одном из ближайших стогов, Роза же прислонилась к узловатому стволу старого дерева и тихо мечтала, опустив на землю свое рукоделие. Грезы ее были счастливыми, настроение отрешенным, по лицу разлился красящий его покой, и Роза даже и не заметила, как по долине пронесся поезд, оставив за собой белое облако пара. Перестук колес приглушил звук приближающихся шагов, и Роза так и не отвела взгляда от горной гряды вдалеке, пока к ней не подошел очень загорелый, улыбающийся молодой человек; тут она подскочила и радостно воскликнула:
– Ого, Мак! Ты откуда свалился?
– Прямо с вершины горы Вашингтона. Как дела?
– Лучше не бывает. Зайдешь в дом? Ты наверняка устал после такого-то падения.
– Нет, спасибо. С пожилой дамой я уже повидался. Она мне сказала, что тетя Джесси с сыном уехали в город, а ты «пошла посидеть» на старом месте. Я отправился следом и пристроюсь с тобой рядом, если ты не против, – ответил Мак, сбрасывая рюкзак со спины и усаживаясь в стог, будто в кресло.
Роза осталась на прежнем месте, одобрительно оглядела кузена с ног до головы, а потом заговорила:
– Это уже третий сюрприз после моего приезда сюда. Сперва неожиданно появился дядя, потом Фиби, теперь ты. Как твой поход? Дядя говорил, что он удался.
– Более чем! Я будто провел три недели или около того на седьмом небе или где-то поблизости, вот и решил: чтобы было не так обидно возвращаться на землю, заеду сюда по дороге домой.
– Похоже, седьмое небо – самое для тебя место. Загорел дочерна, однако выглядишь довольным и свежим – никогда бы не подумала, что ты лазил по горам, – сказала Роза, пытаясь осмыслить, почему ей так приятен вид Мака, хотя на нем синий фланелевый костюм и запыленные башмаки; дело, видимо, было в том, что в кузене ее появилась некая лесная свежесть, его будто переполняла упругая сила, почерпнутая с холмов, – такую человеку способны даровать дни, проведенные в здоровых упражнениях на ярком солнце, – а взгляд у него был ясный и лучистый: Мак будто бы увидел с горной вершины очерк нового мира.
– Видимо, походы мне на пользу. Я по дороге искупался в реке и привел себя в порядок в местечке, где могла бы обитать Мильтонова Сабрина [42], – сказал Мак, откидывая назад влажные волосы и поправляя букетик алых ягод дёрена, засунутый в петлицу.
– Судя по твоему виду, с нимфой ты повидался, – заметила Роза, вспомнив, как ее кузен любит «Комос» Мильтона.
– Да, повидался. Сейчас. – Мак отвесил легкий поклон.
– Как это мило! Верну тебе комплимент. Ты с каждым днем все больше становишься похож на дядю Алека, пожалуй, буду-ка я звать тебя Алеком-младшим.
– Александр Великий тебя за это не похвалит. – Судя по виду, Мак вовсе не обрадовался, на что рассчитывала Роза.
– Очень похож, вот только лоб другой. У него – широкий, благожелательный, у тебя высокий, выпуклый. А знаешь что? Без бороды и с волосами подлиннее ты бы и правда стал похож на Мильтона, – добавила Роза, уверенная в том, что этим ему польстит.
Его эти слова скорее позабавили – он откинулся в сено и рассмеялся так весело, что напугал белку, сидевшую на стене, и разбудил Дульчу.
– Ах, неблагодарный! Тебе ничем не угодишь! Я говорю, что ты похож на лучшего человека на свете, а ты только пожимаешь плечами, я сравниваю тебя с великим поэтом, а ты хохочешь. Больно уж ты заносчив, Мак. – И Роза, в свою очередь, рассмеялась, радуясь, что у кузена такое хорошее настроение.
– Моя заносчивость – исключительно твоя вина. Как я ни трудись, Мильтона из меня не получится – ну если только я рано или поздно ослепну, – сказал Мак и тут же посерьезнел.
– Ты мне когда-то говорил, что человек может стать кем угодно, если постарается, – почему бы тебе не стать поэтом? – спросила Роза, которой приятно было подловить Мака на его же собственных словах, – он с нею это проделывал часто.
– Я думал стать врачом.
– Одно другому не мешает. В истории были врачи-поэты.
– То есть ты этого от меня хочешь? – спросил Мак, глядя на нее с полной серьезностью: похоже, он действительно решил попробовать.
– Нет. Лучше либо одно, либо другое. Что именно, мне все равно, главное, чтобы ты прославился. Я в твоем отношении очень честолюбива, потому что – и на этом я настаиваю – ты наверняка гений. Мне кажется, гениальность твоя уже начинает проклевываться, и мне очень любопытно, какую она примет форму.
При этих ее словах глаза Мака просияли, но продолжить он не успел – раздался тоненький голосок:
– Тютя Воса!
Мак обернулся и увидел, что Дульча сидит в своем гнездышке и смотрит круглыми глазенками на широкую синюю спину.
– Узнаёшь своего Дона? – спросил Мак, почтительно и ласково предлагая девочке руку, – она, похоже, еще не разобралась, друг он или чужак.
– Ты у нее «Мат», – поправила Роза, а девочка, услышав знакомое слово, сразу перестала смущаться, прянула вперед и поцеловала Мака, будто для нее это было дело привычное.
– Я, кстати, привез ей игрушек и в отплату за поцелуй готов отдать их немедленно. Не думал, что наша робкая мышка проявит ко мне такое расположение, – заявил очень довольный Мак, зная, насколько Дульча разборчива в выборе друзей.
– Ну, она тебя знает, потому что я всегда ношу с собою семейный альбом, и когда мы доходим до твоей фотографии, она ее обязательно целует: я не хочу, чтобы она забыла своего первого друга, – объяснила Роза, очень довольная своей ученицей.
– Первого, но не лучшего, – уточнил Мак, отыскивая в рюкзаке обещанные игрушки. Он разложил их на сене перед восторженной Дульчей.
Там не было ни сладостей, ни книжек с картинками, а были ягоды, нанизанные на длинные стебли травы, желуди и занятные шишки, камушки, блестевшие слюдой, несколько перьев синей птицы и гнездышко изо мха, в котором вместо яиц лежали белые голыши.
Мать-природа, с ее силой и добротой, лучше других знает, что нравится детям, у нее всегда наготове самые разные забавы – нужно лишь их отыскать. Дульча страшно обрадовалась подаркам. Оставив девочку за ее тихой игрой, Мак принялся запихивать свои вещи обратно в рюкзак. Рядом с Розой оказалось несколько книг, она взяла в руки одну из них и открыла на странице, заложенной исписанным листком бумаги.
– Китс? Вот уж не думала, что ты нисходишь до современной поэзии, – заметила она, отодвигая листок, чтобы рассмотреть текст.
Мак поднял глаза, выхватил у нее книгу, встряхнул – из нее вылетело еще несколько листков, – а потом протянул
