Усталость Цикенбаума
Цикенбаум от жизни устал
И пил водку один у Оки,
Тут же дева лежала в кустах,
Умирая от страшной тоски…
Был профессор задумчив и нем,
В реке видел судьбы темный путь,
Много разных таинственных тем
В нем пытались мысль развернуть…
Только дева разделась мгновенно
И профессора в суть увлекла,
И с ним падая в нежное сено,
Окружила морем тепла…
И рыдал в этот миг Цикенбаум,
И лилась благолонная кровь,
Так весь разум его растрепала
Сотворившая с ним же любовь…
Цикенбаум пел, а Мухотренькин
Цикенбаум пел, а Мухотренькин
Спьяну соловьем аж засвистел,
Девы набежали с деревеньки,
Окружив их грудой сладких тел…
Амулетов с девой гулко стонет,
Что-то дивное творится за кустом,
Даже я красавицей приподнят
Над Окою в светлый небосклон…
Все бегут, в Оку ныряют смело
И друг в друга, что за чудеса,
Подо мной смеется звонко дева
И поют кругом безумные леса…
За дубравой светится Осетрик,
Рядом взволновалась вся Ока,
Сидоров шагнул на легкий плотик
И вместе с девой понеслась его душа…
Вот что делает весна на белом свете,
Люди спознаются на лету,
Словно кружит ими страстный ветер,
Призывая к нежному труду…
Цикенбаум, я и Мухотренькин
Цикенбаум, я и Мухотренькин
Создавали круги на воде,
Дев волшебных нежные ступеньки
Приводили к экстазу в Оке…
Амулетов по траве на четвереньках,
Бродит, ищет что-то, спьяну не найдет,
Дым паутинкою повис над деревенькой,
Рождая в темноте опять восход…
Цикенбаум распевает девам песни,
Я шепчу мечтание свое,
Мухотренькин просто с девами чудесно
Ворошит земное бытие…
Кажется, что в мире нет сомнений,
Нет страдания и тяжести войны,
Кажется, что нас нашло мгновение
В самых сладостных излучинах весны…
Кажется, как жаль, что это кажется,
Мечту зарей вдруг ослепил восток,
И в голове уже такая кашица
Затмевает весь святой восторг…
Но дева, ее лоно, ее страсть
И волны, словно мысли у реки
Дарят мне неведомую часть
Того, что здесь другие не нашли…
Наложница профессора Цикенбаума
Цикенбаум обзавелся вдруг наложницей,
Она жила в постели у него,
Крича ночами, днем бралась за ножницы,
Создавая из бумаги бытие…
На полу выстраивались домики,
Вокруг постели целый город рос,
В размышленье о волшебной экономике
Цикенбаум от волненья тер свой нос…
Даже на столе стояли здания,
Склеенные из его трудов,
Профессор долго рылся в мироздании,
Вычисляя цепь его основ…
И вот она, безумная наложница
Его науку в детство увела,
В душе ребенок и чуть-чуть художница,
Чудесно склеивала нежные тела…
Профессор сам кричал как оглашенный,
Соседи бились в стенку, после в дверь,
Как взрыв желания, оргазм, совсем бесценный,
Вполне оправдывал существованья цель…
Наложница, – девчонка очень юная
Большей частью обходилась без ума,
Да и работа ведь была не очень трудная, —
Ласкать профессора и вырезать дома…
Печальный взгляд Цикенбаума
Я встретил взгляд печальный, – Цикенбаум
Всю ночь безмолвствовал с девчонкой у костра,
Одна лишь водка с соком из гуавы
Кружила мысли как поющие ветра…
Ока рябила волнами с луною,
А мы с тревогой вглядывались в мир,
От глаз сокрытый тьмой ночною,
Да хоть глазами изотри его внутри,
Он все равно возвысится стеною,
А ты останешься несчастен, гол и сир,
Как Цикенбаум с девой странною весною,
Вдруг закативший и со мною странный пир…
Однако водка в горло еле лезет,
Пусть даже сок гуавы сладостно бодрит,
Мы точно околдованные лесом,
Ощущаем в сумерках Аид…
Вслед за Орфеем брел туда Вергилий,
А за Вергилием и Данте быстро лез,
А у Оки профессор создавал идиллию,
Своим безмолвьем проницая лес,
Как будто лоно девы, только прежде
Он выпил водку, сок гуавы и затих,
А дева целовала его нежно,
Коленкой тут же дав ему под дых…
Не дав опомниться, одежду расстегнула,
То есть сразу ненароком порвала
И оседлала вмиг нацеленное дуло,
Взрывая яростью безумные тела…
Везде война, профессор поневоле
Сравнил любовь с ужасною войной,
Недаром ветер истязает поле
И небо покрывается луной…
Везде игра – полет – метаморфоза,
Но отчего поздней целует землю крест
И так остры шипы у сладострастной розы,
