– Разве кто-то из посетителей жаловался или уходил?
Наступал черед Бориса удивляться:
– Вроде бы нет.
– А какие тогда претензии?
И претензий действительно не стало. Более того, Солоницын теперь так же, как изысканная кухня и удивительный интерьер, стал своеобразной достопримечательностью «Ла Виньи». Благодарные клиенты рассказывали о том, что «там вас не только вкусно накормят, но и подарят интересную экскурсию». И кавалеры спешили воспользоваться даром Вадика и поразить своих дам вечером в необычном ресторане.
Когда Борис слышал или видел Солоницына, то всегда испытывал благодарность, смешанную с невольным страхом. Вадик был единственным работником, которого Борис взял на работу, что называется, по знакомству. Был он сыном одного из приятелей родителей Бориса. Причем – сыном непутевым. Из тех, кто любит валяться на диване и проедать родительскую пенсию. Солоницын, конечно, не относился к числу полных тунеядцев. Он окончил истфак, числился в каком-то институте и дни проводил не за бутылкой, а за чтением чрезвычайно умной литературы. Жизнью был он своей вполне доволен и возмущенным родителям не раз говорил о том, что ценить необходимо духовное, а не материальное. На работу у Бориса Вадик согласился скрепя сердце, но, обнаружив возможность применить в ней любимую историю, смирился и начал даже получать удовольствие. А Борис постоянно боялся, что удовольствие пропадет. Или созреет у Солоницына куда более здравая мысль: направить свои способности в более конструктивное русло. Например, пойти работать экскурсоводом. С его знаниями любая туристическая контора почла бы за честь отправить с ним группу страждущих в поездку по Италии. Да и сам Вадим увидел бы что-то новое и захватывающее. А так – он уже третий год видит одни и те же залы, картины, люстры и фотографии. И, кажется, уже сам придумывает о них факты и события, никогда на самом деле не происходившие.
Но было все-таки в Солоницыне качество, которое позволяло Борису не слишком опасаться его ухода. Вадик был патологически ленив, и для того, чтобы он сдвинулся с насиженного места, «что-то другое» должны были бы ему принести на блюдечке с голубой каемочкой, да еще долго упрашивать его отпить из этого прекрасного блюдечка. Так что на сегодняшний день жизнью своей Солоницын был вполне доволен. Идут себе дни и идут, перетекают один в другой без каких-либо изменений, и слава богу! И не надо ничего менять, и не надо никуда торопиться, и, конечно же, не надо нервничать. А вот начальник Вадика нервничал, причем без особого повода. Солоницына это расстраивало: «Зря он так. Не юный ведь уже мальчик, а здоровье тратит по пустякам. Уходил вон совсем без лица. Разве так можно?! Какая бы ни была комиссия, разве она того стоит? Да еще и продолжает переживать, и звонит, и вопросы задает странные. Будто они могут с чем-то не справиться. Да он, Вадик, свои экскурсы может не только на русском, но и на итальянском, и на английском, а если уж совсем этой комиссии приспичит, то и французский припомнит. Так что нет повода у Бориса Антоновича для волнений. Никаких!»
– Что мы, маленькие? – пропел Солоницын в трубку. – Ничего не умеем, да?
– Вадик, я просто хотел узнать, как дела.
– Нормально все. Не приходило никаких комиссий, – проворчал старший менеджер зала, ничуть не смягчившись. – Наверное, была уже.
– С чего ты взял?
Солоницын снисходительно хмыкнул:
– Ну, если комиссия может состоять из пары влюбленных или трех подруг, громко хохочущих и каждые две секунды повторяющих: «А помнишь…»
– Что, больше никаких посетителей? – разочарованно спросил Борис. Ему казалось, что до его прихода эксперты не приходили.
– Похожих на тех, кого мы ждем? Нет, но еще не вечер.
Борис взглянул на часы. Вечер как раз надвигался. И его надо было как-то проводить, чтобы не сойти с ума.
Поездки к родителям (и к своим, и к Манюниным) исключались. Там не отвертеться от ответа на вопрос: «Как дела?» Своим не хотелось врать, а Манюниным не хотелось смотреть в глаза. А как посмотришь? Как скажешь: «Да все замечательно, Ангелина Степановна. Подумываю о разводе с вашей дочерью». Позвать Генку пропустить по стаканчику? Тоже не дело. Этот не отцепится, пока все не выпытает. Да и опять начнет возмущаться тем, что Борис «в такой момент – и не в ресторане».
И кстати, будет абсолютно прав. Бросить команду в такой момент! Хотя команда, даже в лице того же Солоницына, так не считала.
– Да вы не переживайте, – Вадик окончательно оттаял, – мы тут прекрасно справляемся. Клиентов много, но все-таки вторник – это не пятница.
