То есть все, что должно тебе государство, – это за деньги, и за все это ты еще и должен по жизни в виде долга и вовсе священного.
Это все очень интересно.
То есть нет никаких механизмов, скрепляющих нацию.
То есть смена этого правительства, скажем так, на иноземное, это всего лишь смена одних менеджеров, слабоэффективных и вороватых, на других.
ТУ-154 президента Польши упал, не долетев километра до взлетно-посадочной полосы аэропорта Смоленска. Теперь говорят, что и аэропорт – так себе, и полоса – так себе, не говоря уже о деревьях – главных виновниках трагедии. Погибли люди.
Уже говорят о мистике. Мол, Катынь не насытилась, забирает. И все такое прочее.
Но, ребята, при чем же здесь небесный диспетчер, если их и на земле полным-полно.
Ведь он же заходил на посадку четыре раза, и всякий раз ему говорили, что садиться опасно, что туман, что видимость почти нулевая, что лучше бы в Минске сесть.
Конечно, за все на борту самолета, парохода и даже звездолета отвечает командир.
Именно он принимает решение, и никто не в праве ему противоречить.
Расскажу для примера одну историю. Везли как-то летчики одного нашего очень уважаемого маршала. Время было послевоенное, и маршал был боевой, только что с войны. Но и летчики были боевые, ему под стать.
И вот летели они, летели и прилетели, и пришло время садиться на один наш очень секретный северный аэродром. А на аэродроме ветер – чуть ли не ураган. И принимает решение командир садиться не на этом аэродроме, а чуть ли не в ста километрах от него, на другом аэродроме – там и погода ничего, и природа.
Но вот только маршала это все не устраивает, и приказывает он летчикам садиться на то, что имеется. Мне понравилась та тирада, которой тут же разродился командир в ответ на маршальское приказание. Если ее основательно почистить от мата и всячески пригладить и литературно причесать, то выглядеть она будет примерно так: «Я у вас в кабинете, товарищ маршал, не командую, и поэтому попрошу не командовать в моем кабинете. Я тут отвечаю и за маму, и за папу, и за Отца Небесного, и за душу, и за мать! И за вашу драгоценную жизнь я тоже отвечаю! И поэтому попрошу вас убедительно сесть, пристегнуться, чем бог послал, и не маячить у меня за ушами! Иначе вас пристегнут принудительно! И садиться мы будем там, где я решу! А эту встречу, вашу мать, с Всевышним я на сегодня отменяю! А снимать меня с должности вы будете на земле, а не в воздухе! Я понятно изъясняюсь?»
После этого оторопевший маршал повернулся и сел, а после того как командир на него еще раз свирепо зыркнул, маршал немедленно пристегнулся.
И посадил командир самолет на запасном аэродроме, и пришлось маршалу в ту ночь еще сто километров по нашим северным дорогам трястись, пока он до места добрался.
К чести маршала надо сказать, что летчикам тем ничегошеньки не было. Мало того, после приземления маршал подошел к командиру и сказал ему: «Прошу меня простить!» – на что командир ему ответил: «С кем не бывает, товарищ маршал!»
А вот в небе над Смоленском, скорее всего, не посмел командир корабля президенту противоречить.
А жаль.
Все бы сейчас были живы.
Умных не хранит небо. Небо хранит недоносков. Сколько раз наблюдал: как только дурак, хлыщ и ветрогон, – так сразу же госпожа Фортуна и отворяет перед ним все имеемые двери.
А все потому, что его желания находятся в пределах планеты и хранимы ее магнитосферой. И не страшны им солнечные ветры.
Умный может расширить свой разум до размеров Вселенной, потому и опасен.
Кстати, среди тех, кто думает только о своей утробе, немало чиновников. Так что им ничего не грозит.
У меня все закипело внутри – в городе на Неве начали поливать улицы. Устройство и назначение наших поливочных машин поставило бы в тупик все внеземные цивилизации разом. Представьте себе: идет человек по тротуару, и тут вдруг мимо него с визгом проносится машина, а из нее вбок бьет струя.
Когда та струя достигает человека, она уже состоит из песка, грязи, воды и пара.
В городе на Неве пыль, как в Сахаре. О чем это говорит? О том, что у нас цивилизация Сахары. Пустынная цивилизация – бедуины, рот надо прикрывать платком, и мужчины и женщины должны быть закутаны с головы до ног в большие синие шали.
Птицы. Всё птицы. На великих развалинах. Могут только сидеть, а вниз с них будет непрерывно стекать гумус.
Скоро в культурной столице откроется книжная выставка. Книги никому не нужны. Под обложкой может ничего не быть. Продается только обертка. Обертка – главное достижение человечества, а профанация – это непочтительное отношение к достойному.
