Несколько товарищей хотело протестовать. Один из них крикнул с отчаянием:
– Продаем Россию!
Ленин инстинктивно почувствовал беспокойство и негодование, царящее в зале, и многозначительно взглянул на Дыбенко. Громадный матрос в тот же момент вышел. Немного погодя открылись двери. В зал вошли Халайнен с отрядом финнов и мрачный убийца офицеров в Кронштадте, моряк Железняков, приведший с собой взвод вооруженных матросов.
Стукнули приклады опущенных на землю винтовок. Солдаты застыли в неподвижных, угрожающих позах.
В зале стало тихо. Зависимый страх отразился на лицах сорока двух членов Исполкома при Совнаркоме.
Ленин со снисходительной улыбкой на лице и веселыми искрами в глазах объявил:
– Согласно постановлению Совета и Комитета, мы начинаем переговоры с Германией, что будет поручено товарищу Троцкому. Пусть ваша совесть будет спокойна, товарищи! Помните, что каждое соглашение с империалистическим германским правительством будет являться ничего не значащим лоскутом бумаги, так как вскоре подпишем другое с пролетариатом немецким, с правительством Карла Либкнехта!
Товарищи успокоили свою революционную совесть. Однако искушенные немецкие дипломаты, оценивая точно ситуацию в России, предложили такие резкие условия, что даже большевистская делегация не отважилась принять их без договоренности с Петроградом.
Был это громадный удар для новых хозяев старой империи. Ленин размышлял долго, так как не знал, каким способом в момент, когда еще существовал Совет социалистов враждебных фракций, когда в провинции жили патриотические лозунги, брошенные генералами Корниловым и Алексеевым, сумел бы убедить товарищей в необходимости мира любой ценой, чтобы революция смогла хоть на короткое время вздохнуть свободно и набрать новый разбег.
Пользуясь задержкой, Германия и Австрия гнали перед собой недисциплинированную Красную армию, на юге вторглись на Украину, на севере заняли Псков и для оказания нажима отправляли самолеты, которые все чаще начали кружить над Петроградом.
– Мы должны остаться единственными хозяевами ситуации. Опасным является для нас Учредительное Собрание, следовательно, разгоним его на все четыре стороны! – шепнул себе Председатель Совнаркома.
Этот дерзкий поступок, однако, необходимо было подготовить старательно. Целую ночь Ленин ходил по комнате, обдумывая план атаки. «Когда все наипотребнейшие и самые активные прослойки общества окажутся на нашей стороне, у нас не будет необходимости опасаться! – думал он. – Будем тогда внедрять в жизнь решения нашего Совета».
Назавтра все в самых дальних закоулках фронта и провинции, всюду, где существовал телеграф, знали о новых «благодеяниях» Совнаркома.
Удар был нанесен надежной и умелой рукой. Был это манифест нового правительства, позволяющий солдатам действовать самостоятельно в деле заключения мира с неприятелем и возвращаться домой; советующий крестьянам захват земли из имущества владельцев большой недвижимости, не ожидая созыва Учредительного Собрания; дающий согласие на то, чтобы народы нерусского происхождения безнаказанно отрывались от старой империи и создавали самостоятельные государства; призывающий, в конце концов, рабочих к взятию в свои руки капиталистических предприятий и фактического их ведения собственными силами.
Начиная и прерывая мирные переговоры, торгуясь и вводя в заблуждение, бросая то и дело новые, пустые, но эффективные фразы в роде «Ни мир, ни война», Троцкий и его шурин Каменев приостановили в это время наступление Германии.
Оба – Ленин и Троцкий – ожидали результатов выборов в будущее Учредительное Собрание. Скоро они убедились, что члены крестьянской партии победили и что большевики не получат большинство голосов в учреждении, которое хотело установить форму правления в стране и направить ее судьбы.
Узнав об этом, Ленин потер руки и молвил весело:
– Очень хорошо! Дойдем до победы нормальной дорогой!
– Нормальной? – спросил Троцкий, не понимая.
– Да! – воскликнул Ленин. – Через кровь и войну гражданскую, в которой задушим сразу всех своих врагов! Это дорога, категорически отличающаяся от скользких тропинок компромиссов и ораторства!
– С Учредительным Собранием легко не получится… – заметил Троцкий.
– Не повторяйте глупостей, товарищ! – возмутился Ленин. – Несколько месяцев назад Государственная Дума говорила о царе. Или-или! Прикажите, чтобы царя с семьей перевезли из Тобольска в Екатеринбург. Я думал об этом минувшей ночью… Он должен быть ближе к нам, чтобы мы могли иметь его каждую минуту под рукой! Екатеринбург – это хорошее место! У нас там твердые люди в Рабочем Совете: Юровский, Войков и Белобородов. Можем на них положиться!
