вас к телефону. Вы дядя Заммлер?
– Да, я Артур Заммлер.
– Некая миссис Аркин просит, чтобы вы позвонили домой.
– А, Маргот… Она позвонила в комнату Эльи? Надеюсь, не разбудила его?
– Нет, это был звонок на этаж. Не в палату.
– Спасибо. Где здесь автомат?
– Дядя, вам нужны десятицентовики?
Заммлер взял две теплые монетки с ладони Уоллеса. Видимо, тот довольно долго держал их в руке.
Маргот изо всех сил старалась говорить спокойно:
– Послушайте, дядя. Где вы оставили рукопись доктора Лала?
– У себя на столе.
– Вы уверены?
– Разумеется. Я оставил ее у себя на столе.
– Вы точно не могли положить блокнот куда-нибудь в другое место? Я знаю, обычно вы не бываете рассеянны, но сейчас такой стресс…
– То есть рукописи нет? Доктор Лал с тобой?
– Сидит в гостиной.
Среди горшков с землей. Можно себе представить, каковы его ощущения!
– Он знает, что блокнот пропал?
– Да, у меня язык не повернулся ему соврать. Пришлось сказать правду. Он хотел вас дождаться. Мы так спешили сюда из «Батлер-Холла»! Профессору очень не терпелось получить рукопись.
– Что ж, Маргот, нам сейчас важно сохранять хладнокровие.
– Он ужасно переживает. В самом деле, дядя, никто не имеет права так мучить человека.
– Передай доктору Лалу мои извинения. Выразить не могу, как я сожалею… Догадываюсь, насколько он встревожен. Но Маргот, взять у меня со стола эту книжицу мог только один человек на земле. Спроси у лифтера: Шула не приходила?
– Родригес впускает ее как члена семьи. Ведь она и есть член нашей семьи.
У Родригеса в подвале, на гвозде, вбитом в кирпичную стену, висело огромное (прямо-таки обруч) кольцо с ключами. При необходимости он их приносил.
– Ох, до чего же Шула глупа! Это уже переходит всякие границы. Я был с ней слишком мягок, а теперь не знаю, куда деваться от стыда. Довелось же мне произвести на свет сумасшедшую, которая отравляет жизнь несчастным индийским ученым! Так ты поговорила с Родригесом?
– Да, Шула приходила.
– Все ясно.
– Доктор Лал получил отчет от детектива: тот был у нее сегодня днем и, похоже, угрожал ей.
– Этого-то я и боялся.
– Тот человек сказал, что, если завтра, к десяти часам утра, рукопись не будет возвращена, он вернется с ордером.
– На обыск или на арест?
– Я не знаю. Доктор Лал тоже. Но она очень разволновалась. И сказала, что обратится за помощью к церкви. Пойдет к отцу Роблсу и пожалуется ему.
– Маргот, ты бы позвонила этому священнику… Обыск у Шулы!? Она двенадцать лет превращала квартиру в мусорную свалку. Если полицейские снимут там фуражки, они их уже никогда не найдут… Сейчас, мне кажется, она поехала в Нью-Рошелл.
– Вы так думаете?
– Если Шула не у отца Роблса, значит она там. – Заммлер хорошо изучил повадки своей дочери и знал, где ее искать. Точно так же эскимос, видя тюленью отдушину во льду, может определить, где находится тюлень. – Она защищает меня, потому что краденая вещь оказалась в моих руках. Похоже, детектив очень напугал ее, бедную. И вот она дождалась, когда мы с тобой выйдем из дома. – (Шула выследила Заммлера, как чернокожий карманник. Видимо, почувствовала, что отец не воспринимает ее всерьез, и решила стать для него проблемой первостепенной важности.) – Я позволил ее глупым фантазиям о Герберте Уэллсе зайти слишком далеко. И от этого пострадал другой человек.
