Бенедикт Спиноза - Этика

Если бы душа могла иметь полное познание о будущей вещи, то она и к будущей вещи возбуждалась бы таким же аффектом, каким возбуждается к настоящей (по пол. 62 этой части). Поэтому, поскольку мы имеем в виду сам разум, как мы и предполагаем себя поступающими в этом положении, вещь будет одна и та же, предполагается ли она большим добром или злом будущим или настоящим. Отсюда мы будем стремиться (по пол. 65 этой части) к большему будущему благу вместо настоящего меньшего и проч., – что и требовалось доказать.

По руководству разума мы будем стремиться к меньшему настоящему злу, которое служит причиной большего будущего добра, и будем пренебрегать меньшим настоящим добром, которое служит причиной большего будущего зла. Этот королларий так относится к предыдущему положению, как королларий положения 65 к самому 65 положению.

Итак, если мы сличим это с тем, что мы показали в этой части до 18 положения относительно силы аффектов, то легко увидим, чем отличается человек, руководящийся аффектом или мнением, от человека, руководящегося разумом. Первый, желает он этого или не желает, делает то, чего вовсе не знает, второй же сообразуется только с самим собой и делает только то, что он считает в жизни первым, и чего поэтому он наиболее желает. И потому первого я называю рабом, а второго свободным; о характере и об образе жизни этого последнего нужно сказать еще кое-что.

Свободный человек ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость есть размышление не о смерти, а о жизни.

Человек свободный, т. е. живущий только по предписанию разума, не руководится страхом смерти (по пол. 63 этой части), но прямо желает добра (по королл. того же пол.), т. е. (по пол. 24 этой части) желает жить, действовать и сохранять свое существование на основании искания собственной пользы, и потому он ни о чем так мало не думает, как о смерти, но его мудрость есть размышление о жизни, – что и требовалось доказать.

Если бы люди рождались свободными, то не могли бы составить себе понятия о добре и зле, пока оставались бы свободными.

Я называю свободным того, кто руководится только разумом. Итак, кто рождается свободным и остается свободным, тот имеет только полные идеи и поэтому не может составить никакого понятия о зле (по короля, пол. 64 этой части), а следовательно (ибо добро и зло соотносительны) и о добре, – что и требовалось доказать.

Что предположение этого положения ложно и может быть понято не иначе как лишь постольку, поскольку мы имеем в виду одну человеческую природу или, лучше, Бога, не поскольку он бесконечен, а поскольку есть лишь причина человеческого существования, – это видно из 4 положения этой части. Это, как и другое, что мы уже доказали, по-видимому, указывается Моисеем в его истории первого человека. Ибо в ней не представляется никакое другое могущество Божие, как то, которым он создал человека, т. е. могущество, по которому он заботился лишь о пользе человека. И соответственно этому там повествуется, что Бог запретил свободному человеку вкушать от древа познания добра и зла и что как только он вкусит от него, сразу же станет бояться смерти больше, чем желать жить. Затем, когда человек нашел жену, которая была совершенно согласна с его природой, то признал, что в природе нет ничего, что было бы для него полезнее, чем она; но когда он подумал, что животные подобны ему, он стал подражать их аффектам (см. пол. 27 части 3) и потерял свою свободу, которую впоследствии восстановили патриархи, руководимые духом Христа, т. е. идеи Бога, от которой одной зависит то, что человек бывает свободным и что он и другим желает того же добра, какого хочет для себя, как мы доказали выше (по пол. 37 этой части).

Сила души свободного человека является равно великой как в избежании, так и в преодолении опасностей.

Аффект может быть задержан или уничтожен не иначе как аффектом сильнейшим и противоположным задерживаемому (по пол. 7 этой части). Но слепая отвага и страх суть аффекты, которые можно представить равно великими (по пол. 5 и 3 этой части). Следовательно, одинаково великая сила души или храбрость (см. опр. ее в схолии пол. 59 части 3) требуется для отваги, как и для обуздания страха, т. е. (по опр. 40 и 41 афф.) свободный человек с той же силой души отклоняет опасности, с какой пытается преодолеть их, – что и требовалось доказать.