Позвонил знакомый и заговорил о патриотизме. В который раз говорю, что есть во всем этом, на мой взгляд, лингвистическая ошибка. Патрио – это же не мать. Это отец, Отечество. Сын воспитывается отцом. Так, во всяком случае, следует из этого слова.
Отец сначала охраняет и оберегает, а потом уже он вправе рассчитывать на сыновний долг. Вечный вопрос о яйце. Кто кому должен. Мне кажется, яйцо никому и ничего не должно. Вот ему все должны, а уж вылупится из него или не вылупится и что из него вылупится – это от степени заботы.
Я сказал знакомому, что из российских яиц ничего не вылупится. Хоть замораживай их, хоть насиживай всем стадом.
Клянусь копытами осла, вот это канонада! Она бы разнесла в прах всю Вселенную, если бы нам ее открыть, – тут я все еще про канонаду Но увы! Все эти взрывы, разрывы, опрокидывающиеся повозки, лошади ржущие, запутавшиеся в стременах, куски тел и катящиеся сами по себе оторванные головы – все это происходит внутри только одного человека – нашего премьера, когда он говорит с неразумными учеными.
Они даже про лен не могут ему правильно все рассказать, а ведь так хорошо все начиналось: ему незапланированный вопрос, а он на него незапланированный ответ.
То есть живенько так все и должно было происходить – а вот не вышло, не вышло!
Уродливо все как-то. И вопросы уродливые, и лица, и тела, и разговоры, и титулы, и звания.
И лен этот долбанутый – урод!
Плачевно! Даже если собрать вместе все-все отрицательные величины, из них никогда не сложится ни одной положительной величины. О чем это я? Это я о процессе формирования партии. «Зачатый на склоне дней твоего отца…» – я хотел бы так начать свою вступительную речь на съезде этой самой партии, но меня туда не пригласили, так что пропала и сама речь, и ее начало.
Хотя кто его знает! А вдруг! Сижу себе спокойненько, а тут вдруг как пригласят.
А начало мне все-таки очень нравится: «Зачатый на склоне лет…».
О чем я пишу? Я пишу о мусоре, я его певец. Я пишу о том, что меня окружает. Всякий настоящий певец поступает точно так же. А меня окружает мусор, значит, о нем наша песня. «Когда б вы знали, из какого сора…» – написала как-то Ахматова, и теперь многие помнят ее именно за эти строчки. Мусор лежит, мусор реет, мусор правит.
И слова – не слова, и законы – не законы.
И мысли, и чувства.
И милиционера тут называет «мусором» одна сто сороковая часть населения, и не только она. Сидит она, эта часть. В тюрьме. Потому и называет. А что такое тюрьма, как не прах и не тлен?
Подумайте только: в тюрьме сидит одна сто сороковая.
И такая же часть только готовится туда сесть и сменить ту, что сидит. Вот такая ротация.
А почему? А потому что они лишние – слизь, нечистота.
Тут много лишних – это очень богатая страна. Чем богаче страна, тем больше в ней лишних. На всех не хватает.
А те, на кого хватает, держат свои денежки в другой стране. Но им всегда могут там сказать: «А ведь у нас лежат ваши денежки!» – и они все сделают для их сохранения.
Все! Они огорчатся, очень. Что может сравниться с этим огорчением? Ведь их замыслы раскрыли, им не сокрыться, они все на виду, и в любой момент могут прийти и отнять.
Так что они предадут страну, где так много всякого сора.
Так что стране не вырваться – он будет летать, лежать, править.
Сюда можно привезти и чужой мусор – положим, радиоактивный.
Мне скажут, что его тут перерабатывают, но вы видели когда-нибудь, чтоб здесь перерабатывали мусор? Его просто сваливают, как грех. Это грех, свальный грех. Его сваливают, разбавляют, спускают – под землю, под воду, в реки, в озера, в горы, моря, в небеса.
На мусорных кучах дерутся до крови, дерутся до смерти. Тут часто дерутся, бьются, с мечом или без меча.
«На обслуживание трубы нужно тридцать миллионов» – вот она, главная национальная идея. Ее долго искали, а она всегда была рядом. С ней ходили, бродили, думали, решали.
А она из сердца. Идея для нации.
Ее оттуда надо только достать.
Несомненно, сэр! Несомненно! Все мы жаждем спасти нашу бедную душу и убежать от всех обольстителей сразу. Потому-то мы и бросаемся в музыку. Волнуй, взрывай, гони – это я музыке – при могучем ударе смычка твоего – это я все еще музыке – смятенная душа грабителя на миг почувствует угрызения совести, а бесстыдство и наглость невольно выронят слезу перед созданием таланта.
