– Это тебе, целебная, я набрал тут. Нужно пить. Что хочешь можно делать, – сказал он. Вика подошла к краю реки и дотронулась до воды – несмотря на жару, вода была ледяная, так что рука сразу онемела.
– Тут всегда так, – сказал Давид. – Купаться нельзя, только креститься можно. Вон купель.
Она посмотрела туда, куда указывал Давид. Там была даже не купель, а небольшой, искусственно созданный бассейн, похожий на ванну в спа-центре. Вода там казалась теплой и ласковой. И, уж конечно, целебной, снимающей все болезни, избавляющей от всех невзгод. Вика увидела, как пожилая женщина, которую заметила еще на ступеньках, стояла на деревянном бортике в черном купальнике и вдруг, совершенно неожиданно, прыгнула в воду. Ушла с головой. И только Вика хотела закричать, позвать на помощь, как старуха вынырнула. Она улыбалась и убирала с лица намокшие волосы. Таким молодым и кокетливым жестом, что Вика опять решила, что видит настоящее чудо. Омоложение. Бабуля еще раз не без удовольствия ушла с головой под воду, вынырнула и снова нырнула. После чего сама, без посторонней помощи, вылезла на пандус и села, свесив ноги в купель. Она болтала ногами, брызгаясь, и совершенно не собиралась вставать, вытираться и переодеваться. Была бы ее воля, она бы осталась в воде, превратившись в юную и гибкую русалку. Но старуху почти насильно подняли под руки две женщины, укутали в полотенце и увели переодеваться. Та дала себя увести, но то и дело оборачивалась – туда, к купели, к реке.
– Поехали, пора уже, – сказал Давид, и Вика покорно пошла к машине. – Давай я бутылку в багажник положу, – сказал он.
Когда Давид открыл багажник, Вика увидела горшок. Обыкновенный детский горшок, какой был у нее в детском саду и дома и какие сейчас уже не производят – эмалированный, с облупившимся краем и крышкой сверху.
– Что это? – ахнула она.
– Это? – Давид удивился ее вопросу. – Горшок. Сына еще. Он когда маленький был, мы много с ним ездили. Ему нравилось на машине кататься. Мог и есть и спать в машине хоть сутками. Только в туалет не хотел ходить – ни в общий, ни в лесу под деревом. Только в горшок соглашался. Вот я и возил горшок. Вадик уже большой был, я за дерево иду, а он в горшок свои дела делает, – Давид улыбался, – вот вожу до сих пор. На память. Несколько раз давал его другим родителям. Они все понять не могли, отчего дети капризничают, а я им горшок давал, и все – дети соглашались в туалет сходить. Время быстро летит. А так откроешь багажник, увидишь горшок, и вроде как не было этих лет. Как тогда все. Только моей Наташе не рассказывай – засмеет.
– Почему засмеет? По-моему, это очень трогательно. Наташа – такая хорошая. Мне она очень нравится. И сын у вас замечательный вырос. Хорошо, когда есть семья. А у меня, кроме бабули, никого нет. Мама, конечно, еще есть, но меня бабуля вырастила. Мама все ждет, когда я замуж выйду, а я не хочу. Даже не представляю себе этого. Может, одна останусь.
– Это не тебе решать, что будет, а что нет. От человека ничего не зависит. Как Бог решит, так все будет.
– Я не верю в Бога. Ну, в смысле, не очень верю. В детстве, как всех, меня крестили, и все.
– Тогда говори – судьба. Как написано, так и сбудется.
– Почему вы в этом уверены?
Давид пожал плечами, как будто говорил о самых очевидных вещах, которые способен понять даже ребенок.
Он завел машину. Вике же совсем не хотелось уезжать. Место притягивало ее как магнит, не отпускало. Только здесь у нее впервые возникло ощущение, что река действительно унесет все невзгоды, все горести и течением принесет радость. Пусть маленькую, пусть недолгую, но очень острую, как у детей, которые продолжали играть в мяч и смеялись, когда мячик отскакивал и улетал.
– Можно я сяду вперед? – попросила Вика. – Меня на заднем сиденье укачивает.
– Почему раньше не сказала? – удивился Давид.
– Не знаю.
– Наташа тоже такая. Будет терпеть до последнего. Ни за что не признается, что плохо. А почему не сказать? Что такого? Я не пойму, что ли? Вы думаете, мужчины сами должны догадываться, да? Может, и должны.
Вика улыбнулась. Ей было хорошо и спокойно с Давидом. А еще не покидала мысль, что именно судьба или Бог свели ее именно с этим человеком, а не с каким другим.
