— Ах, как она вспылила из-за какого-то слова! Право же, милочка, я убеждена, что вы так же честны, как почти все собравшееся здесь общество.
— Которое, быть может, недостаточно хорошо для ее светлости герцогини Куинсберри, герцогини Дуврской (хотя в этом случае она, разумеется, могла бы сюда и не приезжать!), но это лучшее общество, какое только мой племянник был в силах собрать здесь, сударыня, и он предложил лучшее, что у него было. Гарри, мой милый, ты, кажется, удивлен — и не без основания. Он не привык к нашим обычаям, сударыня.
— Сударыня, он обрел здесь тетушку, которая может научить его всем нашим обычаям и еще многому другому! — воскликнула герцогиня, постукивая веером.
— Она попробует научить его быть равно обходительным со всеми его гостями — старыми и молодыми, богатыми и бедными. Таков виргинский обычай, не правда ли, Гарри? Она скажет ему, что Катерина Хайд сердита на его старую тетку, что в молодости они были подругами и что им не следует ссориться теперь, когда они обе состарились. И она скажет ему правду, не так ли, герцогиня? — Тут баронесса сделала своей собеседнице несравненный реверанс, и битва, грозившая разразиться между ними, так и не началась.
— Черт побери, точь-в-точь Бинг и Галиссоньер! — заметил преподобный Сэмпсон, когда Гарри на следующее утро пересказывал своему наставнику происшествия прошлого вечера. — А я-то думал, что нет на земле силы, которая была бы способна помешать им вступить в бой!
— Но ведь им обеим под семьдесят пять, не меньше! — со смехом возразил Гарри.
— Однако баронесса уклонилась от сражения и с неподражаемым искусством вывела свой флот из-под вражеского огня.
— Но чего ей было бояться? Вы же сами говорили, что моя тетушка находчивостью и остроумием поспорит с любой женщиной, и, значит, ей не страшно никакое злоязычие вдовствующих герцогинь!
— Гм... Быть может, у нее были свои причины для миролюбия!
Сэмпсон прекрасно знал, в чем заключались эти причины: репутация бедняжки баронессы была вся в изъянах и прорехах, так что любая насмешка по адресу госпожи Вальмоден могла быть равно отнесена и на ее счет.
— Сударь! — в изумлении вскричал Гарри. — Вы, кажется, намекаете, что репутация моей тетки баронессы де Бернштейн не безупречна!
Капеллан поглядел на юного виргинца с безграничным удивлением, и Гарри понял, что в жизни его тетушки была какая-то неблаговидная история, о которой Сэмпсон предпочитает умалчивать.
— Боже великий! — со стоном произнес Гарри. — Так, значит, их в нашем роду две таких...
— Каких две? — осведомился капеллан.
Но Гарри прервал свою речь и густо покраснел. Он вспомнил, от кого (как мы вскоре откроем) почерпнул сведения о втором пятне на семейной чести, и, закусив губу, умолк.
— В прошлом всегда можно отыскать много неприятного, мистер Уорингтон, — сказал капеллан. — Поэтому лучше его совсем не касаться. Человек, будь то мужчина или женщина, живущий в нашем греховном мире, непременно становится жертвой сплетен, и, боюсь, достойнейшая баронесса не была в этом отношении счастливее своих ближних. От злоречия нет спасенья, мой юный друг. Вы лишь недавно поселились среди нас, но уже, к сожалению, могли в этом убедиться. Однако была бы чиста совесть, а остальное — пустяки! — При этих словах капеллан возвел очи горе, словно желая показать, что его собственная совесть белее потолка над ним.
— Так, значит, тетушке Бернштейн приписывают что-то очень дурное? спросил Гарри, вспоминая, что его мать ни разу ни единым словом не обмолвилась о существовании баронессы.
— О sancta simplicitas! {О, святая простота! (лат.).} — пробормотал капеллан. — Все это сплетни, любезный сэр, восходящие к тем временам, когда ни вас, ни даже меня еще не было на свете. Истории вроде тех, которые рассказывают о ком угодно — de me, de te {Обо мне, о тебе (лат.).}. A вам известно, какая доля истины была в том, что рассказывали о вас самих.
— Черт бы побрал этого негодяя! Пусть только какой-нибудь мерзавец посмеет чернить милую старушку! — воскликнул юный джентльмен. — Ах, ваше преподобие, мир полон лжи и злословия!
— А вы только теперь начинаете в этом убеждаться, любезный сэр? подхватил священник с самым елейным видом. — Чью репутацию не пытались очернить? Милорда, вашу, мою — да кого угодно! Мы должны безропотно переносить это и прощать по мере сил.