Таким образом, свободный человек одинаково руководится мужеством как в своевременном бегстве, так и в битве; или свободный человек с тем же мужеством или присутствием духа выбирает бегство, с каким и сражение.

Чтб такое мужество, и что я разумею под ним, – это я объяснил в схолии пол. 59 части 3. Под опасностью же я подразумеваю все то, что может быть причиной какого-нибудь зла, именно печали, ненависти, раздора и проч.

Свободный человек, живущий между невеждами, старается, насколько может, отклонять их благодеяния.

Каждый по своему уму судит о том, что такое добро (см. схол. пол. 39 части 3). Таким образом, невежественный человек, оказывающий кому-нибудь благодеяние, будет ценить это благодеяние по своему уму, и если он видит, что его не так много ценит тот, кому оно оказано, то он будет печалиться (по пол. 42 части 3). Но свободный человек старается привязать к себе остальных людей дружбой (по пол. 37 этой части) и не оплачивает людям подобными благодеяниями по их аффекту, но желает себя и других руководить свободным суждением разума и стремится делать только то, что сам считает первым. Следовательно, свободный человек, чтобы не вызывать ненависти у невежественных людей и чтобы не повиноваться их влечениям, а одному разуму, будет стараться, насколько может, отклонять их благодеяния, – что и требовалось доказать.

Я говорю насколько может. Ибо хотя люди и невежественны, но они все-таки люди, которые в нужде могут оказать человеческую помощь, лучше которой ничего не может быть; а потому часто случается, что необходимо бывает принимать их благодеяния и, следовательно, благодарить их согласно с их понятиями. К этому присоединяется еще то, что, даже отклоняя их благодеяния, нужно наблюдать осторожность, чтобы не показалось, будто мы презираем их или по скупости боимся отплаты, и, таким образом, чтобы, избегая их ненависти, нам тем самым не оскорбить их. Поэтому при отклонении благодеяний нужно иметь в виду пользу и честь.

Только свободные люди бывают друг другу наиболее благодарны.

Только свободные люди наиболее полезны друг другу, взаимно соединяются теснейшими узами дружбы (по пол. 35 и 1 его королл.) и стремятся делать друг другу благодеяния с одинаковым усердием любви (по пол. 37 этой части). Поэтому (по 34 опр. афф.) только свободные люди бывают друг другу наиболее благодарны, – что и требовалось доказать.

Благодарность, которую питают друг к другу люди, руководящиеся слепыми пожеланиями, есть скорее торг или хитрость, чем благодарность. Далее, неблагодарность не есть аффект. Однако же неблагодарность постыдна, потому что она большей частью показывает, что человек находится под влиянием чрезмерной ненависти, гнева, гордости или корыстолюбия и проч. Ибо того, кто по глупости не умеет отплачивать за подарки, нельзя назвать неблагодарным, а тем менее – того, кого подарки продажной женщины не соблазняют развратничать с ней или подарки вора не заставляют скрывать его воровство, или еще кого-нибудь в этом роде. Напротив, такой человек показывает, что у него твердый дух, которого никакими подарками нельзя подкупить на что-нибудь гибельное для него или для всех.

Свободный человек никогда не действует со злым умыслом, но всегда действует с прямодушием.

Если бы свободный человек, поскольку он свободен, делал что-нибудь со злым умыслом, то он делал бы это по предписанию разума (ибо только в таком случае мы называем его свободным); поэтому действовать со злым умыслом было бы добродетелью (по пол. 24 этой части), и следовательно (по тому же пол.), каждому для сохранения своего существования было бы лучше действовать со злым умыслом, т. е. (как это ясно само собой) для людей было бы гораздо лучше соглашаться между собой только на словах, а на деле противодействовать друг другу, – что (по короля, пол. 31 этой части) абсурдно. Следовательно, свободный человек и проч., – что и требовалось доказать.