Бедный Лал! Ему, наверное, и без той истории тошно на Земле, раз он возлагает такие надежды на Луну. И отчасти он прав: человечество без конца повторяет одни и те же номера. Старые слезно-комические трюки. Эмоциональные связи. Неосуществимые желания. Новые и новые попытки выпустить из груди до боли знакомые крики, до боли знакомые страсти. Разве здесь возможен положительный баланс? Не бессмысленны ли все эти терзания? Казалось бы, они энергетический банк благородных побуждений. Но сколько лая, шипения, обезьяньего визга, плевков… А когда-то Любовь была великим архитектором человеческой жизни. Разве не так? Иногда даже из глупости можно выковать золотой постамент для великих деяний. Однако эти слабости, эти стойкие болезни – излечимы ли они? Иногда сама идея излечения казалась Заммлеру пагубной. Если что-то нарушено, можно это реорганизовать, аранжировать. Но вылечить? Чепуха. Назови грех недугом (Феффер прав: меняются только слова), и тогда просвещенные доктора его искоренят. О да! В таком случае философы и ученые, люди блистательного интеллекта, все яснее и яснее понимающие, что происходит в этом мире, будут вынуждены подать на развод со всеми человеческими состояниями. Сядут в свои членистоногие аппараты и улетят прочь, на Луну.
– Я поеду с Уоллесом в Нью-Рошелл, – сказал Заммлер. – Наверняка она там. На всякий случай заглянем и к отцу Роблсу. Если он что-нибудь знает… Я тебе перезвоню.
Как неамериканка, племянница вызывала у Заммлера чувство некоторой солидарности. В создавшейся ситуации ему не приходилось скрывать от Маргот, насколько он по-иностранному огорчен. Она сама была не чужда его представлений о деликатности, если сообразила, что не надо звонить больному в палату.
– Как мне быть с доктором Лалом?
– Извинись. Постарайся его успокоить. Скажи, что рукопись наверняка в целости и сохранности – я в этом уверен. Шула уважает письменное слово. И пожалуйста, попроси его придержать пока детективов.
– Погодите. Вот он сам. Хочет с вами поговорить.
Телефонную линию обогатил голос восточного человека, который произнес:
– Это мистер Заммлер?
– Да.
– Говорит доктор Лал. Рукопись украдена у меня во второй раз. Это уже невыносимо. Только потому, что миссис Аркин просит проявить терпение, я подожду еще немного. Но именно немного. Потом я должен буду вызвать полицию, чтобы вашу дочь арестовали.
– Боюсь, посадив ее за решетку, вы ничего не добьетесь. Поверьте, я передать вам не могу, как сильно сожалею обо всем этом. Но я нисколько не сомневаюсь, что рукопись цела. Насколько я понимаю, это единственный экземпляр?
– Три года труда.
– Как неприятно! А я надеялся, вы потратили хотя бы не больше полугода… Впрочем, представляю себе, какой колоссальной подготовки требовала эта работа. – Обыкновенно Заммлер избегал лести, но сейчас другого выхода не было. Черная штуковина, прижатая к его уху, запотела. На щеке отпечатался красный след. – Ваши лекции великолепны.
– Спасибо. В таком случае вы понимаете, каково мне их потерять.
Еще как понимаю! Кто угодно может схватить кого угодно и закружить. Низкое может заставить высокое плясать. Мудрецы бывают вынуждены вертеться среди подскакивающих дураков.
– Постарайтесь не беспокоиться, сэр. Я могу вернуть вашу рукопись и сделаю это сегодня же. Я недостаточно часто пользуюсь своим авторитетом, но, когда необходимо, я в состоянии контролировать дочь.
– Я рассчитывал опубликоваться до первой высадки на Луну, – сказал доктор Лал. – Представьте себе, сколько всякого хлама тогда выйдет. Люди совсем запутаются в этой мишуре.
– Понимаю.
Заммлер отметил про себя, что профессор, вероятно, по-индийски темпераментен и сейчас к тому же испытывает сильное внутреннее давление, однако ведет себя достаточно сдержанно. Не проявляет непочтительности к старому человеку, делает скидку