— Прощайте себе на здоровье! Этого требует ваш сан. Но я, черт побери, не собираюсь прощать! — провозгласил мистер Уорингтон, и вновь его кулак со стуком опустился на стол. — Пусть только кто-нибудь посмеет в моем присутствии чернить милую старушку, и я оттаскаю его за нос, не будь мое имя Генри Эсмонд... Здравствуйте, полковник Ламберт. Вы снова, сэр, застаете нас, когда мы только-только встаем. Мы с его преподобием и кое с кем из молодежи засиделись вчера допоздна после того, как дамы разъехались. Надеюсь, сэр, ваша супруга и дочери в добром здравии? — Гарри поспешно поднялся, сердечно здороваясь со своим другом полковником Ламбертом, который явился к нему с утренним визитом и вошел в комнату в сопровождении мистера Гамбо (последний все предпочитал делать неторопливо) как раз в ту минуту, когда Гарри, переходя от слов к делу, показывал, как именно он будет таскать Злоречие за нос.
— Мои дамы чувствуют себя прекрасно. А кого это вы таскали за нос, когда я вошел, мистер Уорингтон? — со смехом спросил полковник.
— Ведь это же гнусность, сэр! Его преподобие только что сказал мне, что есть негодяи, которые чернят репутацию моей тетки баронессы Бернштейн!
— Да не может быть! — воскликнул мистер Ламберт.
— Я не устаю повторять мистеру Гарри, что клевета не щадит никого, объявил капеллан тоном проповедника, но тут же посмотрел на полковника и подмигнул ему, словно говоря: "Он ничего не знает — так не рассеивайте его неведенья".
Полковник понял его взгляд.
— Да, — сказал он. — Злые языки не знают отдыха. Пример тому — сплетни о вас и о танцовщице, Гарри, которым мы все поверили.
— Как, сэр, все поверили?
— Нет, не все. Этти не поверила. Слышали бы вы, Гарри, как она защищала вас на днях, когда наш... когда маленькая птичка рассказала нам про вас еще одну историю — о том, как вы играли в карты в воскресенье, когда и вам и вашему партнеру следовало бы найти себе более пристойное занятие. — И полковник посмотрел на священника с мягкой, но укоризненной усмешкой.
— Признаюсь, признаюсь, сэр, — сказал капеллан. — Меа culpa, mea maxima... {Мой грех, мой величайший... (лат.).} нет-нет, mea minima culpa {Мой ничтожнейший грех (лат.).} — Мы ведь просто разложили карты, разбирая сыгранную накануне партию в пикет.
— И мисс Эстер заступилась за меня? — спросил Гарри.
— Да, мисс Эстер за вас заступилась. Но почему это вас так удивляет?
— Она выбранила меня вчера, как... как уж не знаю кого, — ответил прямодушный Гарри. — Я еще ни разу не слышал, чтобы барышня говорила подобные вещи. Она над всеми смеялась — не щадила ни молодых, ни старых, и я в конце концов не выдержал, сэр, и сказал ей, что у меня на родине, — во всяком случае, в Виргинии, потому что янки, говорят, очень развязны, молодежь не смеет отзываться о старших так непочтительно. И знаете, сэр, мы почти поссорились, и я очень рад, что вы сказали мне, как Она за меня заступалась, — объяснил Гарри, пожимая руку полковника, а его глаза и щеки горели юношеским волнением.
— Ну, если все ваши враги будут такими, как Эстер, мистер Уорингтон, вам ничто не грозит, — серьезно сказал отец юной девицы, с живым интересом наблюдая, как раскраснелось лицо и увлажнились глаза его юного друга.
"Нравится ли она ему? — думал полковник. — И если нравится, то насколько? Несомненно, он ничего не подозревает, а мисс Этти не скупилась на обычные свои штучки. Он — прекрасный, честный юноша, да благословит его бог".
И полковник Ламберт поглядел на юного виргинца с той доброй симпатией, которую наш счастливчик Гарри часто внушал людям, так как был красив, легко краснел и загорался — вернее сказать, умягчался — от доброго слова. Его смех был заразителен, в глазах светилось прямодушие, в голосе звучала искренность.
— А юная барышня, танцевавшая менуэт с таким совершенством, что восхитила все общество? — осведомился учтивый священник. — Надеюсь, мисс... мисс...
— Мисс Теодозия чувствует себя прекрасно и готова хоть сейчас пуститься в пляс с вашим преподобием, — ответил ее отец. — Впрочем, капеллан, вы, наверное, танцуете только по воскресеньям? — И полковник вновь обратился к Гарри. — А вы, господин Льстец, очень галантно ухаживали за своей именитой гостьей. Леди Ярмут сегодня у источника пела вам громкие хвалы. Она говорит, что в Ганновере у нее есть мальеньки мальшик, ошень похоший на вас, и что вы — ошеровательны юнош.
— С ее сиятельством все почтительны, словно с самой королевой, заметил капеллан.
