Снуют. Безо всякого внимания к собственной смерти.
И про ад им, похоже, ничего не ведомо. И как только в начальники попадают эти полуграмотные, похотливые, вороватые, пованивающие существа?
Запах от них происходит. Запах корысти. Жуткий, стойкий – собаки воротят нос.
Да что там собаки! Вам не случалось, войдя в кабинет к начальнику, попробовать носом воздух? Он раздражает. Он щекочет ноздри, он зовет нас к чиханию – то есть освобождению от себя наших восхитительных носовых проходов.
А во рту немедленно собирается нечто вязкое, тягучее, вызывающее потуги.
Во мне лично начальство вызывает только потуги.
Подлинное несчастье. Подлинное несчастье думать, что они о нас думают.
Вернее, думают они о нас, конечно, но только как о виде пропитания. Мы для них пропитание.
– Сусанна! Сусанна! Она меня до истерики доведет! Сусанна!
– А?
– Где твои старцы?!!
А я всегда произношу все слова самым мелодичным тоном, снимая шляпу самыми грациозными движениями руки и тела, какие когда-нибудь приводила в гармонию и согласовывала между собой только глубокая личная скорбь. По всему сущему.
И еще я со стороны наблюдаю за этим тоном – как бы не переборщить, не перепортить. Потому что из тона не должна исчезнуть ласка. И тут легко не совладать с количеством.
Я считаю, что все начальники должны тоже за этим следить.
Кстати, об упаковке. Разная упаковка двух неприятностей одинакового веса весьма существенно меняет нашу манеру переносить их и из них выпутываться. Так говорит нам классик. Будем же ему внимать, не слепо, но с благодарностью.
Моя голова тяжко обрушилась на стол. И я сейчас же услышал этот звук: «Бум»!
Разрешили. Многое ему разрешили. Прежде всего – поменять всей стране лампочки.
Теперь у нас будут энергосберегающие лампочки.
Сберегают они только энерго, но не карманы.
Это не карманосберегающие лампочки.
То есть все, что есть в карманах, эти лампочки не сберегут.
И еще ему разрешили поменять часовые пояса. Раньше: «Московское время 15 часов, в Петропавловске-Камчатском – полночь».
Теперь и в Москве будет 15 часов, и в Петропавловске-Камчатском.
Так управлять легче.
Осталось только ждать. Чего ждать? Команды «Снегу таять, а весне идти!».
Про подснежники забыл. «Подснежникам цвести!».
Да, тут Газпром хочет внутри страны газ продавать по мировым ценам.
То есть достояние-то национальное, только не все у нас относятся к понятию «нация».
«Нация» – это привилегированные акции Газпрома.
А я знаю, кто выживет после всемирного потопа в 2012 году. Выживут немцы. Эти обязательно выживут. А почему? А потому что после трудной зимы они все у себя почистили, мусор собрали, отсортировали – пластик к пластику, метал к металлу, бумагу к бумаге, пищевые отходы к пищевым отходам. А потом все это превратили в биогаз, уголь, пластик, снова в метал и бумагу, а что не превратили, то отправили в плазмотрон.
Так что «Германия превыше всего». Даже землю от масла и нефтепродуктов чистят.
Воду чистят. Скоро Рейн чистить начнут.
А вот в России только гадят. В основном под себя.
Да, тут многие полагаются на особую народную богоносность и на то, что Матерь Божья Россию хранит.
А вот я бы бедную Богоматерь так сильно не напрягал.
Движения наши совершенно не вяжутся с произносимыми словами. Смысл надо искать не там. Он давно уже во взоре, в выражении тоски, в носе, который того и гляди сам стечет на подбородок, в дыхании зловонном, в потрескавшихся губах.
Говорят, к Олимпиаде в Сочи мы возродимся.
Это будет интересно. Даже мне.
Продолжительное и сильное напряжение полезно. Был бы Гоголем, любил бы ездить в карете по булыжной мостовой. Только так и можно написать «Мертвые души».
Ах, господа, все, что я вижу у себя за окном, больше говорит моему сердцу и уму, чем все газеты мира. Провидцы, знахари, колдуны и политтехнологи ничегошеньки не смыслят в том, куда движется Россия.
Никуда она не движется. Болото может только квакнуть.
Зима-зима, уже ль ты отступила? «Отступила», – сказала зима.
Ну, теперь задышим полной грудью!
А чем мы собираемся дышать полной грудью? Мы собираемся дышать очень сложной смесью из дерьма и пара.
Ну, про пар нам почти все известно, а вот состав дерьма на улицах Санкт-Петербурга, наверное, стоит в который раз изучить.
