Теперь Аделаиде надо точно знать: этот дедушка ещё там? Он тогда не заболел на морозе? И ещё очень здорово вот что: если в цирк идти с дедой, он обязательно даст тому дедушке хоть немного денег. Обязательно! А может, сейчас прямо и спросить, нет ли у него лишней пары перчаток?
– Деда! – Лезет она целоваться. – И в зоопарк зайдём?
– Зайдём, если хочешь, но больше половины зверей будет в зимних вольерах, и ты их не увидишь.
– Ну и что?
– Ни-че-го! – Передразнивает её дед и щекочет шею.
Аделаида визжит и делает вид, что собралась его укусить. Дед «пугается», обоим смешно до ужаса. Белый бант в синий бархатный горох съезжает и чёрные как смоль волосы Аделаиды рассыпаются по плечам.
Вот сколько я на тебя смотрю, – говорит дед, снова осторожно пытаясь собрать пучок тяжёлые, прямые пряди, – не устаю любоваться твоими волосами – какие они у тебя красивые!
– Мама говорит, что я вся красивая, – перехватывает у деда бант Аделаида.
– Это безусловно, безусловно… – дед, наконец, направляется к двери, чтоб покурить.
– Деда… а… а у тебя есть лишние… ну пускай хоть совсем старые перчатки?
Вырезанные гланды давно зажили. Бегать и играть было можно. Только куда бегать и с кем играть? Да и бегать-то, в общем, уже не получалось. Ноги не слушались, руки были какими-то неловкими. Играть уже просто не приглашали. Нет, приглашали, конечно. Иногда. Это когда в команде не хватало игроков. Только лучше б, правда, не приглашали, а то вроде как человек есть, а толку с него нет. Даже ещё хуже – этот человек портит всё: и играть не умеет и мама его постоянно прерывает игру, поминутно отзывает члена команды и щупает ему спину, не вспотела ли? Если немного вспотела, то мама суёт под одежду омерзительное крахмальное полотенце, которое сдирает кожу, и потом она несколько дней чешется. Полотенце суётся, чтоб «мокрая» майка «не касалась спины» и не создавала благоприятные условия для простудных заболеваний. Так и рассекала потом по двору Аделаида: с огромным тёмным пятном на спине и с похожим на страшный горб Квазимодо банным полотенцем, шевелящимся при каждом шаге. Если она просто сидела с детьми, то есть не могла вспотеть, мама всё равно её вызывала, отрывая от игры, и щупала. Казалось, маме просто доставляет удовольствие прерывать игру, чтоб обратить на себя внимание детей, чтоб все знали, кто здесь главный! Всё это было бы не так ужасно, если бы Аделаида после операции хоть чуточку похудела! Вопреки всем обещаниям мамы и папы, типа, немного потерпишь, гланды вырежут, ты сможешь бесшумно дышать и бегать как все дети. Дышать она научилась с закрытым ртом, но выросла и стала как будто ещё толще и неуклюжей. Так и ковыляла она теперь по двору, переваливаясь с ноги на ногу – толстая маленькая девочка с живым мокрым горбом на спине. Когда её брали в «жмурки», то тут же обнаруживали и застукивали, потому, что с водящим надо бежать наперегонки и обогнать его, чтоб первым «застукаться». Откуда столько счастья хоть кого-нибудь обогнать?! Разве что Индиру Козлову в коляске, которую родители совсем недавно для чего-то купили в магазине. В «ловитки» – ловили моментально, в «птичке на дереве» – она не могла влезть ни на одно дерево. Разве что встать на пенёк. Но пеньков во дворе не было. Зато Аделаида, если видела внизу на стволах деревьев тощие зелёные побеги, всегда очень радовалась и всячески их оберегала, в надежде, что когда-нибудь они вырастут, превратятся в настоящие ветки, и тогда она сможет почти без усилий залезать на это дерево. Когда в очередной раз, рискнув, Аделаиду брали в игру и, естественно, проигрывали, то совершенно справедливо почти по-дружески говорили:
Из-за тебя мы проиграли! Ты почему такая жирная? Когда вчера содрала болячку, у тебя чёрная кровь пошла, ты никогда не похудеешь!
Это была красная карточка на длительный срок. До следующего раза, когда ну прям позарез понадобится в команду живая душа.
Кощейку тоже не брали. Однако по совершенно другим причинам. Во-первых – она была страшно неуклюжая и постоянно падала, а потом долго в голос рыдала над разбитыми коленками. Её мать-дворничиха гонялась за всеми с метлой, обещая убить. Во-вторых – у Кощейки была смешная вязаная шапка, которую ей принёс папа с работы. Её папа работал в «пожарной команде», и все вокруг говорили:
– Кощейка носит на голове трусы!
Трикотажная квадратная наволочка с дыркой для лица не очень была похожа на настоящие трусы, которые действительно носили женщины в их городе и зимой и летом, чтоб не «застудиться», зато было страшно смешно.
