуклюжих, с разинутыми ртами детей, от которых так и пышет здоровьем.
Сельские гости приезжают сюда продавать шерсть на ярмарке; иные - на скачки, иные - поглядеть на шерсть и на скачки; те прикатили сюда ради встречи с соседями, которые живут в версте от них, эти - освежиться столичной пылью и мутной варшавской водой, а есть и такие, что промучились дни и ночи в пути, сами не зная зачем.
Именно таким съездом решил воспользоваться князь, чтобы сблизить Вокульского с дворянством.
Князь занимал огромную квартиру во втором этаже собственного дома. Часть ее - кабинет хозяина, библиотека и курительная комната - служила местом мужских собраний, где князь излагал свои или чужие проекты, касавшиеся общественных дел. Это случалось по нескольку раз в году. Последнее заседание было посвящено вопросу о винтовых судах на Висле, причем весьма явственно наметились три партии. Первая, состоявшая из князя и его личных друзей, решительно настаивала на винтовых судах, тогда как другая, мещанская, признавая в основе проект прекрасным считала все же осуществление его преждевременным и не хотела давать на это денег. Третья партия состояла всего из двух человек: некоего инженера, который утверждал, что винтовые суда не могут ходить по Висле, и некоего глухого магната, который на все обращения, адресованные к его карману, неизменно отвечал:
- Нельзя ли погромче, ничего не слышу...
Князь и Вокульский приехали в час, а минут пятнадцать спустя начали сходиться и съезжаться остальные участники совещания. Князь каждого приветствовал с любезной непринужденностью, затем представлял Вокульского и подчеркивал в списке приглашенных фамилию вновь прибывшего очень длинным и очень красным карандашом.
Одним из первых явился Ленцкий; он отвел Вокульского в сторону и снова стал расспрашивать о целях и значении компании, к которой уже принадлежал всей душой, но все еще никак не мог запомнить, в чем тут, собственно, дело. Между тем другие гости присматривались к чужаку и потихоньку обменивались замечаниями о нем.
- Хорош, - шепнул тучный предводитель, подмигивая в сторону Вокульского, - щетина на голове, как у кабана, грудь - все отдай - мало, острый глаз!.. Уж этот бы на охоте не выдохся!
- А лицо, сударь... - прибавил барон с физиономией Мефистофеля. - Лоб, сударь... усики... эспаньолочка, сударь... Весьма, сударь... весьма... Черты несколько, того, сударь... но все вместе, сударь...
- Посмотрим, каков он окажется в деле, - вставил сутуловатый граф.
- Дэ-э, оборотлив, смел, - словно из погреба отозвался другой граф, с пышными бакенбардами, который сидел в кресле прямо, как жердь, уставясь фарфоровыми глазами прямо перед собой, словно англичанин из "Journal Amusant"*.
__________
* "Веселое обозрение" (франц.).
Князь встал с кресла и откашлялся; собрание притихло, благодаря чему можно было услышать, как предводитель заканчивает свой рассказ:
- Глядим мы все на лес, а тут вдруг что-то - прыг под копыта! И вообразите только, милостивый мой государь: борзая бежала на сворке при лошадях и придушила в борозде русака...
Произнося эти слова, предводитель хлопнул себя огромной ладонью по ляжке, из которой в случае необходимости мог бы выкроить для себя секретаря и писаря в придачу.
Князь вторично откашлялся, предводитель смутился и вытер потный лоб фуляровым платком необычайных размеров.
- Милостивые государи, - начал князь. - Я позволил себе обеспокоить вас по поводу некоего... чрезвычайно важного общественного начинания, которое, как все мы чувствуем, должно всегда находиться на страже наших общественных начинаний... я хотел сказать... наших идей... то есть...
