Точно взвешивая и прощупывая ход мыслей своего подследственного, Шадрин долго молча смотрел на Анурова.
— Вы говорите, сто?
— Да, сто. Но если вам удастся прикрыть дело по «Мягкому золоту» и вы сумеете оставить всех нас на одном только драпе, то получите еще пятьдесят.
— А куда же деть тогда партию с трико «Люкс», десять рулонов тюля, люберецкие ковры и китайскую драпировочную ткань?
Спутанные корни бровей Анурова взлетели вверх.
— Вам и это известно?
— Не только это, но и другие ваши дела. — Шадрин затянулся папиросой. — Значит, вы предлагаете сто пятьдесят?
— Да.
— Это другой разговор. — Шадрин говорил тихо, время от времени опасливо посматривая на дверь. — А кому вы доверяете такие деньги?
— Это вас пусть не тревожит. Ваше дело назначить место и время.
— Все сразу?
— Нет, двумя частями. Вначале — сто. Пятьдесят — после суда, когда дело будет выиграно.
— Я не верю вам, Ануров. Сто пятьдесят вы не найдете. Все ваше имущество описано, захвачены и ваши сберкнижки. На всем арест.
Ануров желчно ухмыльнулся.
— Вы торгуетесь, как женщина, гражданин следователь. Это не деловой язык. Свои условия я сказал. — Ануров гордо повернул голову к решетчатому окну.
На кирпичном проеме окна лежала нежная белая подушка снега. Дмитрий видел, с какой тоской и болью взгляд Анурова упал на первый снег.
— Если вы рассчитываете на серебряную кадушку, то напрасно, гражданин Ануров. Этот ваш маленький банк в березовой роще лопнул.
Ануров встрепенулся всем своим большим телом.
— Что?!
— Смотрите. — Дмитрий подал Анурову три фотографии. На одной из них был запечатлен момент, когда Ануров с сыном шли по лесу. В руках отца был небольшой чемоданчик. Снимок сделан сзади, шагах в ста. На другой фотографии был заснят серебряный бочонок, стоявший на столе. Резной орнамент на стенках бочонка рельефно и четко выделялся на гладкой поверхности. На третьем снимке в глаза Анурова бросилось все, что было его последней надеждой на облегчение участи: пачка аккредитивов, сложенная веером, и рядом рассыпанные на скатерти драгоценности. Снимок был сделан сверху, с таким расчетом, чтобы был виден каждый аккредитив, каждый перстенек, каждая драгоценная безделушка.
Ануров хотел что-то сказать, но слова срывались с его вздрагивающих губ нечленораздельным мычанием испуганного человека, которого оглушили поленом по затылку.
— Позвольте… Это… это незаконно… Это мои сбережения… Это мои последние.
Шадрин не дал договорить подследственному.
— А вы подумайте, гражданин Ануров, может быть, вспомните и другой какой-нибудь потайничок?
— Это все, что было… Теперь я нищий, а у меня сын, дочь, жена…
— Пока вы не нищий, а содержащийся под стражей. Вас кормят, обувают, одевают. Ваши дети уже взрослые люди, не бойтесь, на хлеб себе заработают. Вы лучше расскажите чистосердечно о себе. Повторю свой первый вопрос, на который я до сих пор так и не получил ответа. Расскажите по порядку, с чего вы начали и чем кончили. Начните сразу с того, как вы в загородном ресторане «Чайка» вели свой первый деловой разговор с Барановым, как потом он познакомил вас с Шараповым, как вы втянули в свои дела Фридмана. Одним словом, все по порядку и не торопясь.
Опустив длинные тяжелые руки между коленями, Ануров начал медленно рассказывать. Иногда его натужный рассказ прерывался вопросом следователя, когда он что-нибудь забывал. В такие минуты подследственный отрывал свой тяжелый взгляд от пола и, свинцово роняя его на хрупкий стол, за которым сидел Шадрин, на минуту умолкал, потом снова продолжал свивать нить, которая все плотней и надежней завивалась вокруг его собственной шеи. Так длилось около часа. Авторучка в руках Шадрина судорожно бегала по чистым листам бланка протокола. Закончив допрос о последней операции с коврами, следователь привстал, размял затекшие плечи и подошел к окну.
— Ранний снег! — рассеянно воскликнул Шадрин. Эти слова он произнес бездумно, бесцельно, они вырвались совсем непроизвольно, рожденные секундным восторгом при виде белоснежной пелены, застелившей тюремный двор.
— Да, этот первый снег, гражданин следователь, я встречаю в тюрьме. А мне уже пятьдесят. Вряд ли больше придется посмотреть на воле, как будет идти первый снег.
