Я не знаю, как выглядела моя мать в свои молодые годы, - я родился последним, когда ей было под сорок, - однако, вспоминая ее образ вплоть до последних лет ее жизни, я уверен, что в двадцать-тридцать лет она была писаной красавицей, как моя старшая сестра. Ростом невысокая, она не казалась маленькой, наверное, потому, что все ее движения были необыкновенно легкие и свободные. На ее чистом, с небольшой желтизной лице лежала печать спокойствия и даже безмятежности, будто в своей жизни за десятки лет она никогда не знала ни бед, ни лишений. Нос у нее небольшой и правильной формы. Черные блестящие глаза смотрели внимательно, а не бегали, как у многих, по сторонам. Все в ее облике говорило о том, что люди, подобные ей, исполнены порядочности и лишены дурных наклонностей. На первый взгляд она казалась хрупкой, даже какой-то бесплотной, но, заметив высокую груду белья, выстиранного ею, вы сразу же понимали, что она привыкла к трудностям и не избегала их, как бы ей ни приходилось тяжело.
Уже на второй день после моего рождения матушка стала проявлять признаки беспокойства, хотя была еще очень слабой, о чем красноречиво свидетельствовали ее бескровные губы. Несмотря на жизненные невзгоды, она никогда не отказывала нашим знакомым в помощи по случаю разных семейных торжеств: значит, гости придут и к нам, чтобы поздравить ее с малышом. А как их принять? Отец на службе. Январское жалованье еще не выдали. Просить у тети? Как-то неловко. Может быть, посоветоваться с младшей дочкой? Только чем поможет юная девушка! Взгляд матушки остановился на мне, последнем чаде, которое лежало подле нее. Каким беззащитным и слабеньким казался ей сейчас малыш, чуть было не лишивший ее жизни. На глаза матери навернулись слезы.
3
Действительно, на второй день утром к нам торжественно пожаловали жена дяди, брата матушки, - ее старшая невестка с сыном Фухаем. До сих пор мне не вполне понятно, откуда они узнали о моем рождении. Впрочем, старуха пришла бы в любом случае, так как по заведенным в те времена правилам за роженицей должен кто-то обязательно ухаживать из материнской родни. Не случайно говорилось, что дочь, выданная замуж, - товар с наценкой. Когда она покидает семью, родители готовят ей приданое: четыре вида одежды на каждый сезон года; серебряные и золотые украшения; сундуки да баулы с вещами; столы и стулья, даже метелку из куриных перьев, чтобы обметать пыль. А если у нее родился ребенок, из родительского дома приходил кто-то из женщин в помощь.
Старшая невестка - наша дацзюма - ростом явно не удалась, зато превосходила всех оглушительным кашлем. Особенно громко, почти не переставая, она кашляла зимой, наверное, потому, что ей не хватало воздуха. Правда, иногда кашель вдруг пропадал - значит, она схватила свою трубку. Затянется раз-другой и сызнова зайдется кашлем. Жила она недалеко - всего в половине ли от нас.
- Дацзюма! Дацзюма пришла! - радостно сообщила матери сестренка.
Мать слабо улыбнулась. Она-то хорошо знала, что, кроме хриплого кашля, старшая невестка другими достоинствами не обладала. И все же именно она первая пришла поздравить ее, несмотря на непогоду. Значит, мать все-таки помнят в старом родительском доме! Значит, она не отрезанный ломоть! Губы матушки дрогнули.
Сестренка, не дожидаясь ответа матери, стремглав побежала встречать гостей. Путь от ворот до дома у старой женщины, которую осторожно поддерживали с двух сторон Фухай и сестренка, занял больше двадцати минут. Сестренке, непрестанно похлопывавшей гостью по спине, так и не удалось взять у Фухая старухин кальян и завладеть коробкой с крашеным сахаром и яйцами и кульком из пальмовых листьев, в котором находилось печенье и засахаренные фрукты.
С трудом отдышавшись, старуха что-то невнятно бросила сыну, а тот, отдав подарки сестренке, повел мать к тете засвидетельствовать ей почтение. Старшая невестка, несмотря на приступы удушья, никогда не забывала, кому следует поклониться в первую очередь, однако всегда соблюдала осторожность, поэтому отдала гостинцы сестренке, зная, что тетя может их конфисковать в свою пользу. Надо сказать, что в особенной завистливости тетю обвинить было нельзя, но, увидев дары, она могла решить, что они принадлежат ей по праву.
Визит старшей невестки обычно протекал в полном соответствии с дипломатическим протоколом, то есть можно было ограничиться пожеланием здоровья, а потом, хорошенько прокашлявшись, поведать о своей жизни, в ответ на что тетя бросит какую-нибудь шутку. Однако сегодня рядом находился Фухай, и хозяйке следовало полностью соблюсти церемонию встречи.