– А как вы с Наташей познакомились? – спросила Вика, почувствовав близость и откровенность момента. Или она задала этот вопрос, потому что сидела рядом с Давидом, близко его видела. Она, казалось, наконец его рассмотрела – ему было лет пятьдесят, вряд ли больше. И пусть у него была седая голова, не с проседью, а именно седая, он не выглядел старым. Наоборот, казался молодым. Или дело было во взгляде? Наивном, радостном, живом и ожидающем – впереди, все еще впереди. И не было в нем ни усталости, свойственной возрасту, ни цинизма, приходящего с годами, ни опыта – следствия пережитых неприятностей. Вике он показался ровесником. И она спрашивала у него про жену на равных, как у давнего друга.
– Нас Вероника познакомила, – ответил Давид и улыбнулся.
– А кто это?
– Свекровь Наташи.
Вика замолчала. Она никак не могла сложить в голове то, что услышала. Давид не сказал «мама», он сказал – «свекровь Наташи», и, как такое может быть, Вика даже не могла представить. Она ведь помнила, что Наташа рассказывала ей вчера вечером – как Вадик болел, как свекровь ухаживала и за мальчиком, и за ней. Она была уверена, что Наташа говорит о матери Давида.
Вика думала, как бы тактичнее задать следующий вопрос, чтобы не попасть в глупое положение и неловким словом не обидеть, но Давид стал рассказывать сам. Говорил он спокойно. И не было в этом рассказе ни сожаления, ни упреков, ни обид, которые нет-нет да всплывают в речи, когда вспоминается прошлое.
В первый раз Наташа вышла замуж совсем девочкой, едва семнадцать исполнилось. По большой любви. Но брак оказался очень недолгим – меньше года прожили молодые вместе, десять месяцев. Наташин муж умер. Сердце остановилось. Утром он встал, поцеловал жену, пошел на кухню завтракать и умер прямо за столом. Врачи сказали, что так бывает даже у молодых и здоровых мужчин. Всякое бывает. Бог забрал. Наташа плакала на похоронах, как ребенок. Она не понимала, как не понимают маленькие дети, почему свекровь – Вероника – принесла ей черное платье, платок и увела под руки на кладбище. А потом кормила с ложечки и выхаживала – девочка, в один год ставшая женой и вдовой, совсем исхудала на нервной почве, ничего не ела, только лежала и плакала. А Вероника, похоронив единственного и любимейшего сына, не отпустила невестку к родным. У себя оставила. Настояла на этом. Наташины родители не стали вмешиваться, согласились с решением Вероники. Наташа же, в силу возраста, не стала спрашивать, почему мама не забрала ее домой и оставила, по сути, в чужом доме, у чужой женщины. Наташа была еще ребенком, за которого решения принимали взрослые.
И еще два года Вероника подбирала Наташе мужа. Не как невестке, а как родной дочери. Женихов хватало – Наташа очень красивая была, да и приданое Вероника пообещала богатое. Об этом Наташа тоже ничего не знала – ни о сватовстве, ни о деньгах, которыми свекровь решила обеспечить ее личное счастье. Наташа потихоньку стала ходить в институт – Вероника ее туда пинками выгоняла, заставляла учиться. И пока Наташа училась, покоряясь воле свекрови, Вероника одного за другим отвергала завидных женихов. И уже соседки сплетничали, что Вероника для невестки принца ищет и не найдет, совсем с ума сошла после смерти сына. Виданное ли дело – искать мужа для невестки? Да и кто она ей? Не родная кровь, не дальняя родственница. Ну, прожил с ней покойный сын недолго, детей не нажили… Отправила бы домой – пусть живет девочка, как хочет. Но Вероника разговоры пресекала, на соседок шикала, Наташу одевала и обувала как куклу, от себя ни на шаг не отпускала. И нашла для нее Давида.
Он совершенно не собирался жениться. Мама показала ему Наташину фотографию. Потом встретились в гостях. Наташа ему, конечно, нравилась – красивая девушка, скромная, только немножко не в себе после пережитого горя, но никакой любви с первого взгляда не возникло. А Наташа его вообще толком и не разглядела. Она вообще ничего вокруг не замечала. Ходила, как коза на веревочке, – куда Вероника вела, туда и шла.
– Вас заставили жениться? – спросила, не удержавшись, Вика.
– Можно сказать и так, – ответил Давид, но легко и радостно. – Мама моя с Вероникой так подружились, что проще было согласиться, чтобы отстали от меня. Женщины. Если в голову себе что-то втемяшат, уже не отступятся.
Наташа шла под венец заплаканная и с таким же потерянным взглядом, какой у нее был на кладбище. И опять Вероника одела ее в свадебное платье и повела под руку в церковь – венчаться. Потом уже в ЗАГС. Наташа не понимала, зачем ей выходить замуж за Давида, но спорить со свекровью не посмела.
После свадьбы Вероника сделала молодым царский подарок – квартиру, в которую сама отвезла Наташу.