– Соедини меня с кухней, пожалуйста, – потребовал Борис и через несколько секунд уже слушал бодрое приветствие Костика:
– Случилось что, Борис Антонович?
– Нет, все нормально. У вас как?
– Да без эксцессов. Только вот есть опасения, что десертов на вечер может не хватить.
– Не понял, – растерялся Борис. – Я же полный холодильник оставил. Вы ими пообедали, что ли?
– Мы нет, но кто-то определенно.
– Объясни!
– Легко. Минут через десять после вашего ухода явилась какая-то мадам, вся из себя. Вадика с его рассказами обхамила, за столик пройти не пожелала, уселась возле бара, заказала эспрессо и тирамису. Потом заявила, что кофе у нас отвратительный, а вот «десерты (что есть – то есть!) замечательные». Потребовала упаковать с собой по три порции каждого наименования. Ну, Андрюха (он хоть и бармен, но меню-то наизусть знает) намекнул, что наименований этих у нас – более чем достаточно. А она знаете что сказала?
– Что?
– «Я, – говорит, – вас про количество не спрашивала. Я ваше десертное меню наизусть знаю. Делайте, что говорят, и побыстрее».
– Ну и?..
– И сделали.
– А что за баба-то?
– Так в том-то и дело. И Вадик, и Андрюха божатся, что в первый раз ее видят, а она меню наизусть знает.
– Понтуется, и все дела.
– Я тоже так решил, но Андрюха утверждает, что, когда официант заказ принес, она каждую коробочку открыла, пальчиком в пирожные потыкала и пересчитала, безошибочно называя каждое. А вы же знаете, что ваше авторское исполнение практически исключает узнавание с первого раза.
– В конце концов, Андрей не обязан помнить в лицо всех посетителей.
– Конечно, нет. Но эту он бы запомнил. Да и еще Солоницын…
– Да. Вадик должен был узнать.
– А говорит: ни разу не видел. Борис Антонович, может, это она?
– Кто?
– Эксперт, – почему-то прошептал Константин.
Борис расхохотался:
– Костя, Солоницын должен был ее запомнить потому, что эта женщина смахивает на французского мужчину?
Старший смены смутился:
– Нет, она – эффектная женщина. Даже очень эффектная, – закончил он настолько мечтательно, что Борис даже пожалел о том, что пропустил этот странный визит. А вслух сказал:
– Так какого ты тут придумываешь?..
Костик тут же обиделся:
– Ничего я не придумываю. Она, между прочим, с шефом хотела познакомиться. А вы же знаете, что такие эксперты почти всегда поварами интересуются.
– И?
– И я вышел. А она меня взглядом смерила – таким, знаете, не по-женски заинтересованным, а… Ну, как вам объяснить? Вы тоже так часто смотрите.
– Как?
– Как заинтересованный в подчиненном начальник. – Костик на секунду замолчал, ожидая реакции, но Борис молча ждал продолжения. – Короче, она спросила: я ли готовлю десерты? Я, конечно, сознался, что далеко не всегда. Интерес у нее пропал в ту же секунду, и она попросила позвать того, кто создает «шедевры». Я сказал, что вас нет. Она сказала, что ей жаль, и ушла.
– Все?
– Вот и нет. Она оставила визитку.
– Ясно. Сейчас приду.
– Заинтересовались, Борис Антонович?
Борис мысленно выругался юношеской тупости Костика. Чем он мог заинтересоваться? Тем, что конкуренты, не знающие о том, что десерты исполняет владелец заведения, пытаются таким способом переманить шеф-кондитера? Видели, знаем. Дешевый трюк, и ничего больше.
– Костя, ты сказал, десертов мало. Надо подстраховаться.
– Извините, Борис Антонович, я пошел работать, – тут же сконфузился старший смены. – До свидания.
Через десять минут Борис уже стоял у разделочного стола и замешивал тесто. Визитку, которую Костик протянул ему, едва завидев, он, не глядя, убрал во внутренний карман пиджака. А к концу вечера, приготовив десяток разных вкусностей, и думать забыл о ней. Стоит ли думать о такой ерунде, когда у тебя в зале сидят целых четыре компании, вполне тянущие на Мишленовских экспертов?!
Вика сидела на кухне и рассматривала лежащие в коробке пирожные. Ее слегка тошнило. Она съела пять своих любимых и выпила полбутылки кьянти. Во рту было так же сладко, как горько на душе…
Оказывается, нет ничего хуже, чем поглощать сладости в одиночестве.
Когда-то она думала совсем иначе. Когда-то, когда впервые оказалась в Москве. В придачу к четкому плану и хорошенькому личику у Вики была крупная сумма, которая, как она рассчитывала, станет ей подспорьем во время учебы. Но первый пункт ее плана – немедленное поступление в институт – с треском провалился. Оказывается, у нее, говорившей на английском лучше всех в районе, было отвратительное произношение, скудная лексика и весьма слабая грамматика.
