- А именно?
- Восемьсот рублей, - ответил молодой человек, опуская глаза.
- Где эта лошадь?
- В манеже Миллера.
- А документы?
- Вот они, - повеселел молодой человек и достал пачку бумаг из бокового кармана сюртука.
- Что же, сразу и заключим сделку? - спросил Вокульский, просматривая бумаги.
- Если угодно.
- После обеда пойдем смотреть лошадь?
- О, конечно!
- Напишите расписку, - сказал Вокульский и вынул из ящика деньги.
- На восемьсот?
- Да, да...
Марушевич проворно взял перо и бумагу и принялся писать. Вокульский заметил, что у молодого человека дрожат руки и лицо то краснеет, то бледнеет.
Расписка была написана по всем правилам. Вокульский положил на стол восемь сотенных и спрятал бумаги. Через минуту Марушевич, все еще не оправившись от смущения, вышел из кабинета; сбегая по лестнице, он думал:
"Я подлец, да, подлец... Но в конце концов через несколько дней я верну этой бабе двести рублей и скажу, что их добавил Вокульский, оценив достоинства лошади. Они ведь не встретятся - ни барон с женой, ни этот... купчик... с ними... Велел написать расписку... каков! Сразу виден торгаш и выскочка... Ох, как страшно я наказан за свое легкомыслие!"
В одиннадцать часов Вокульский вышел на улицу, намереваясь отправиться к адвокату.
Но едва он вышел из подъезда, как три извозчика, завидев светлое пальто и белую шляпу, поспешили осадить лошадей. Один въехал дышлом в соседнюю пролетку с откинутым верхом, а третий, желая обогнать первых двух, едва не задавил грузчика, тащившего тяжелый шкаф. Поднялась суматоха, драка, в ход пошли кнуты, засвистели полицейские, собралась толпа - и в результате двое особенно горячих сами отвезли себя в участок в собственных экипажах.
"Дурная примета, - подумал Вокульский и вдруг хлопнул себя по лбу. - Ну и хорош же я! Поручаю адвокату купить для меня дом, а сам не знаю, ни каков он с виду, ни даже, где находится!"
Он вернулся к себе и, как был, в шляпе, с тростью под мышкой, стал перелистывать адрес-календарь. По счастью, он слышал, что дом Ленцких находится где-то возле Иерусалимской Аллеи; прошло все же несколько минут, пока он отыскал в календаре улицу и номер дома.
"Отлично бы я зарекомендовал себя перед адвокатом, - думал он, спускаясь по лестнице. - Убеждаю людей вверить мне свои капиталы, а сам покупаю кота в мешке. Конечно, я бы сразу скомпрометировал себя или... панну Изабеллу".
Он вскочил в проезжавшую пролетку и приказал ехать к Иерусалимской Аллее. На углу он отпустил извозчика и свернул в одну из боковых улиц.
День был прекрасный, на небе ни облачка, на мостовой ни пылинки. Во многих домах окна были уже раскрыты, тут и там их только принимались мыть; игривый ветерок раздувал юбки у горничных, причем можно было заметить, что варшавская прислуга охотнее решается мыть окна в четвертом этаже, чем собственные ноги. Из квартир доносились звуки рояля, со дворов - дребезжание шарманки, монотонные выкрики старьевщиков, разносчиков песка, лоточников и тому подобных предпринимателей. Кое-где у ворот зевал дворник в синей рубахе; несколько собак носились по пустынной мостовой; тут же забавлялись ребятишки, сдирая кору с молодых каштанов, на которых еще не успела потемнеть нежная зелень.
Вообще улица казалась чистенькой, спокойной и веселой. В конце ее даже виднелся клочок неба и купа деревьев; но этот сельский пейзаж, столь чужеродный в Варшаве, загораживали строительные леса и высокая кирпичная стена.
Вокульский шел правой стороной улицы и уже издали заметил слева дом пронзительно-желтого цвета. Варшава отличается обилием желтых домов; пожалуй, это самый желтый город под солнцем. Однако этот дом был желтее всех остальных и наверняка получил бы первый приз на выставке желтых предметов (которая, несомненно, будет устроена в свое время).
Подойдя ближе, Вокульский убедился, что не только он обратил внимание на этот особенный дом; даже псы оставляли тут свои визитные карточки чаще, чем у других стен.
- Черт побери! - выругался он. - Кажется, это он и есть.
Действительно, это был дом Ленцких. Вокульский принялся разглядывать его. Дом был четырехэтажный, с железными балконами, причем каждый этаж был построен в другом стиле. Зато в архитектуре ворот царил единый мотив - веер. Верхняя часть ворот имела форму раскрытого веера, которым могла бы обмахиваться допотопная великанша. На обеих створках виднелись огромные резные прямоугольники, углы которых также были украшены полураскрытыми веерами. Однако главным и самым ценным украшением ворот были выступавшие в центре обеих створок литые шляпки гвоздей таких исполинских размеров, словно именно эти гвозди прикрепляли ворота к дому, а дом к городу.
