она ко мне, самые добрые чувства, когда каждый может сказать, что получает от другого ровно столько, сколько нужно. У нее трое детей, и иногда, задержавшись в холле, она рассказывает об их жизни, рассказывает, как развиваются ее отпрыски, какие у них болезни, через какие испытания им приходится проходить в школе, во что они одеты для катания на санках, во сколько они засыпают и просыпаются, что едят по вторникам и что – по субботам, и как они реагируют на всё и вся, матери, отмечаю я для себя каждый раз, слушая ее, внимательно следят за своими детьми, если они – такие матери, как Кинесбергер, и балуют они их не слишком много и не слишком мало, она воспитывает своих детей, даже не задумываясь об их воспитании, она идеально воплощает то, что другие вынуждены лишь измышлять в своем спекулятивном фанатизме, и не терпит неудачу там, где терпят неудачу другие. В отличие от всех предыдущих домработниц, которые все без исключения были неуклюжими растяпами, она – сама деликатность. Где еще найдешь подобное? – спросил я себя. Выглянув в окно, я понял, что в дорогу придется надеть шубу, теплое нижнее белье и длинные шерстяные носки, потому что никто так легко, как я, не переохлаждается и так тяжело не заболевает потом. С тех пор как развился мой
саркоидоз, я больше не могу позволить себе простужаться, хотя каждый год простужаюсь по три-четыре раза и оттого нахожусь на грани смерти. Из-за преднизолона мой иммунитет просто на нуле. Если я простужаюсь, требуется несколько недель, чтобы вылечиться. Так что ничто не вызывает во мне большего ужаса, чем простуда. Достаточно даже легкого сквозняка, чтобы швырнуть меня в постель на недели, поэтому бóльшую часть времени я живу в Пайскаме, испытывая ужас перед простудой, в этом граничащем с безумием ужасе, наверное, кроется еще одна причина, по которой мне так трудно начать какой-либо масштабный интеллектуальный труд; когда в человеке сосредоточена такая бездна ужаса, всё у этого человека подвержено разрушению. Я надену шубу, самое теплое нижнее белье и самые теплые носки, так как предстоит добираться до вокзала, а потом в Мюнхене – от вокзала в аэропорт, и, кто знает, сказал я себе, какая погода будет в Пальма-де-Майорке; когда полтора года назад я вылетал из Пальмы в ноябре, была метель, из-за которой я продрог насквозь и по возвращении в Пайскам два месяца пролежал в постели, эффект от поездки в Пальма-де-Майорку, куда я выбрался отдохнуть, был одним махом сведен на нет этой простудой, и, вместо того чтобы возвратиться посвежевшим, с новыми силами, как я хотел и как явно предполагалось, я вернулся в Пайскам смертельно больным, неузнаваемым – знакомые буквально не узнавали меня, – неузнаваемым, к сожалению, в самом печальном смысле слова, а не в том, что я выглядел и чувствовал себя гораздо лучше, чем перед отъездом в Пальма-де-Майорку. Шуба, меховая шапка и теплый английский шарф, сказал я себе, минус двенадцать! ужас! Но если так, то неизбежен желаемый контраст, сказал я себе, если в Пальма-де-Майорке будет не минус, как здесь, а плюс двенадцать или еще теплее, может быть, даже восемнадцать или двадцать градусов тепла, как бывает там в это время года, в конце января, тогда, вполне возможно, я извлеку еще больше выгоды из этого контраста, я намеренно сказал не
я буду рад, что обычно говорят в подобных случаях, а
извлеку выгоду, чтобы в некоторой степени сдержать прилив эмоций. Потом, когда я сказал себе, что извлеку выгоду из восемнадцати или двадцати градусов в Пальма-де-Майорке, я сказал слово
выгода буквально с интонацией моей сестры, которая так несравненно произносит это слово
выгода, я почти приблизил свою интонацию к ее, когда произнес слово
выгода о температуре в Пальма-де-Майорке, мне показалось, будто это она сказала о своем бизнесе. О, я опять извлеку из этого приличную выгоду! – говорит она часто, впрочем помалкивая о реальных размерах прибыли, как и вообще о том, каким образом она опять извлечет выгоду.
И если в Пальма-де-Майорке резко потеплеет, сказал я себе, я понесу шубу в руке, но ехать в одном непромокаемом пальто, как я планировал, не рискну. И я повесил в шкаф непромокаемое пальто, которое извлек оттуда накануне, и достал шубу. Сколько у меня когда-то было шуб, подумал я, но все шубы я раздарил, намеренно от них избавился, потому что с каждой из этих шуб был связан какой-то город, одну из них я купил в Варшаве, другую – в Кракове, третью – в Сплите, четвертую – в Триесте, всегда там, где внезапно холодало и я боялся простудиться или вконец замерзнуть без шубы. Бóльшую часть этих шуб я отдал фрау Кинесбергер. Я оставил себе только ту, что купил двадцать два года назад в Фиуме, это моя любимая. Я встряхнул ее и положил на комод. Как давно я не надевал эту шубу, подумал я. Она не такая роскошная, как другие, которые я раздарил, она тяжелая, но это моя любимая шуба. Она много лет провисела в шкафу и пахнет соответственно. Мы любим определенные предметы гардероба и нехотя расстаемся с ними, даже когда они практически осыпаются с нашего тела, потому что стали облезлыми и потрепанными, поскольку эти предметы напоминают нам о каком-нибудь путешествии, и особенно – о хорошем путешествии, но особенно – о хорошем событии. Так, о каждом из предметов одежды, которые у меня сохранились, а бóльшую их часть я сбыл с рук, раздарил, сжег, как всегда, я бы мог рассказать историю, причем всегда хорошую историю. Одежды, связанной с печальным или ужасным переживанием, у меня нет, я расстаюсь с ней как можно скорее, потому что это невыносимо, когда открываешь шкаф и, к примеру, из-за одного пусть и ценного шарфа вспоминаешь нечто ужасное. С давних пор я храню только ту одежду, которая напоминает о чем-то радостном или, по крайней мере, приятном, но у меня есть и немало вещей, которые напоминают о чувстве величайшего счастья, и при взгляде на них спустя годы, даже десятилетия, я признаюсь себе, что они воплощают для меня наивысшее счастье. Но об этом, на самом деле, можно написать целую книгу. Когда мы теряем любимого человека, мы всегда храним какой-нибудь предмет его одежды, по крайней мере, до тех пор, пока еще ощущаем сокрытый в нем запах этого человека, и, на самом деле, даже до самой нашей смерти,