Чье лоно шмель так жарко – жадно ест…
Цикенбаум под девчонкой улыбаясь,
Мне таинственно и чудно подмигнул,
У Оки царила в звездах жалость
И вместе с ветром разносила вечный гул…
И звон от церкви где-то за холмами
Уже будил давно пропавший век,
И мертвецы с холодными очами
Вставали из могил – и сонмы рек
Людей когда-то тоже бывших,
Любивших, воевавших сотни лет,
Нас призывали к доле самой высшей, —
Взлетать из праха в незнакомый свет…
Мир бесконечен – Цикенбаум это знает
Мир бесконечен – Цикенбаум это знает,
Все девы лонами вошли в мгновенья лет,
Вот и сейчас одна безумная Даная
С ним зажигает лоном нежный свет…
У Оки прохладной звездной ночью
Профессор голову меж ног ее сложил,
Как удивительно и вдохновенно точно
Являлись образы из книг или могил…
Страсть, прилетевшая из тьмы, невероятно
Его и деву сблизила Окой,
И так они блаженно и отрадно
Пронзили криком весь ночной покой…
Амулетов с удочкой пропащей
На поплавок дрожащий поглядел,
Луною освещенный будто ящер,
Он ощущал сближенье тайных тел…
Везде сбивались в тесный круг микробы,
За ними люди, тени, города,
Себя лишая ярости и злобы,
Соединялись в размноженье навсегда…
Но почему-то Амулетов был один,
Он сладких дев отчаянно боялся,
Их страстных лон таинственный трамплин
Ему рывком в исчезновение казался…
А Цикенбаум счастлив был, как и печален,
Он чуял, – жизнь несется дивным сном,
Изничтожая нас безмолвьем вечных таен,
Впуская в лоно как в волшебный дом…
Цикенбаум вдруг почуял добродетель
Цикенбаум вдруг почуял добродетель,
Для порока нужны двое, не один,
Видно, Бог тому свидетель,
На Оке страдает его сын…
И куда девались девы, было много,
Но как-то быстро не осталось ни одной,
И куда ведет туманная дорога,
Снова в лоно девы, Боже мой…
Вот она несчастная девица
Показалась вмиг из-за куста,
Так и тянет ее с ним соединиться,
Вот и сливаются безумные уста…
Достаточно лишь оказаться в ней,
Чтоб убедиться, что мгновенья будет мало,
И не хватит человеку его дней,
Чтоб обрести в другом прекрасное начало…
Профессор в лонах заблуждался много раз
И всякий раз терялся в миг провала, —
Его съедал обворожительный экстаз,
Но Цикенбауму и жизни не хватало…
С момента встречи драгоценных глаз
До ощущения небесного полета,
Куда перемещала нас не раз
Пусть и земная, но волшебная охота…
Раскрыт узор движеньем страстных ласк,
Вот, глубина нефритового грота,
Вот извлеченный Вечностью оргазм, —
Перемещает в мир иной уже кого-то…
Цикенбаум думал даже в обладанье,
Мысль как червяк вползла в его инстинкт,
Он в лоне ощущал все мирозданье,
И в мирозданье был облеплен тьмою книг…
Душа в обложке, чувства на страницах
И ощущенья в каждой точке между букв,
Запятые жаждут в точки воплотиться,
Чтоб собою обозначить жизни круг…
– Скажи же, Бог, зачем меня ты создал?! —
Цикенбаум вдруг в мученьях прошептал…
– Чтобы явить глазам людей твой странный образ,
И через образ высветить астрал…
– Ты меня не жалей, – прошептал Цикенбаум
Юной деве в ночи над Окой под дождем,
– Лишь люби посильней, как кошка поевшая маун,
И мы в лоне твоем на двоих один рай обретем…
Жизнь проходит, увы, но я еще не так жалок,
Я еще не устал находить в этом мире любовь,
Загляни в мое сердце, огонь в нем безумен и ярок,
И бежит из Вечности в тело горячая кровь…
А из тела в тело, срастаясь в единственной точке,
Где сходятся судьбы, а с ними и все времена,
Ты родишь еще сына, а может быть чудную дочку,
И мы останемся в памяти их навсегда…
Ведь в них наши глаза, наши чувства и мысли
Совершают в глубинах Вселенной круговорот,
Мы растаем с тобой, но другие появятся жизни,
И по нашим следам по Оке заструится народ…
В тех же волнах сойдутся и девы, и парни,
Будет страсть зажигать звездной ночью сердца и тела,
Так люби же сильней, в песке этом нежном янтарном
Так легко находить движенья любви и тепла…
И дева, смеясь, прильнула к профессору страстно
И в лоно его глубоко с дождем завлекла,
И чуял профессор ее, и плакал от счастья,
А их милый костер прогорел уже за ночь дотла…