Лия обижалась и плакала. Наплакавшись вдоволь, она с Аделаидой вдвоём забивались куда-нибудь подальше между гаражами и играли там в «домика» вдвоём. Им было хорошо вдвоём. И никто им и не был нужен! Кощейка делала вид, что не замечает в подруге никаких физических недостатков, а Аделаида прощала ей грязные платья и те самые «трусы» на голове.
– Я летом с дедушкой поеду на море, – Аделаида палкой наковыривала сухую землю, готовя для куклы ванну.
– Правда? Я никогда не видела моря… – Лия натягивала на куклу новую юбку, которая ну никак не хотела пролезать через голову. – Я поеду в деревню. Наша деревня в горах. Там так хорошо! – Кощейка закатила глаза. – У нас там куры есть, утята. Ты когда-нибудь видела маленьких утят?
– Не-а. Цыплят видела, а утят нет.
– Ой, они такие жёлтенькие, жёлтенькие, хорошенькие! А клювики у них красные. И все умеют плавать!
Мне деда сказал, что тоже научит меня плавать! Я тебе потом с моря камушки и ракушку привезу, хочешь? – Аделаида закопала куклу так, что наружу торчала одна её голова с чёрными кустиками волос.
Очень хочу! А когда ты поедешь?
Летом. Скоро уже. Когда приеду – пойду в школу. Кощ, в школе интересно?
Так себе! – Лия, видно, прекрасно чувствовала бы себя и без школы. – Вообще-то ничего, только наказывают больно!
Как это «наказывают»?! И в школе тоже наказывают?! За что? – Аделаида открыла от удивления рот.
О! Как наказывают в школе, в вашем садике с Зинаидой Николаевной и не снилось! За разное, – Лии явно очень захотелось первой открыть Аделаиде глаза на взрослую жизнь. – Если болтаешь на уроке, или тетрадку забыл, или чернила разлил, например. Тогда надо положить руки на парту и не убирать, а учительница подойдёт и ударит по пальцам прутиком…
Каким прутиком?! Откуда он у неё? – Аделаида никак не понимала, о чём Кощейка ей говорит.
Чаще линейкой. С собой приносит из учительской. Но ты же не в нашу школу пойдёшь? Ты же, наверное, пойдёшь в русскую?.. Там, наверное, по-другому наказывают! – Кощейка задумалась. – У вас, может, вообще не бьют, у вас, может, позорят перед мальчиками, трусы заставляют показывать. У нас в школе вообще очень строго: надо обязательно приходить с белыми бантиками на голове. Или с одним большим, или с двумя. Прямо в школьных дверях стоит директор школы и не пускает девочек без бантиков. Стричься можно до тех пор, чтоб бантики завязывались. Чернильницу в портфель класть нельзя. Её надо носить отдельно в специальном мешочке. Кушать на уроке тоже нельзя. Я один раз кушала, и моих родителей сразу вызвали в школу! Только они всё равно не пошли. Сказали – передай в школе, что мы работаем.
– А я и не знала, что в школе так плохо! – Аделаида очень расстроилась. До сегодняшнего дня ей казалось, что в школе очень весело и хорошо. Она знала, что все, кто носит красные галстуки, называются «пионеры». И это очень красиво. Она тоже мечтала стать пионеркой. Однажды даже выкроила себе из красных лоскутков галстук, сшила его и выскочила как из-под земли к маме, которая шла из гастронома с молочными бутылками. От громкого Аделаидиного вопля «Всегда готов!» мама уронила «авоську» и бутылки разбились. Молоко разлилось по асфальту белыми, быстрыми дорожками. Сёма остался без манной каши, а Аделаида полдня стояла наказанная в углу.
«А, ничего! – успокоила себя она, когда Кощейку позвали домой кушать. – До школы ещё очень много времени! Зато на море ехать уже скоро!»
***
Она всю ночь ворочалась и просыпалась. Как она боялась, что пойдёт дождь и первое сентября отменят! И что потом будет? А розы в ванной?! А глаженый бантик на стуле?!
Дождь не пошёл. Утро выдалось безмерно светлое и задорное. Казалось, кто-то его поймал за хвост, вычистил, выскреб, надел на него оранжевое платье и выбросил в окно! И вот теперь оно лезет обратно, громко стуча в стёкла и раздвигая шторы.
В первый класс Аделаида пошла вместо нормальной чёрной юбки, как положено, в юбке от знаменитого «терракотового костюмчика из ателье» и белой блузке, которую за день до первого сентября ей пошила соседка. Стянув на затылке волосы в тугой «конский хвост», мама приделала ей бант, похожий на палатку заблудившихся геологов. В портфеле лежали две тетрадки – в клеточку для математики и с очень густыми линиями взад и вперёд – для русского языка, карандаши в деревянном пенале, пластмассовые счётные палочки и новенький «Букварь». Папа долго её фотографировал перед домом – с портфелем, без портфеля, с мамой, с мамой в обнимку. Мимо прошла Кощейка со старым портфелем и цветами, обёрнутыми в газетную бумагу. Сбоку от портфеля болталась отдельно, как и было велено, чернильница в пестрядевом мешочке. Платье точно с таким рисунком носила и её мама-дворничиха. Лия оказалась права: Аделаиду записали в русскую школу, где работали папа и мама.