– Да, это правда, – согласился Троцкий. – Но, Ильич, можем ли мы торговаться в Учредительном Собрании?
Ленин остановился перед ним со стиснутыми кулаками и прошипел:
– Не можете стряхнуть эти пережитки! Одни бьются лбами перед крестами и изваяниями святых, другие – перед авторитетами людей и институтов! Мрак вокруг меня, слепота, рабская мысль!
Сплюнул и быстро успокоился. Усмехнулся даже и произнес, дотрагиваясь до руки товарища:
– Врач лечит себя сам! Запомни, что нет на земле бессмертных людей и бессмертных институтов. Все умирает, все рушится и превращается в прах. Так прежде говорил и твой Иегова. Мудрый – это был Бог, так как для людского стада был у него твердый бич!
Троцкий ушел, задумчивый и беспокойный.
Ленин остался один. Ходил по комнате и потирал руки. Наконец, открыл двери и крикнул:
– Товарища Халайнена ко мне! Немедленно!
Финн остановился перед ним и посмотрел в глаза вождя неподвижным, преданным взглядом.
– Товарищ! Бегите и позовите ко мне Феликса Дзержинского. Пусть придет с теми, которым доверяет полностью.
Халайнен выбежал, а Ленин начал ходить по комнате, напевая какую-то песенку и насвистывая. Был он совершенно спокоен и уже ни о чем не думал. Выпил стакан чая и, усевшись у письменного стола, развернул газету. Немного погодя начал решать задачу, которую нашел в шахматном разделе. Лицо у него было безмятежное, мягкая улыбка блуждала по надутым губам и скрывалась в редких, спадающих низко монгольских усах.
Часы на башне Смольного собора пробили полночь. С последним ударом раздался стук в дверь комнаты.
– Можно войти! – крикнул веселым голосом Ленин, вставая.
Вошел Дзержинский. Лицо его дергалось, веки морщились, движимые судорогой. Худые узловатые пальцы сгибались хищно и выпрямлялись.
– Вы звали меня? – спросил он тихим, проникновенным голосом. – Я пришел и привел с собой надежных людей. Это Урицкий, Володарский и Петерс. Проведем сразу опрос.
– Урицкий? – спросил Ленин и прищурил глаз.
Дзержинский скривил рот, выражая этим движением усмешку, и шепнул:
– Да! Это он спровоцировал убийство офицеров и прислал матросов, чтобы убили в госпитале больных министров Шангарева и Кокошкина По его распоряжению матросы также убили в Сочи бывшего царского премьер-министра Ивана Горемыкина со всей семьей… Это он!
Ленин пожал руки прибывшим товарищам.
В конце концов, он спросил тихо, почти угрожающе:
– Могу я быть с вами откровенным?
Они молча кивнули головами.
Тогда он коротко произнес:
– Садитесь и слушайте! То, о чем я буду говорить, пока что должно остаться в секрете. Предвижу, что скоро произойдет гражданская война, такая настоящая российская война, в которой своих не щадят! Не знаю, понимаете ли вы это, так как вы не русские… Но заверяю вас, что гражданская война будет такой, какая никому не снилась! Ха, ха! Времена Пугачева и Дмитрия Самозванца – это пустяки, детские забавы!
Смеялся он долго, а потом продолжил:
– На войне, даже гражданской, чтобы ее выиграть, необходима армия. У нас много штыков и много мужиков, держащих их в крепких ладонях, нет же у нас офицеров! Противная сторона будет их иметь. Товарищи, сделайте так, чтобы слоняющиеся без работы или скрывающиеся офицеры перешли на нашу сторону, перешли по собственной воле или по принуждению, под влиянием… страха.
– А-а! – отозвался Дзержинский. – В конце концов! Попробуем это сделать. Будьте спокойны, Владимир Ильич! Будем их преследовать, мучить ужасом, голодом, тюрьмой, убийством строптивых и схваченных с оружием в руке. Револьвер в наших обвинениях увеличится до размеров самого тяжелого орудия, перочинный нож превратится в отравленный стилет! Создадим тайное товарищество контрреволюционное и втянем в него сотни белых офицеров. Когда впутаем в наши сети тысячи легковерных, сделаем выбор. Наилучших отдадим вам, остатки… земле! Принудим к послушанию тех, которые нам нужны. Принудим! Для чего существуют матери, сестры, жены, дети? Закинем это все в темницы, тюрьмы, как заложников, будем мучить, держать в смертельном страхе! Дадим офицерам выбор: или верная служба в нашей армии, или смерть семей, а для них муку, которую обдумаем с Петерсом в соответствии с рецептами великого инквизитора!