Все очень любили Фухая. Да и как было не любить этого симпатичного, небольшого роста крепыша, на редкость открытого и честного! На круглом, очень светлом лице юноши выделяются крупные черные глаза. Голова выбрита до синевы, отчего походит на голову тех толстячков, которых обычно рисуют на новогодних картинках. Сзади свисает тяжелая коса, туго свитая в жгут и раскачивающаяся из стороны в сторону при каждом движении. Во время разговора глаза его блестят, а лицо озаряется внутренним огнем. Едва он разомкнет уста, все уже знают, что юноша непременно расскажет что-то забавное и в то же время весьма дельное. И действительно, от Фухая частенько можно услышать что-нибудь остроумное и смешное, однако в его шутках нет для людей ничего обидного, а в словах - даже намека на поучения. А до чего же приятно на него смотреть, когда он с кем-нибудь здоровается! Сначала будто внимательно приглядывается к человеку, потом наклонит голову, быстро сделает шага два вперед и опустит руки вниз, при этом одна нога его выставлена немного вперед и он опирается на нее, а другая стоит свободно. Юноша делает поклон, раз и другой, все его движения размеренны и точны.
- Нижайший поклон вам, тетушка! - поклонившись, говорит он, а голос такой проникновенный, задушевный.
Потом с удивительной легкостью он делает едва заметное движение ногами. Стан его выпрямляется, грудь выпячивается, обе руки все еще опущены книзу, но он быстро отводит их назад, а обе ноги оказываются вместе. Поклон Фухая вызывал вздох восхищения у пожилых женщин, каждая из которых с удовольствием отвечала на него, при этом думая: "Ах, если бы и мой сын знал толк во всех церемониях! Как бы это было хорошо!"
В общем, у Фухая все выходило необыкновенно складно: кланялся как положено, а сидел или ходил - ну просто загляденье! А как он ездил верхом! Какие приемы показывал нам, мальчишкам. Никогда не забуду позу "одноногого петуха" или посадку на коне. Красота! Фухай с головы до пят был знаменным воякой, еще не успевшим забыть наше двухвековое искусство верховой езды и стрельбы из лука. Однако он был сведущ не только в ратных делах, но и в других науках, так как впитал в себя многое из культуры китайцев, монголов и мусульман. Как в этих случаях говорили тогда: "Искусства боевые и светские он знает в совершенстве, культуру маньчжуров и китайцев он постиг во всей полноте". Фухай не только ездил верхом и стрелял из лука. Он мог также спеть несколько куплетов (к сожалению, всего несколько) из арий, которые исполнялись под аккомпанемент музыкального инструмента. Он знал несколько строк - увы, лишь несколько - из оперы "Застава Вэньчжаогуань", которую ставили в театральной труппе знаменитого Вана. Он мог вам немного погадать и предсказать судьбу по "восьми знакам". Фухай умел гонять голубей, знал, как ухаживать за певчими птицами, как ходить за мулом или разводить золотых рыбок. Правда, всем этим он всерьез не занимался, потому что у него всегда было много других, более серьезных обязанностей, например кому-то из родственников он обещал выбрать хороший гроб, а другому найти подходящего повара. Поэтому на разные мелочи времени у неге почти не оставалось. Муж моей сестры, считавший себя крупным знатоком по части разведения голубей или обучения ловчих птиц, в разговоре с Фухаем немножко тушевался, уступая ему первенство. В эти минуты мой зять мог продать свое "летающее серебро" по дешевке!
Фухай прекрасно разбирался в разных играх, в том числе азартных, вроде "девятки", "заклада", "тащить бирку", "сраженья с десятью иноземцами", "старый и малый". Знал он, как правильно кинуть кость и как нужно стукнуть по мячу. Однако сам он почти никогда не играл, разве что иногда, если в компании почтенных старух не хватало партнера. Фухай обычно много не проигрывал, но и не слишком выигрывал - всего какие-нибудь несколько сотен медяков, на которые тут же покупал засахаренных бобов и кислых фиников для ребятишек.
Хотя Фухай был настоящим знаменным солдатом, все же маньчжуром он был лишь наполовину или даже на треть, правда, к происхождению это не имело никакого отношения. Так, маньчжурский язык он знал чуть-чуть, а говорил всегда по-китайски. Когда же надо было составить бумагу, писал только иероглифами. Стихов он не знал и сочинять их не умел. Никогда не обучался он искусству "восьмичленных сочинений" [Один из основных видов сочинений на государственных экзаменах в старом Китае. Оно было строго регламентировано по форме и состояло из восьми частей] и не умел писать экзаменационных эссе на политическую или философскую тему. Однако, если дело доходило до "литературы", он мог легко придумать парную надпись дуйлянь [Дуйлянь состояла из равного числа знаков и выражала добрые пожелания] - или сочинить куплет к арии, который, как мы сказали, он всегда писал по-китайски, даже не задумываясь, что его можно изобразить по-маньчжурски. Если он вдруг оказывался перед какой-нибудь стелой, покрытой письменами или изреченьями, его восхищенный взор привлекали лишь иероглифы, написанные энергичной кистью, с большим изяществом. На маньчжурскую вязь он смотрел одним глазом и тут же "почтительно удалялся". Пекинским диалектом Фухай владел превосходно, будто сам участвовал в создании этого самого совершенного на свете языка. И уж конечно, он был вполне достоин нести бремя чести - пусть даже ее частичку - основателя "столичного речения", хотя, может быть, такое утверждение не слишком согласуется с историей. Надо сказать, что люди старшего поколения, говоря на китайском языке и широко используя маньчжурские слова, создали особый язык, обладающий своеобразной напевностью, на слух не всегда понятный и похожий немного на скороговорку. Со временем эти особенности настолько усилились, что люди из других мест понимали его с большим трудом.