Кроме окиси углерода, окислов азота, сажи, отходов жизнедеятельности домашних животных и солей тяжелых металлов тут еще есть песок и реагент, которыми посыпали дороги в эти непростые наши холода. Теперь это все очень быстренько переходит в воздух в виде мельчайшей пыли и поражает органы дыхания – ждите в самое ближайшее время сильнейших вспышек респираторных заболеваний в городе, а астматикам наш особый привет.
Неужели нельзя ничего сделать? Неужели нельзя все это как-то остановить?
Как-то как раз остановить можно, но, боюсь, техника опять у нас не будет готова.
Техника и умы, потому что техника без ума – это груда металла.
Можно, конечно, все это остановить. Просто помыть надо. Вовремя надо помыть город.
Сначала надо зимой, в морозы и снегопады, посыпать дороги песком и реагентом только в нужных, а не в каких попало концентрациях, а потом – после прихода весны – мыть все это надо безжалостно, пока больницы не заполнились аллергиками и астматиками всех полов, возрастов и мастей.
Уже сейчас на улицах нашей культурной столицы пять градусов жары, а обещают в ближайшие дни восемь-десять. Уже сейчас все в нашем городе до шестого этажа включительно плавают в очень сложном коллоиде, и все это чревато не только вспышкой респираторных заболеваний, но и утратой дееспособности.
Да, ребята, все это уже сейчас влияет на человеческое воспроизводство.
И не просто на воспроизводство отдельных человеков, а на воспроизводство активных налогоплательщиков, я бы сказал, ибо самая хрупкая часть человечества – мужская его часть – активно теряет те остатки иммунитета, которые ему оставило отечественное Министерство здравоохранения.
Мрет она, мужская часть, в первую очередь от нашей с вами экологии.
Так что мыть.
МЫТЬ!!!
СТЕНЫ, ОКНА, ДОРОГИ, ТРОТУАРЫ, ПОДЪЕЗДЫ, ДВОРЫ, ДОМА!!!
А то ведь скоро налоги платить будет некому.
Первый бурный порыв раздражения, второй бурный порыв раздражения и, наконец, третий бурный порыв. На смену им приходит умиление. Власть – она только сначала вызывает бурное раздражение.
Мы все время идем по ложному следу – принюхиваемся, скребем лапками и делаем правильные стойки, но все это пустое – след-то ложный. Не спасает даже казуистика и ловкость.
О чем это я? Президент обеспокоился дорогами в России.
То, что очевидно для самых глупых, стало на сегодня пищей для величайшего ума.
Не надо принимать случившееся близко к сердцу. Пожалейте его. Смотрите на все вокруг как на кино – кинулись, бросились в атаку, пробили брешь и взяли провиант!
Все это провиант. Корм. Сухие дафнии. Рыбы борются за корм и даже не подозревают о том, сколько у них внутри водится паразитов.
Они повсюду. Так что рыбам пора бы подумать о душе. Рыбьей, конечно, но душе.
Мне говорят, что я презираю человечество. Ну что вы! Просто я не считаю его человечеством.
По теракту в Москве меня несколько раз спрашивали мое мнение. Я отвечал так: ребята, трагедия. Убили людей. Просто так, убили, угробили, беда, горе – какие тут могут быть комментарии.
Но потом начали говорить, что это чеченский след, кавказский след, попросили высказать свое мнение, указав на след, и тут я не выдержал, каюсь.
Дело в том, сказал я тогда, что в те стародавние времена, когда я служил маме-Родине, у нас никто не спрашивал о том, спим мы или не спим, едим или голодаем, видим свои семьи, детей или не видим. Никого это не интересовало. Говорили: «Вам за это платят деньги!»
И так всегда говорили, так всегда отвечали на любые жалобы, ахи и вздохи: «Вам за это платят деньги!»
И мне никогда не приходило на ум, что мне платят мало и что это не те деньги. Мне действительно платили. Это нельзя было отрицать. И за то, что мне платили, все хотели видеть мою работу. И не просто какую-то работу, а очень хорошую, отличную, великолепную работу. А вот то, что я встаю в 6 часов утра и бегу на службу, а прихожу с нее в 23.00, и что у меня годами не бывает выходных, и что отпуск у меня кастрирован с обеих сторон, и что в этот отпуск меня еще и не отпускают, и что у меня где-то что-то болит, – вот это все никого не интересовало. Мне заплатили деньги – и на этом все.
А еще говорили: «Вы давали присягу!»
И мы, действительно, давали присягу. Один раз и навсегда.
«Вы помните, что вы давали присягу?»