Шадрин вслух прочитал показания Анурова и спросил:
— Со всем согласны?
— Что же тут не соглашаться…
— Дополнения будут?
— Для протокола — нет.
— А не для протокола?
— Вы так и не ответили на мое предложение.
Шадрин снова закурил.
— А чем вы будете платить? Серебряная кадушка лопнула.
— Сто пятьдесят не обещаю, но сто с горем пополам наскребется.
— Гражданин Ануров, сразу ответить на такое серьезное предложение я не могу. Заманчиво, но не могу. Подумаю денька два и на следующем допросе скажу. А сейчас пока на этом нашу беседу закончим. Подпишите ваши показания.
Ануров подписал протокол и тяжело сел на свое место.
Шадрин нажал кнопку звонка. На вызов вошел надзиратель.
— Уведите.
Ануров медленно привстал с табуретки, в последний раз посмотрел на Шадрина и уже в самых дверях произнес:
— Не обязательно по частям. Можно все сразу.
Шадрин ничего не ответил подследственному. Сделав вид, что не расслышал его слов, он аккуратно вложил исписанные листы протокола в папку и вышел в коридор следом за конвоиром.
Шадрин вышел из тюрьмы. На каменной мостовой выпавший снег был изжеван грязными шинами автомобильных колес и превращен в серое мокрое крошево. Зато на маленьком бульварчике, где снег еще не успело обдать бензинной гарью и копотью из фабричных труб, он лежал белым бархатом.
Перед глазами снова всплыло идиотическое лицо Баранова, его безумный смех. «Почему они все трое, словно сговорились, так усиленно валят все на Баранова? Тут что-то не то… Пожалуй, им уже давно стало известно, что Баранов находится в психиатрической больнице… А Баранов? Зачем он последние две недели своего отпуска просиживал в библиотеке? Писал свой научный труд, о котором он говорил на допросе?» И Шадрин вспомнил заголовок его работы: «Деньги как источник всех эмоций в человеческой природе». «Нелепое название. Неужели он и в самом деле помешался на этом научном труде? А потом эти чудачества с подброшенными на тротуар деньгами… фотографии… Да, болезнь Баранова многое снимает с плеч Анурова и его друзей».
Шадрин решил: во что бы то ни стало познакомиться с «научным» трудом Баранова и узнать, зачем он просиживал последние две недели в библиотеке. «Уж больно тут все логично. А это бывает редко. Тут нужно кое-что проверить…»
Рабочий день заканчивался, когда Шадрин возвратился в прокуратуру. Первое, что он должен был сделать, это немедленно доложить Богданову о допросе Анурова и о предложенной взятке. Но секретарша сказала, что Богданова вызвали на совещание в городскую прокуратуру. Шадрин направился к старшему следователю. Оказалось, что и Бардюков тоже выехал с утра на осмотр местности. Где-то в Черкизове прошлой ночью были убиты зубной врач-частник и его жена. Ничто из вещей в квартире не взято, не обнаружены только серьги жены. Как выяснилось позже, эти серьги были бриллиантовые и, по оценке ювелира, который знал об этих серьгах, стоили не менее пятидесяти тысяч рублей.
Шадрин закрыл в сейф дело Анурова и вышел на улицу. Почти в самых дверях подъезда его окликнули:
— Дмитрий Георгиевич!
Шадрин остановился. Перед ним стояла красивая, средних лет женщина в котиковом манто с ярко накрашенными губами и искусно подведенными ресницами. Он видел эту женщину: не так давно она без стука вошла в кабинет прокурора. Позже Дмитрий узнал, что это была жена Богданова.
— Я вас слушаю, — вежливо сказал Шадрин.
— Я провожу вас… — смущенно и растерянно ответила незнакомая женщина. — Вам далеко?
— Мне, собственно, до метро.
— Мне тоже до метро.
«Что ей от меня нужно?» — мелькнуло в голове Шадрина. Он стал мысленно припоминать облик той женщины, которая входила в кабинет прокурора.
Женщина начала нерешительно:
— Я прошу вас, выслушайте меня. Войдите в мое положение… Я жена вашего подследственного Анурова. Мне необходимо кое-что передать вам… Понимаете, некоторые дополнительные сведения, которые прольют новый свет на все дело. Я так волнуюсь, так волнуюсь… Но вот здесь все написано, вы все поймете. — С этими словами женщина остановилась, проворно достала из сумочки толстый конверт и сунула его в руки растерявшегося Шадрина.
«А что, если взятка?» — мелькнуло в голове Дмитрия. Решали доли секунды. Если он даст уйти гражданке, взяв у нее пакет, то формально будет считаться, что… «Нет, нет! Так документы не передают…»