Подлинную достопримечательность представляла собой подворотня с прогнившим настилом, но зато с живописными ландшафтами по стенам. Там было столько холмов, лесов, скал и потоков, что обитатели дома смело могли никуда не выезжать на лето.
Двор, со всех сторон замкнутый четырехэтажными флигелями, напоминал дно широкого колодца и источал благоухания. В каждом углу было по двери, а в одном из них - две; под окном дворницкой находился мусорный ящик и водопроводный кран.
Вокульский мимоходом заглянул в главный подъезд, куда вели застекленные двери. Лестница была очень грязная, зато рядом с нею, в нише, красовалась нимфа с кувшином над головой и с отбитым носом. Лицо у нимфы было желтое, грудь зеленая, ноги голубые, а кувшин малиновый, ибо, как нетрудно было догадаться, каменная дева стояла против окна с разноцветными стеклами.
- Ну-ну! - буркнул Вокульский тоном, не выражавшим особого восхищения.
В эту минуту из правого флигеля вышла красивая молодая женщина с маленькой девочкой.
- Теперь, мамочка, мы пойдем в сад? - спросила девочка.
- Нет, родненькая. Сейчас мы пойдем в магазин, а в сад после обеда, ответила дама очень приятным голосом.
Это была высокая шатенка с серыми глазами и классически правильными чертами лица. Они взглянули друг на друга и дама покраснела.
"Откуда я ее знаю?" - подумал Вокульский, выходя на улицу.
Дама оглянулась, но, заметив, что он смотрит на нее, отвернулась.
"Да, - думал он, - я видел ее в апреле у гроба господня, а потом в магазине. Жецкий даже обращал на нее мое внимание, особенно на ее прелестные ножки. Действительно, хороши".
Он опять вошел в подворотню и принялся читать список жильцов.
"Что? В третьем этаже баронесса Кшешовская? Что, что?.. В левом флигеле, во втором этаже - Марушевич? Интересное совпадение! В четвертом этаже студенты... Кто же эта красавица? В правом флигеле, во втором этаже Ядвига Мисевич, пенсионерка, и Элена Ставская с дочерью. Наверное, она".
Он вошел во двор и стал смотреть по сторонам. Почти везде окна были раскрыты. В заднем флигеле внизу была прачечная, именовавшаяся "Парижской"; с четвертого этажа доносился стук сапожного молотка, пониже на карнизе ворковала пара голубей, а в третьем этаже того же флигеля уже некоторое время раздавались размеренные звуки рояля и чье-то визгливое сопрано выводило гамму:
- А!.. а!.. а!.. а!.. а!.. а!.. а!.. а!..
Вокульский услышал, как высоко над его головою, в четвертом этаже, громкий бас проговорил:
- Ох! Опять она приняла "куссин". Из нее уже полез солитер... Марыся! Иди же скорее сюда!
Одновременно из окна третьего этажа высунулась женская голова и закричала:
- Марыся!.. Сию минуту ступай домой... Марыся!
- Честное слово, это Кшешовская! - сказал Вокульский.
В ту же секунду он услышал подозрительное журчанье: струя воды с четвертого этажа обдала высунувшуюся голову Кшешовской и расплескалась по двору.
- Марыся! Иди сюда! - призывал бас.
- Негодяй! - закричала Кшешовская, задирая голову.
Новая струя воды, хлынувшая из верхнего окна, вынудила ее замолчать. Одновременно оттуда высунулся чернобородый молодой человек и, заметив отпрянувшую физиономию Кшешовской, воскликнул великолепным басом:
- Ах, это вы, сударыня? Простите, пожалуйста... Ему ответили судорожные рыдания из квартиры Кшешовской:
- О, я несчастная! Готова поклясться, что это он, негодяй, натравил на меня этих бандитов... Так он меня благодарит за то, что я вытянула его из нужды!.. Купила его лошадь!..
Тем временем внизу прачки стирали белье, в четвертом этаже стучал молотком сапожник, а в третьем - бренчал рояль и раздавалась визгливая гамма:
- А!..а!.. а!.. а!.. а!.. а!.. а!.. а!..
- Веселенький дом, нечего сказать, - пробормотал Вокульский, стряхивая с рукава капли воды.
Он вышел на улицу, еще раз осмотрел недвижимость, хозяином которой собирался стать, и свернул в Иерусалимскую Аллею. Там он нанял извозчика и поехал к адвокату.
В передней адвоката Вокульский застал нескольких оборванных евреев и старуху, повязанную платком. В открытую дверь налево можно было видеть шкафы, набитые папками, трех делопроизводителей, что-то усердно строчивших, и несколько посетителей, по виду мещан, из которых у одного была физиономия определенно преступная, а у остальных - скучающие.
