что-то хотел сказать?
– Я сказал, что верю в судьбу.
– Правда? Почему?
– Помнишь, мистер Анене, наш школьный учитель, часто говорил, что ты обязательно поедешь в Англию. Ты был тогда совсем маленький, у тебя вечно текло из носа, и тем не менее в конце каждой четверти ты оказывался лучшим в классе. Помнишь, мы называли тебя «энциклопедией»?
Оби сильно смутился, потому что Джозеф теперь чуть не кричал.
– Если честно, из носа у меня течет до сих пор. Говорят, аллергия на пыльцу.
– А потом, – продолжил Джозеф, – ты написал письмо Гитлеру.
Оби громко рассмеялся, что случалось редко.
– Сам не понимаю, что на меня нашло. До сих пор иногда об этом думаю. Что мне Гитлер, а я ему? Наверное, мне стало его жаль. И мне не нравилось каждый день лазить в кусты и собирать там копру в духе нашей «мобилизационной стратегии». – Оби вдруг посерьезнел. – Если подумать, было безнравственно со стороны директора что ни утро твердить маленьким детям, что каждый принесенный ими орех – это гвоздь в гроб Гитлера.
Из зала со столиками они вернулись в холл. Джозеф хотел заказать еще пива, но Оби решительно отказался.
С его места Оби были видны машины, проезжающие по Брод-стрит. Прямо у входа остановился длинный «Де Сото», и в зал вошел молодой красивый мужчина. Все обернулись на него, и помещение заполнилось шепотом – посетители извещали соседей, что прибыл государственный министр.
– Это чтимый Сэм Околи, – пояснил Джозеф.
Но Оби сидел, будто громом пораженный, и не сводил глаз с погруженного в полумрак «Де Сото».
Досточтимый Сэм Околи был одним из известнейших политиков Лагоса и Восточной Нигерии, где располагался его избирательный округ. Газеты называли его самым элегантным мужчиной Лагоса и самым завидным женихом. Хотя ему было, несомненно, за тридцать, он казался юношей со школьной скамьи: высок, крепко сложен, с ослепительной улыбкой для всех. Околи прошел к стойке и купил коробку «Чёрчменс». Все это время взгляд Оби был устремлен на улицу, где в «Де Сото», развалившись, сидела Клара. Он видел ее лишь мгновение. Может, это вообще не она. Министр вернулся к машине, и, когда открыл дверь, бледный свет салона опять упал на плюшевые сиденья. Теперь никаких сомнений быть не могло. Это Клара.
– Что случилось?
– Ничего. Я знаю эту девушку.
– По Англии?
Оби кивнул.
– Старый добрый Сэм! Он их не щадит.
Глава 5
Теория Оби о том, что сфера государственной службы в Нигерии так и останется коррумпированной, пока старых африканцев наверху не сменят молодые из университетов, была впервые сформулирована в документе, зачитанном им лондонскому Нигерийскому студенческому союзу. Но в отличие от большинства теорий, которые выстраивали студенты, обучающиеся в Лондоне, эта после первых домашних впечатлений уцелела. Более того, за месяц, прошедший с момента его возвращения, Оби столкнулся с двумя классическими образчиками старых африканцев.
Первый повстречался ему на комиссии по вопросам государственной службы, где с ним беседовали, прежде чем дать работу. К счастью для Оби, до того, как этот человек вывел его из себя, он уже произвел на членов комиссии благоприятное впечатление.
Выяснилось, что председатель комиссии, тучный жизнерадостный англичанин, очень интересовался современной литературой и с удовольствием говорил о ней. Остальные четыре члена комиссии – один европеец и трое африканцев, не имевшие ни малейшего представления об этой стороне жизни, – были под впечатлением. Хотя, точнее, трое, поскольку четвертый весь разговор проспал, что на первый взгляд могло показаться совершенно неважным, не будь сей джентльмен единственным представителем одной из трех провинций Нигерии. (В интересах единства страны мы не назовем, какой именно.)
В беседе, длившейся почти полчаса, председатель и Оби затронули широкий спектр тем – от Грэма Грина до Тутуолы. Оби потом признался, что нес полную чепуху, но чепуху ученую и внушительную. Он и сам удивился, когда его понесло.
– Вы говорите, что являетесь большим поклонником Грэма Грина. Что вы думаете о «Сути дела»?
– Единственный разумный роман, написанный европейцем о Западной Африке, и один из лучших прочитанных мной романов. – Оби сделал паузу, а затем добавил, будто это только что пришло ему в голову: – Правда, чуть не смазан счастливым концом.
Председатель выпрямился на стуле.
– Счастливым концом? Вы точно имеете в виду «Суть дела»? Там европейский полицейский совершает самоубийство.
– Возможно, «счастливый конец» – слишком сильно сказано, но я не могу выразиться иначе. Полицейский чиновник разрывается между любовью к женщине и любовью к Богу и совершает самоубийство. Слишком просто. Трагедия вовсе не в этом. У нас в деревне был один старик, он принял христианство, и на него беды стали валиться одна за другой. Так он говорил, что жизнь похожа на миску с червивой едой, из которой человек хлебает ныне и присно и во веки веков. Вот он понимал природу трагедии.
– Вы полагаете, самоубийство противоречит трагедии? – спросил председатель.
– Да. Истинная трагедия не имеет решения. Она длится вечно, безо всякой надежды. Общепринятые трагедии слишком просты. Герой умирает, и мы испытываем очищение чувств. Реальная трагедия происходит в безвестных дырах, под покровом пыли, если цитировать У. Х. Одена. Мир о ней не ведает. Как тот персонаж в «Пригоршне праха», который читает Диккенса мистеру Тодду. Для него избавления нет. История заканчивается, а он все читает. Но мы не испытываем очищения чувств, поскольку нас там нет.
– Весьма интересно, – заметил председатель.
Затем он осмотрел стол и спросил других членов комиссии, имеются ли у них вопросы к мистеру Оконкво. Все, кроме спящего, ответили, что вопросов нет.
– Почему вы хотите получить государственную должность? Чтобы брать взятки? – спросил тогда председатель.
Оби замялся. Его первым желанием было сказать, что вопрос идиотский. Но вместо этого он ответил:
– Не знаю, какого ответа вы от меня ждете. Даже если бы я был намерен брать взятки, вы же не предполагаете, что я признаюсь в этом перед комиссией. Так что не думаю, что вопрос целесообразен.
– Не вам решать, мистер Оконкво, какие вопросы целесообразны, – заметил председатель, тщетно пытаясь принять суровый вид. – Как бы то ни было, мы сообщим вам о своем решении. Хорошего дня.
Джозеф не очень обрадовался, когда Оби рассказал ему про собеседование. Он считал, что человек, который хочет получить работу, не может позволить себе злиться.
– Глупости! – воскликнул Оби. – Вот это я называю колониальным менталитетом.
– Да называй, как хочешь, – сказал Джозеф на ибо. – Ты больше меня вызубрил, но я старше и мудрее. И я говорю тебе, что не нужно вызывать своего чи на ринг.
Марк, бой Джозефа, принес рис и поджарку, и друзья сразу набросились на еду. Потом Марк сходил на противоположную сторону улицы, где торговали ледяной водой по пенни за бутылку, и принес две. Он так и не стер с кончика носа сажу. Оттого, что Марк раздувал огонь собственными легкими, глаза у него покраснели и
